Книга тайных желаний

На александрийскую женщину. Памфила ушла, но даже после этого я не могла не думать о ее замечании.

Когда я вернулась в нашу гостиную, Йолта, напевая, одевалась у себя в спальне.

Наконец она вышла, и у меня перехватило дыхание. Тетя тоже надела новую тунику цвета морской лазури. Памфила позаботилась и о Йолте: глаза у нее были подведены черным, седеющие волосы собраны в прическу и уложены затейливыми завитками. Она напоминала одну из богинь с головой львицы, изображенную на стенах библиотеки.

— Идем искать мою дочь? — спросила она.

Храм Исиды Целительницы занимал отдельное здание в царском квартале рядом с гаванью. Его можно было заметить издалека, и я замедлила шаг, чтобы повнимательнее рассмотреть сложную композицию стен, высоких пилонов и крыш. Он был значительно обширнее, чем я себе представляла.

— Видишь фронтон того большого здания? — указала Йолта на одно из строений. — Это главный храм Исиды. Здания поменьше вокруг него — святилища младших богов. — Она прищурилась, пытаясь разобраться в лабиринте зданий. — Вон там находится лечебница, где служит Хая, а дальше расположена школа врачевателей. Люди приезжают сюда за исцелением даже из Рима и Македонии.

— Тебе доводилось здесь лечиться? — спросила я.

— Нет, в этих стенах я бывала лишь однажды, и то из любопытства. Иудеи сюда не ходят, это нарушение первой заповеди.

Прошлой ночью я узнала и приняла слабости тети, сегодня же меня восхитила ее смелость.

— Ты заходила в храм Исиды?

— Разумеется. Помню, там был алтарь, на котором оставляют маленькие статуэтки богини в качестве подношения.

— А в лечебнице ты бывала?

Она покачала головой.

— Чтобы войти туда, нужно описать симптомы и быть готовым остаться на ночь. Ищущих исцеления потчуют опием, чтобы во сне им явилось лекарство. Говорят, иногда сама Исида приходит к ним в снах и прописывает лечение.

Все это было так ново, что я не нашлась с ответом, однако внутри у меня все затрепетало.

Во внешнем дворе толпились музыканты. Позвякивали систры, нежно посвистывали флейты, издавая звуки, которые лентами закручивались в воздухе. Между алыми колоннами, извиваясь в танце, словно яркая гибкая сороконожка, двигались выстроившиеся в цепочку женщины.

Йолта, понимавшая по-египетски, вслушивалась в слова песни, склонив голову к плечу.

— Они отмечают рождение сына Исиды, Гора, — объяснила она. — Видно, сегодня у них праздник.

Она потащила меня дальше — мимо двора с танцующими, малых храмов неизвестных нам богов и стенных росписей, на которых были изображены голубые цветы, желтые луны и белые ибисы, — к главному храму, строению из мрамора, более походившему на греческое, чем на египетское. Мы вошли внутрь. Со всех сторон нас окружала благовонная мгла. Из курильниц поднимался аромат духов кифи, напоминающий запах вымоченного в вине изюма с нотками мяты, меда и кардамона. Вокруг нас растекалось человеческое море: люди вытягивали шеи, чтобы разглядеть что-то в дальнем конце храма.

— Зачем они все тут? — прошептала я.

Йолта молча покачала головой и увлекла меня за собой в низкую нишу в задней части храма, где располагался помост для зрителей, куда мы и взобрались. Я окинула взглядом толпу и поняла: они ждали не чего-то, а кого-то. Там была женщина с горделивой осанкой, в платье из желтой и красной ткани. От левого плеча к правому бедру спускалась черная лента, на которой сияли серебряные звезды и красно-золотые луны. Голову венчала корона с золотыми коровьими рогами.

Никогда еще я не видела более завораживающего зрелища.

— Кто она?

— Должно быть, жрица Исиды, возможно даже верховная. На ней корона Исиды.

Кукольного вида статуэтки, о которых упоминала Йолта, громоздились на полу вокруг алтаря, словно ракушки на морском берегу.

Голос жрицы раздался неожиданно, словно кто-то ударил в кимвалы. Я наклонилась к Йолте:

— Что она говорит?

Тетя перевела:

— О Исида, богиня всего сущего, ты повелеваешь солнцем от рассвета до заката, твоей волей загораются луна и звезды. Твоей волей земли напитываются водами Нила. Ты владычица света и пламени, госпожа над водами…

Я начала покачиваться в такт монотонному напеву. Когда жрица замолчала, я сказала Йолте:

— Тетя, я даже рада, что твой страх так долго не давал нам пойти за Хаей. Явись мы раньше, мы пропустили бы это чудесное представление.

— Постарайся не вывалиться из ниши и не разбить себе голову.

Служительница в белой тунике засеменила к алтарю с чашей в руках, стараясь не расплескать содержимое.

Жрица взяла у нее чашу и совершила возлияние над ярко расписанной статуей Исиды. На богиню обрушился водопад, струйки разбежались по полу. «Исида, яви своего божественного сына. Яви разлив Нила…»

По окончании церемонии жрица покинула зал через узкую дверь в задней части храма, толпа же устремилась к главному входу. Однако Йолта не предприняла никаких попыток покинуть нишу. Она сосредоточенно смотрела прямо перед собой. Я окликнула ее, но она не ответила.

Я проследила ее взгляд, но ничего интересного не заметила: алтарь, статуя, чаша, служительница, вытирающая воду.

Йолта покинула наше укрытие и начала пробираться вдоль толпы. Я поспешила за ней:

— Тетя, куда ты?

Она остановилась в нескольких шагах от алтаря. Я ничего не понимала. Служительница с волосами цвета ежевики закончила вытирать пролитую воду и поднялась на ноги.

— Диодора? — позвала Йолта так тихо, что я с трудом расслышала.

Ее дочь обернулась и посмотрела на нее.

— У вас ко мне какое-то дело? — спросила Диодора по-гречески, отложив тряпку.

Она была удивительно похожа на меня: не только кудрями, но и темными глазами, слишком большими для ее лица, небольшим ртом, стройной высокой фигурой, гибкой, словно связка ивовых прутьев. Мы больше походили на двойняшек, чем на двоюродных сестер.

Йолта окаменела. Она всматривалась в черты дочери, словно та была не существом из плоти и крови, но придуманным самой Йолтой образом, сотканным из воздуха и наваждений. Я увидела, что у нее заметно — мельчайший трепет пчелиных крыльев — задрожала губа. Она расправила плечи. Это движение я видела сотни раз. Время шло.

«Тетя, ответь ей», — мысленно взмолилась я.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказала Йолта. — Мы можем где-нибудь присесть?

На лице Диодоры промелькнуло сомнение.