Книга тайных желаний

Терпение Антипы иссякло, и он подошел к нам.

— Я приготовил тебе подарок. — Он сделал знак своему домоправителю Чузе, и тот приблизился к нам с подносом, нагруженным табличками из слоновой кости наподобие той, которую прислала мне Фазелис, приглашая во дворец. Еще там были тростниковые перья и флаконы с разноцветными чернилами: два с зелеными, один с синими и три с красными. Следом появился слуга, который нес наклонную доску для письма из красного дерева, украшенную двумя резными драконами.

От вида подношений меня затошнило. Я прикрыла рот тыльной стороной ладони и твердо сказала:

— Мой ответ — нет.

— Почему она не повинуется, как следует женщине? — рыкнул Антипа на отца.

— Я не покорюсь. Никогда. — Я вскочила, бросила взгляд на поднос с подарками, на всю эту красоту и роскошь, и, повинуясь порыву, сунула одну табличку в потайной карман в рукаве. — Пусть это будет вашим прощальным подарком, — бросила я, повернулась к тетрарху спиной и ринулась прочь.

— Чуза! Верни ее! — раздался крик Антипы у меня за спиной.

Я помчалась со всех ног.

XXXIII

На улице я прикрыла голову плащом и быстро зашагала, держась в тени крытых галерей сбоку от проезжей дороги. Время от времени я проверяла, не видно ли где Чузы, и заворачивала в небольшие лавки в надежде сбить его со следа. Была пятница, город кишел разным людом. Я старалась раствориться в толпе.

Сначала я решила укрыться в пещере, о существовании которой знали лишь Иисус и Лави, но там было негде спать, да и есть тоже было нечего, к тому же в такой час я вряд ли встретила бы там Иисуса. Он должен быть на северном склоне, где строят амфитеатр. Внезапно мне почудилось, будто на плечо легла рука, и я услышала голос Йолты: «Однажды придет твой час, и тогда тебе понадобится все твое мужество, чтобы добиться своего… Твой час пробьет, потому что ты заставишь его пробить».

И я повернула к северному склону.

На стройке было шумно и грязно, споро стучали молотки, поднимая клубы известняковой пыли. Я стояла снаружи и смотрела на двухколесные тачки, маневрировавшие среди снующих людей, на деревянные краны, поднимающие необработанные каменные блоки, на рабочих, помешивающих раствор длинными шестами. Я не ожидала, что народу окажется так много. В конце концов я разглядела Иисуса почти на самой вершине холма: он сгорбился над камнем, выравнивая поверхность теслом.

Солнце опускалось в долину, и на спине Иисуса тень от строительных лесов нарисовала лесенку. Сами собой в голову пришли слова: «Под яблоней разбудила я тебя… Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее…»

Вокруг толпились торговцы, предлагающие инструмент, рулоны дешевого льна, мясо; рабочие со стройки могли тут же отведать рагу — по сравнению с рынком в базилике это был второсортный базар. Я поискала, где бы подождать окончания дневных работ. Место нашлось рядом с прилавком, за которым продавались овощи.

Солнце скользнуло еще глубже в долину. С приближением сумерек решимости у меня поубавилось. Я настолько погрузилась в раздумья, что подпрыгнула на месте, когда протрубили в бараний рог. Внезапно молотки замолчали, рабочие принялись складывать инструменты. Все они, включая Иисуса, чьи лоб и щеки были присыпаны каменной пудрой, устремились вверх по холму на улицу.

— Хватайте ее! — проорал мужской голос.

Иисус обернулся на крик, я тоже оглянулась и сразу отшатнулась: неподалеку стоял Чуза, тыча в меня пальцем.

— Хватайте ее! — снова закричал он. — Она обокрала моего господина!

Рабочие, торговцы, покупатели, прохожие — все замерли. Улица затихла.

Я отступила в лавку. Домоправитель тетрарха последовал за мной к корзинам с луком и нутом. Он был стар, но силен. Ухватив меня за запястье, Чуза втащил меня прямо в толпу, и тут же в мою сторону полетели плевки и ругательства. Люди не скрываясь глазели на меня.

Я оказалась посреди разгневанной орды. Страх поразил меня, словно молния: вошел в макушку, пробежался по спине, а потом вдоль ног до самых кончиков пальцев. Я посмотрела на небо, и у меня перехватило дыхание:

— Я обвиняю ее в воровстве и богохульстве! — возвысил голос Чуза. — Она украла у моего господина драгоценную табличку слоновой кости и позировала художнику, который изобразил ее лицо.

Я прикрыла глаза и почувствовала тяжесть собственных ресниц.

— Ничего я не крала.

— Я поверю, что она не воровка, — продолжал домоправитель, обращаясь к толпе как ни в чем не бывало, — если в кармане, который вшит в ее рукав, вы не найдете таблички слоновой кости. Однако же она не сможет отрицать, что с ее лица сделан рисунок.

Какая-то женщина протиснулась вперед:

— Это дочь Матфея, главного писца Ирода Антипы, известная блудница.

Я снова начала отнекиваться, но мои слова потонули в черной злобе, которая кипела в сердцах собравшихся.

— Выворачивай карманы, — раздался мужской голос.

Его поддержали и другие.

Чуза схватил меня за кисть, поджидая, пока толпа достаточно разгорячится, и только потом потянулся к рукаву. Я извивалась и брыкалась — несчастное существо, трепещущий мотылек. Однако мое сопротивление вызвало лишь ухмылки и оскорбления. Чуза выхватил пластинку слоновой кости у меня из рукава плаща и поднял над головой. Толпа взревела.

— Она воровка, богохульница и блудница! — заявил Чуза. — Как следует с ней поступить?

— Побить камнями! — выкрикнул кто-то.

Толпа скандировала свою темную молитву: «Побить камнями, побить камнями».

Гнев ослепил меня, и я закрыла глаза. «Их сердца сделаны из камня, а головы набиты соломой», — вспомнила я. Мне чудилось, что передо мной не скопище людей, а единый организм, злое чудовище, вскормленное общей яростью. Меня забьют камнями за все то зло, которое причинили им самим. Меня забьют камнями во имя Господа.

Обычно приговоренных к расправе тащили к утесу за городом и скидывали вниз, прежде чем забить насмерть, — так было легче для тех, кто кидал камни, и, пожалуй, милосерднее к жертве, во всяком случае быстрее, — но я видела, что мне нечего рассчитывать на смягчение участи. Мужчины, женщины и дети подбирали с земли булыжники, самый щедрый дар Господа Галилее. Кое-кто бросился на стройку — там орудия убийства были крупнее, а значит, смертоноснее. Первый камень со свистом рассек воздух у меня над головой и упал за спиной.