Книга снов

Между всем и ничем.

Однажды я делал репортаж-портрет о столетнем персидском учителе, который до начала семидесятых годов обучал принцев в Иране тому, как быть королями и вести себя по-королевски.

Я до сих пор слышу его насмешливый стариковский голос, доносящийся из сумрака моих постоянно меняющихся воспоминаний, его грамотный оксфордский английский.

Я спросил его очень осторожно, словно протягивая руку к кобре, где, по его мнению, сталкиваются королевские культуры англичан и арабов.

– The clash, – выразился я тогда, – the culture clash, столкновение культур.

Он надолго задумался. Я смотрел на его интеллигентное лицо, он сидел в полутьме, во дворе своего дома в Старом городе Тегерана.

А потом ответил мне:

– Английский язык, как все западные языки христианских стран, описывает соприкосновение противоположностей как нечто насильственное. Столкновение, внедрение, даже нападение – нечто враждебное, агрессивное. Это, несомненно, хорошо служит цели усилить предрассудки и страхи. Ведь нет ничего прекраснее черно-белого мышления, не так ли?

Он пригубил мятного чая и медленно выставил стакан на жаркий послеполуденный солнечный свет. В уютном тенистом дворике яркое лазурное свечение проникало сквозь бамбуковую крышу, как сквозь фильтр.

– В Персии мы называем соприкосновение двух противоположностей bar-khord. Bar-khord происходит, когда встречаются два мощных явления и на месте их соединения образуется нечто новое. Это не столкновение двух противоположностей, не плоть на автомобильном железе. Ближе к слиянию. Понимаете? Это «между» всегда в движении. Оно не ставит противоположности во враждебную позицию относительно друг друга, а становится источником чего-то третьего. Это новое черпает силы из противоположностей и имеет равное сходство как одной, так и с другой. Словно ребенок, который другой, не такой, как мать или отец, верно?

Я киваю.

– Bar-khord как этот чай, горячая вода и мята, из их соединения рождается поэзия и утешение. Bar-khord возникает, когда смешиваются разные крови, когда беженцы находят дом и любовь в других странах. Это новая жизнь, не война и не мир, это новое начало.

Он делает еще один глоток чая.

– А высшая форма bar-khord – это умирание. Когда смерть и жизнь соприкасаются в момент умирания, возникает… – Он помолчал. – Как вы думаете, эфенди, что возникает между бытием и небытием?

Тогда я ответил: «Страх».

Bar-khord. Между бытием и небытием. Я там, где жизнь и смерть создают нечто.

Кажется, будто это загадка, но если я ее разрешу, то спасусь ли?

Что возникает в процессе умирания?

И тут происходит чудо.

Я чувствую ее присутствие еще до того, как она входит в зал, чувствую, как она проходит мимо зрителей. Некоторые из них говорят: «Смотрите, она снова тут».

Меня переполняют благодарность и радостное предвкушение, я ощущаю ее запах, ее аромат, который воскрешает все, все; она подходит ближе, и вот…

Серый мрачный день наконец-то закончился.

– Эдди, – шепчу я. – Любимая!

Она смотрит на меня, и ничего в ее прекрасном гордом лице не говорит о том, что она услышала меня. Или услышала и мучает молчанием?

Она настоящая или как?

На смену облегчению приходят отчаяние и паника.

Она садится, и кажется, будто ее очертания меняются, становятся мягче, теплее. Бесконечное чувство радости пронизывает меня.

Это правда. Она реальна. Эдди и есть действительность.

– Привет, Генри, – говорит она. Ее голос звучит глухо и нежно.

– Привет, любимая, – отвечаю я.

Я хочу обеими руками обнять ее и притянуть к себе, к своему обожженному, обледенелому сердцу. Я хочу почувствовать ее, хочу смотреть на нее, на ее смелые уста, когда она говорит, когда смеется, когда хочет, чтобы ее поцеловали. Я хочу, чтобы ее взгляд окунался в мои глаза, как это часто бывало прежде. Ее взгляд, огненный и добрый, знающий и призывный, нежный и горделивый.

Ничто в ней не было жестоко, никогда по отношению ко мне, никогда по отношению к кому-либо другому, даже тогда, когда она сердилась. Ее гнев сражал всегда только ее саму.

Кроме одного случая. Когда ничто не смогло пробить ее жесткость.

«Прости меня, прошу тебя. Я люблю тебя. Люблю».

Ее глаза ищут мои, но чем больше я стараюсь, тем меньше мне удается привлечь ее взгляд.

Я повторяю еще раз: «Я люблю тебя. В этой жизни и во всех последующих».

Ничего.

Я чувствую лишь, как шуршит ее страх, по невидимым нитям он пробирается ко мне.

Она не замечает меня.

Смотрит на меня, а я на нее, но наши взгляды не встречаются, не узнают друг друга.

Я бы хотел поднять руку и погладить Эдди, утереть слезы, которые катятся по ее лицу.

Боже, я и не знаю, есть ли у меня хоть одна рука.

– Генри, на случай, если доктор Сол еще не был у тебя и не зачитал тебе прогноз погоды и сведения о твоей жизни: сегодня жаркий день, в самый раз для купания. Я бы с удовольствием пошла с тобой на пляж. Но Лиз в отпуске, и…

Кто такая Лиз?

– …и поэтому я поработаю за нее. Надеюсь, ты не против, если я разомну твои руки и ноги?

Любимая, благодарю тебя. Я даже не знал, что у меня еще есть руки и ноги.

И вот она около меня и делает со мной что-то, чего я не ощущаю, и все же у меня такое чувство, будто я лежу в теплом потоке из шелка и аромата, нежного сладкого масла и защищенности.

Эдди напевает «Lullaby of Birdland»^[44] и урывками рассказывает о том, что делает. Она моет мои ноги, двигает щиколотки, массирует колени и икры, руки, плечи, а потом говорит, что сейчас будет самое сложное: она осторожно поворачивает и наклоняет мою голову. При этом продолжает напевать, – кажется, голосом она рисует прекрасный сад. Сквозь вершины деревьев падает солнечный свет, рассеянный и теплый, а от кустов жасмина и цветочных клумб доносятся приятные ароматы. Обо всем этом она поет.

Я весь в ее руках.

Это самое надежное место на свете.

– Любимая, – снова шепчу я.

Как так получилось, что ты здесь, хочу я спросить ее. Почему ты не бросила меня?

Вот ее лицо, совсем рядом, и она тихо говорит мне: «Я целую тебя каждый раз и надеюсь, что ты не против».

Изо всех сил я пытаюсь отыскать хоть какие-то ощущения в своем теле. Пошевелить хоть чем-то: пальцем на руке или на ноге, подмигнуть. Что-то сделать, чтобы сказать ей: я тут, и не просто разрешаю, но нуждаюсь в поцелуе и в ней самой, чтобы выжить.