Книга тайных желаний

Если Лави и поразило, что я украла драгоценности, он хорошо это скрыл. Не удивился слуга и после того, как я призналась, что не ношу ребенка. Он даже улыбнулся. Ухищрения, на которые он шел, чтобы шпионить во дворце для Иуды, научили его ценить хитрость.

— Я бы предложил тебе еды или вина, но их у меня нет, — сказал Апион, открывая дверь. — Равно как и времени.

Я снова села на отсыревшие подушки.

— Я не задержу тебя. Сестра Харана Йолта много лет жила со мной. Она знала твоего отца и помнит тебя еще мальчишкой. Она помогала тебе учить греческий алфавит.

Апион смотрел на меня настороженно, и я подумала, что он может знать о моей тетке много вещей, и не самых приятных. Должно быть, до него доходили слухи о том, будто она убила своего мужа. Если так, он знает, что Харан изгнал сестру сначала к терапевтам, а потом в Галилею. Я уже была не так уверена в успехе.

— Она стара, но крепка здоровьем, — продолжила я. — И мечтает оказаться на родине. Она хочет вернуться домой и служить своему брату Харану. Я пришла просить, чтобы ты взял ее с собой в Александрию.

Казначей молчал.

— Йолта будет приятным и спокойным попутчиком, — заверила я. — Она не причинит неудобств. — Эта ложь была лишней, но все же.

Он нетерпеливо глянул на дверь.

— То, о чем ты просишь, невозможно без разрешения Харана.

— Но ведь он его уже дал, — возразила я. — Я написала ему письмо с просьбой, однако оно дошло только после твоего отбытия. В ответном письме дядя выражает желание, чтобы ты сопроводил мою тетку в Александрию.

Апион все еще сомневался: времени на такую переписку почти не было.

— Покажи мне письмо Харана, и этого будет достаточно.

Я повернулась к моему спутнику, который стоял в нескольких шагах позади меня:

— Дай мне письмо дяди.

Лави уставился на меня в замешательстве.

— Ты ведь захватил его, как я приказала?

Однако уже через несколько мгновений он пришел мне на помощь:

— Письмо, конечно же. Простите, боюсь, я не взял его с собой.

Я изобразила гнев.

— Слуга подвел меня, — пожаловалась я Апиону. — Но стоит ли нарушать волю моего дяди из-за этого? Разумеется, я заплачу. Пяти сотен драхм будет достаточно?

Сразу стало понятно, что деньги казначей любит не меньше, чем я — слова. Брови удивленно взметнулись, и я увидела алчность, мелькнувшую в глазах.

— Мне нужно не меньше тысячи. И Харан об этом узнать не должен.

Я сделала вид, что обдумываю условия, а потом согласилась:

— Хорошо, будь по-твоему. Но ты должен относиться к моей тете с уважением и добротой, или я об этом узнаю и все расскажу Харану.

— Я буду обращаться с ней как с родной, — пообещал Апион.

— Когда ты собираешься возвращаться в Александрию?

— Я думал, что потребуются недели, но готов уже сейчас закончить все дела. Я уезжаю в Кесарию через пять дней, чтобы успеть на следующий корабль. — Он покосился на сумку, которую держал Лави. — Как мы поступим?

— Я вернусь рано утром через пять дней вместе с теткой. Тогда и получишь деньги, ни минутой раньше.

Он поджал губы, но кивнул.

— Значит, через пять дней.

XXX

Подходя к дому, мы с Лави учуяли запах жареного барашка.

— Иисус вернулся! — воскликнула я.

— Откуда ты знаешь?

— Принюхайся, Лави. Откормленный барашек!

Чтобы Мария купила барашка, должно было случиться нечто совершенно из ряда вон выходящее — например, возвращение сына.

— Откуда тебе знать, что пахнет не из чужого двора? — возразил Лави.

Я ускорила шаг.

— Я знаю. Просто знаю.

Добравшись до ворот, я запыхалась и раскраснелась. Йолта сидела у очага. Мария, Саломея, Юдифь и Береника хлопотали вокруг барашка на вертеле. Я подошла к тетке, опустилась на колени и обняла ее.

— Твой муж вернулся, — сказала она. — Объявился вчера вечером. Про твоего отца я ему ничего не говорила, но объяснила твое отсутствие прежде, чем Иаков успел изложить свою версию.

— Я пойду к Иисусу, — сказала я. — Где он?

— Все утро провел в мастерской. Но сначала скажи: ты убедила Апиона?

— Его убедила не я, а тысяча драхм.

— Тысяча… откуда такие богатства?

— Это долгая история, и не для посторонних ушей. Она подождет.

Женщины поздоровались со мной сквозь зубы, но когда я побежала к мастерской, меня окликнула Юдифь:

— Если бы ты подчинилась завету Иакова и осталась, то смогла бы сама поприветствовать мужа. Язык ее был подобен чуме.

— Завету? Иаков получил его на каменных скрижалях? Или Господь явил ему истину, превратившись в пылающий куст?

Юдифь фыркнула, и я заметила, как Саломея сдерживает смешок.

Иисус отложил пилу, которую только что наточил. Я не видела его больше пяти месяцев. Он выглядел незнакомцем: волосы спускались ниже плеч, кожа потемнела от ветра Иудейской пустыни, лицо посуровело. Он выглядел гораздо старше своих тридцати лет.

— Тебя не было слишком долго, — сказала я, положив руки ему на грудь: мне не терпелось прикоснуться к нему. — И ты слишком исхудал. Поэтому Мария закатывает пир?

Он поцеловал меня в лоб, ни словом не обмолвившись о красной накидке.

— Мне тебя не хватало, мой маленький гром, — вот все, что он сказал.

Мы уселись на скамью.

— Йолта говорила, ты была в Сепфорисе. Что я пропустил?

Я рассказала о неожиданном появлении Лави.

— Он принес мне весть, — пояснила я. — Мой отец умер.

— Мне жаль, Ана. Я знаю, что это такое — потерять отца.

— Наши отцы совершенно не похожи, — возразила я. — Когда все в Назарете кричали, что ты мамзер, твой отец тебя защищал. Мой же пытался сделать меня наложницей тетрарха.

— И у тебя не найдется для Матфея доброго слова?

Безграничность милосердия Иисуса поражала меня. Не знаю, смогла бы я забыть причиненное отцом зло, воспоминания о котором таскала за собой, точно оссуарий с бесценными древними костями. Иисус же говорил так, будто зло можно просто стряхнуть с себя.