Книга тайных желаний
Шрифт:
— Крылатая Исида, — пояснила Йолта, наклоняясь ко мне. — Она здесь повсюду.
Наша повозка поравнялась с шеренгой конных колесниц, которыми управляли возницы в шлемах. Апион сообщил, что они направляются на ипподром.
В отдалении показался великолепный фронтон. У меня перехватило дыхание. Самого фасада видно не было, крыша словно парила над городом.
— Это и есть великая библиотека? — спросила я Йолту.
— Да, — ответила она. — И мы с тобой там еще побываем.
По дороге в Египет тетка рассказывала мне о том, что в библиотеке собраны все существующие в мире тексты, число которых достигает пятисот
Вот в каком месте нам предстояло побывать.
Только когда повозка остановилась перед домом Харана, меня начали мучить дурные предчувствия. Я соврала Апиону, что получила письмо от дяди, в котором тот разрешал Йолте приехать. Не может же такой обман не раскрыться? А вдруг Харан не пустит нас на порог? О другом пристанище не могло идти и речи: Иуда будет направлять нарочных с письмами ко мне в дом Харана.
До отплытия из Кесарии я заставила Апиона дать моему брату точный адрес для пересылки корреспонденции.
— Харану бен-Филипу Левиту, Еврейский квартал, Александрия, — продиктовал он.
— Этого достаточно? — не поверила я.
— Твой дядя — богатейший иудей Александрии, — ответил он. — Его дом известен каждому.
При этих словах Йолта насмешливо хмыкнула, и Апион покосился на нее.
Ей придется лучше скрывать свое ожесточение, подумала я, когда мы переступили порог великолепного дома дяди. Как ей найти Хаю без помощи Харана?
Обликом мой дядя походил на отца: та же шишковатая лысая голова, большие уши, широкая грудь, чисто выбритое лицо. Разве что глаза были другие: хищные, цепкие и куда менее любопытные.
Он встретил нас в атриуме — ярко освещенном помещении, куда солнечный свет проникал через отверстие в потолке. Дядя стоял прямо по центру, в снопе безжалостного белого света. Нигде в зале не было ни намека на тень. Я сочла это дурным предзнаменованием.
Йолта, потупившись и очень медленно, приблизилась к нему. Когда она склонилась перед ним в изящном поклоне, я не поверила своим глазам.
— Высокочтимый брат, — заговорила она, — униженная, я пришла к тебе. Прошу, прими меня в своем доме.
Мне не стоило беспокоиться: Йолта хорошо знала правила игры.
Дядя уставился на нее, скрестив руки на груди.
— Йолта, ты явилась без приглашения. Отправляя тебя к нашему брату в Галилее, я дал понять, что тебе не следует возвращаться. И я не уполномочивал тебя привозить их в мой дом, — добавил Харан, обращаясь к Апиону.
Мой обман раскрылся раньше, чем я рассчитывала.
— Господин, простите меня, — начал оправдываться Апион, — но младшая из женщина сказала… — Его взгляд остановился на мне. Я видела капли пота, выступившие у него на висках, и понимала, в каком непростом положении оказался казначей: если он обвинит меня в обмане, я не стану молчать о деньгах, которые он получил от меня.
Харан мгновенно все понял:
— Возможно ли, Апион, что тебя подкупили? Если так, отдай мне деньги, а я подумаю о назначении другого казначея.
Пора было выручать беднягу. Скорее всего, нас прогонят в любом случае, поэтому будет совсем не вредно заручиться
поддержкой Апиона. Надо рискнуть.— Меня зовут Ана, дочь Матфея, — вышла я вперед. — Не кори своего работника, который доставил нас к тебе. Мы его не подкупали. Я убедила его, что получила твое письменное согласие на наш переезд в Александрию. Его вина состоит лишь в том, что он поверил моему слову.
Йолта бросала на меня неуверенные взгляды, Лави переминался с ноги на ногу. На Апиона я не смотрела, но вздох облегчения, сорвавшийся с его губ, услышала.
— Ты признаешься в том, что попала в мой дом хитростью? — Харан рассмеялся, однако без всякой злости. — Зачем ты явилась?
— Дядя, как тебе известно, отец мой умер. Нам с теткой некуда больше идти.
— Разве у тебя нет мужа? — удивился он.
Вопрос закономерный, и я должна была его предвидеть, однако же он застал меня врасплох.
— Муж отослал ее, — пришла мне на помощь Йолта, понимая, что я слишком медлю с ответом. — Ей стыдно упоминать о своем позоре.
— Так и было, — промямлила я. — Он выставил меня за дверь. — И, не дав Харану поинтересоваться причиной изгнания, поспешно продолжила: — В сопровождении телохранителя мы отправились к тебе, ведь ты старший брат моего отца и глава нашей семьи. Мой обман вызван желанием приехать сюда и служить тебе. Я прошу твоего прощения.
Он повернулся к Йолте:
— А она сообразительная, это мне нравится. Теперь отвечай ты, давно утраченная сестра. Зачем ты вернулась сюда спустя столько лет? Только не говори, что ты тоже жаждешь служить мне, — я тебя знаю.
— Ты прав: у меня нет намерения служить тебе. Мне нужно только одно — вернуться домой. Мое изгнание длилось двенадцать лет, разве этого недостаточно?
— Значит, дело не в стремлении разыскать свою дочь? — Губы дяди тронула насмешливая улыбка. — Всякая мать захотела бы перед смертью воссоединиться с утраченным ребенком.
«Он не только жесток, но и догадлив, — подумала я. — Не стоит впредь его недооценивать».
— Моя дочь давным-давно живет в приемной семье, — сказала Йолта. — Я утратила право на нее и не питаю ложных надежд на встречу. Если ты захочешь открыть мне ее местонахождение, я приму известие с радостью, но сама давно примирилась с потерей.
— Тебе известно, что я ничего не знаю о том, где живет Хая. Ее новая семья настояла на заключении договора, согласно которому мы не можем поддерживать с ними связь.
— Как я уже сказала, дочь больше не моя, — повторила Йолта. — Я пришла не за ней, я здесь только ради себя. Харан, позволь мне вернуться домой. — Ее раскаяние выглядело очень убедительно.
Харан выбрался из пятна слепящего света и принялся мерить атриум шагами, заложив руки за спину. Он сделал Апиону знак удалиться, и казначей почти бегом покинул зал.
Дядя остановился передо мной.
— Ты будешь платить мне пять сотен бронзовых драхм за каждый месяц, проведенный под моей крышей.
Пять сотен! У меня было с собой полторы тысячи серебряных Иродовых драхм. Сколько это в египетской бронзе, я не знала. Я рассчитывала, что денег должно хватить на год: я собиралась потратить их на какое-нибудь жилище, к тому же нам нужно будет чем-то заплатить за обратную дорогу.
— Сто, — сказала я.
— Четыре сотни, — не уступал он.
— Сто пятьдесят, и ты возьмешь меня к себе писцом.