Книга тайных желаний

За ужином Иисус без конца говорил об этом Крестителе, который в одиночку бродил по Иудейской пустыне совершенно голый, не считая повязки на чреслах, и питался лишь жареными акридами и медом. По-моему, ничто из перечисленного не указывало на выдающуюся личность.

Вся семья собралась у очага во дворе. Иисус рассказывал о том, какое действие оказывал пророк на людей: целые толпы стекались в пустыню к востоку от Иерусалима и входили в реку, оглашая окрестности криками и песнями. Потом же раздавали нищим свои плащи и сандалии.

— У Каны мне встретились двое, которые слышали его проповедь собственными ушами, — продолжал Иисус. — Он призывает людей покаяться и обратиться к Господу, пока не поздно. А еще порицает Антипу за небрежение к Торе.

Все молча смотрели на него.

— Когда Иоанн погружает людей в воду, значит ли это то же самое, что и омовение в микве? — спросила я.

Иисус перевел взгляд на меня. Моя попытка поддержать беседу заставила его улыбнуться.

— По их словам, это очищение другого рода, чем в микве. Крещение Иоанна — суть акт покаяния, отвращения от своих грехов.

Опять наступила тишина, на этот раз почти нестерпимая. Иисус присел на корточки перед огнем. В его зрачках мелькали тени догорающего огня, а я думала о том, что наша жизнь сейчас тоже напоминает пламя. Иисус выглядел очень одиноким. Я попробовала еще раз:

— Этот Иоанн Креститель — он верит в приход последних дней?

Все мы знали, что такое последние дни: великая катастрофа и великое исступление. Мужчины говорили об этом в синагогах, разбирая пророчества Исайи, Даниила и Малахии. Когда наступят последние дни, Господь установит свое царствие на земле. Правительства падут. Власть Рима будет сброшена. Ирод смещен. Первосвященники изгнаны. Появятся два мессии: царь из колена Давидова и первосвященник из колена Ааронова, которые будут вместе следить за наступлением царствия Господа.

И оно будет прекрасным.

Я не знала, что и думать о подобных вещах и о тех, кто исступленно жаждал конца времен.

Давным-давно Йолта пыталась объяснить мне, как ужасные страдания, выпавшие на долю моего народа, породили в нем глубокую надежду на светлое будущее. Она считала, что в этом заключена суть подобных пророчеств. Но так ли это? Иисус, по всей видимости, ни капли в них не сомневался.

— Иоанн проповедует, что близится Судный день, когда Господь вмешается в судьбы живущих, чтобы исправить бытие, — продолжал Иисус. — Уже поговаривают, что Иоанн — мессия-жрец. Если так, скоро появится и мессия-царь.

Меня охватил трепет. Кем бы ни был этот мессия-царь, он сейчас где-то в Иудее или Галилее, живет обычной жизнью. Интересно, знает ли он свою судьбу или Господу еще предстоит уведомить его?

Мария собрала чашки и ложки со стола. Когда она заговорила, в голосе ее слышался страх:

— Сын, человек, про которого ты рассказываешь, может быть как пророком, так и безумцем. Откуда нам знать?

Иаков поспешил поддержать мать:

— Откуда нам знать, что он за человек и действительно ли его слова идут от Господа?

Иисус накрыл ладонью руку матери.

— Ты задаешь правильные вопросы, мама. Иаков, и ты тоже прав. Оставаясь здесь, правды мы не выясним.

Я поняла, что он хотел сказать, и сердце у меня забилось чаще.

— Я решил отправиться в Иудею и посмотреть сам, — объявил муж. — Я ухожу завтра на рассвете.

Я шла за Иисусом в нашу комнату, дрожа от гнева, негодуя, что он уйдет, что он имеет возможность уйти, а вот мне такой свободы никто не предоставил. Я навсегда останусь здесь, буду прясть, собирать навоз, молоть пшеницу. Мне хотелось крикнуть прямо в небеса: разве муж не видит, как меня ранит невозможность поступать по-своему и идти, куда захочу? Почему я должна вечно оставаться на обочине и лишь мечтать, что однажды придет мой час?

Когда я зашла в комнату, Иисус уже собирался в дорогу.

— Принеси соленую рыбу, хлеб, сушеный инжир, сыр, оливки — все, что найдешь в кладовой, — попросил он. — Чтобы хватило на двоих.

На двоих?

— Ты берешь меня с собой?

— Я хочу, чтобы ты отправилась со мной, но если предпочтешь остаться дома и доить козу…

Я бросилась к нему и покрыла его лицо поцелуями.

— Я всегда буду брать тебя с собой, когда будет возможность, — пообещал он. — К тому же мне интересно, что ты скажешь об Иоанне Крестителе.

Я набила дорожные мешки едой, наполнила бурдюки водой и завязала их кожаными ремешками. Вспомнив о фигурном медном гребне, который я привезла с собой из Сепфориса более десяти лет назад, я ослабила завязку на одном из мешков и сунула гребень внутрь. Кроме него да медного зеркала у меня больше не осталось ничего ценного. Гребень можно обменять на еду. Иисус любил говорить, что нам не стоит беспокоиться о пище насущной, ведь Господь кормит всякую птицу небесную, так почему бы ему не позаботиться и о нас?

Пусть муж вверяет себя Господу. Я же возьму с собой гребень.

Позже я прислушивалась к сонному дыханию Иисуса, мягким облаком наполняющему комнату. Счастье не давало мне уснуть. Оно прорастало во мне подобно молодому побегу. В такие моменты страх навсегда остаться на обочине отступал. Если муж бросит все и последует за Иоанном Крестителем, даже если сам станет пророком — он возьмет меня с собой.

XXIII

На рассвете я зашла к Йолте попрощаться. Она спала на своем тюфяке в кладовой, укрытая по самый подбородок шерстяным плащом, только голова торчала. Волосы разметались по подушке.

На стене за ней виднелся набросок египетского календаря, который она нарисовала угольком. Все то время, что я ее знала, тетя вела счет двенадцати лунным месяцам, отмечая дни рождения, смерти и благоприятных событий. Когда мы жили в Сепфорисе, она чертила календарь на папирусе чернилами моего приготовления. Здесь же в ее распоряжении были только уголь и стена. Мне захотелось повнимательнее изучить календарь, и я подошла поближе. Йолта поместила смерть моей матери в месяц ав, не привязав ее к точной дате. Четырнадцатого дня тебета, в день моего рождения, она записала мое имя и возраст: двадцать четыре года. Потом я заметила кое-что, чего раньше не видела. Сегодня был двенадцатый день тишрея, и рядом она вывела имя утерянной дочери: Хая. Сегодня Хае тоже исполнилось двадцать четыре.

Я перевела взгляд на тетку. Глазные яблоки двигались под закрытыми веками — может, ей снился сон? Тут сквозь прореху в соломенной крыше прорвался луч света, упал ей на плечо и протянулся по земляному полу к моим ногам.

Я следила за ним с любопытством. Луч света, соединяющий нас. В нем я увидела знак, обещание, которое мы с тетей дали друг другу, когда мне было четырнадцать. Обет никогда не расставаться, как Ноеминь и Руфь: куда я, туда и она, мой народ будет ее народом. Но пока я стояла и смотрела, луч угас и растворился в ярком утреннем свете.