Книга тайных желаний

Я нашла Йолту во дворе. Какое-то время я наблюдала, как тетя прогуливается по саду, а потом направилась к ней, стараясь не показывать волнения.

Мы присели у пруда, и я рассказала ей про свидетельство о смерти. Йолта посмотрела в пустое безоблачное небо, уронила голову на грудь и всхлипнула. Я обняла ее за опущенные плечи, и мы долго сидели в молчании, потрясенные, вслушиваясь в звуки сада: щебет птиц, шуршание ящериц, колыхание листьев на ветру.

IX

Несколько дней Йолта просидела уставившись в сад через открытую дверь. Как-то ночью мне захотелось заглянуть к ней, и я обнаружила, что она так и сидит в кресле, вглядываясь в темноту. Я не стала ее беспокоить. Она горевала по-своему.

Я вернулась в постель, и мне приснился сон.

Поднимается сильный ветер. Воздух наполняется свитками. Они парят вокруг меня подобно белым и коричневым птицам. Я поднимаю глаза и вижу летящую богиню-соколицу Нефтиду.

Я проснулась, но сон не шел из головы. Меня наполнила какая-то легкость, и я подумала о деревянной шкатулке для тайных бумаг. Мне чудилось, как Нефтида вылетает из своей темницы на крышке, шкатулка открывается нараспашку, а свитки покидают свое узилище.

Я лежала очень тихо и пыталась во всех подробностях припомнить момент, когда Фаддей показывал мне шкатулку: ключ, замочная скважина, свитки внутри, я дважды перечитываю свидетельство. До меня донесся голос Фаддея: «Закон не требует уведомления о смерти ребенка — только взрослых, которые внесены в податные списки. Иногда свидетельство все же составляют, но крайне редко. Помню, я счел это необычным».

Тогда я решила, что это не важно, но теперь мне стало любопытно: зачем дядя стал утруждать себя, заявляя о смерти Хаи, если этого не требовалось? Почему так важно было оставить запись? И еще кое-что: девочке было всего два года, когда она умерла. Не странно ли, что ее жизнь оборвалась сразу после изгнания Йолты?

Я вскочила с кровати.

Когда Фаддей пришел в скрипторий, я уже ждала его.

— Мне нужно еще раз заглянуть в шкатулку, — заявила я.

Старик покачал головой:

— Ты же видела свидетельство. Зачем снова смотреть его?

Я решила не делиться ни своим сном, ни подозрением, что дело нечисто.

— Дядя уже ушел в город по делам. Опасности нет, — сказала я.

— Я боюсь не Харана, а его слугу, того, с бритой головой, — ответил Фаддей.

Я знала, о ком он. Ходили слухи, что бритоголовый пресмыкается перед Хараном, шпионит на него и готов на все, лишь бы снискать расположение хозяина.

— Мы быстро управимся! — продолжала молить я.

Писец вздохнул и повел меня в кабинет. В шкатулке я насчитала девять свитков. Развернув один, я наткнулась на документ, в котором Харан обвинял вторую супругу в нарушении клятвы верности. Второй свиток оказался их разводным письмом.

Фаддей наблюдал за мной, косясь в сторону двери.

— Не знаю, что ты ищешь, но лучше бы ты поторопилась.

Я и сама не знала. Развернув третий свиток, я положила его на стол.

Хойак, сын Диоса, вдовец, пастух верблюжьего стада деревни Сокнопайю, передает свою дочь Диодору, двух лет от роду, жрецу храма Исиды в обмен на 1400 серебряных драхм.

Я замерла. Голова пошла кругом.

— Ты что-то нашла? — спросил Фаддей.

— Упоминание о двухлетней девочке.

Он начал было задавать вопросы, но я взмахом руки попросила подождать и продолжила чтение.

Покупатель, не желающий разглашать своего имени в силу занимаемого положения жреца египетской богини, получает Диодору в законное владение и с этого дня будет распоряжаться ею и владеть преимущественными правами на ребенка. Означенный Хойак отныне не может забрать дочь и настоящей купчей, записанной в двух экземплярах, дает на то свое согласие и подтверждает получение оговоренной суммы.

Подписано Хараном бен-Филипом Левитом по поручению Хойака, не знающего грамоты, сего дня месяца эпифи тридцать второго года правления блистательного императора Гая Юлия Цезаря Октавивана Августа.

Я подняла голову. Жар поднялся от шеи и залил лицо. Потрясение. Я прошептала: «София».

— Что? Что там написано?

— Двухлетняя девочка, дочь человека по имени Хойак, вдовца, нуждавшегося в деньгах, — он продал ее жрецу. — Я снова посмотрела в текст. — Ее звали Диодора.

Покопавшись в шкатулке, я выложила на стол рядом с купчей свидетельство о смерти девочки. Двухлетняя Хая. Двухлетняя Диодора. Хая умерла, и в тот же месяц того же года продали Диодору.

Не знаю, пришел ли Фаддей к тому же выводу. Спрашивать я не стала.

X

Йолта крепко спала, сидя в кресле у двери во двор: губы у нее чуть-чуть приоткрылись, руки были сложены высоко на груди. Я опустилась на пол перед креслом и ласково позвала тетю по имени. Она не шелохнулась. Тогда я взяла ее за колено и несильно потрясла.

Она открыла глаза и нахмурилась, морща лоб.

— Зачем ты меня разбудила? — сердито спросила она.

— Тетя, у меня хорошие новости. Я нашла документ, который дает основание надеяться, что Хая может быть жива.

Она резко выпрямилась. Глаза вдруг оживились и заблестели.

— Ана, о чем ты говоришь?

«Лишь бы я не ошибалась», — мелькнуло в голове.

Я рассказала Йолте про свой сон и вопросы, которые начала задавать себе; поведала о том, как вернулась в кабинет Харана и снова заглянула в шкатулку. Когда я дошла до купчей, тетя посмотрела на меня в недоумении.

— Проданную девочку звали Диодора, — сказала я. — Но не странно ли, что Хая и Диодора одного возраста? Одна умерла, вторую продали в рабство в тот же месяц того же года.

Йолта закрыла глаза.

— Это один и тот же ребенок.

Уверенность в ее голосе напугала, но вместе с тем воодушевила и восхитила меня.

— А что, если, — подхватила я, — что, если двухлетнюю девочку жрецу продал не бедный пастух, а сам Харан?

Йолта посмотрела на меня с удивлением, к которому примешивалась печаль.

— А после этого, — продолжала я, — Харан подстраховался, сделав запись о смерти Хаи. Как по-твоему, могло такое случиться? Способен ли Харан на обман?

— Он способен на все что угодно. И у него были причины скрывать сделку. Местные синагоги осуждают продажу иудейских детей в рабство. Если бы это обнаружилось, Харана исключили бы из совета, а то и прогнали из общины.

— Харан хотел, чтобы все поверили в смерть Хаи, а тебе он сказал, что ее удочерили. Интересно, почему. Может быть, ему хотелось, чтобы ты покинула Александрию с мыслью о том, что девочка попала в любящие и заботливые руки? Возможно, в его сердце осталось немного сострадания?