Книга тайных желаний

— Иисус с учениками уже некоторое время живут у нас, — кивнула Мария на стопку тюфяков. — Они проводят все дни в городе, а вечером возвращаются на ночлег. На прошлой неделе Иисус первым делом спрашивал, не вернулась ли его жена. Видно, ты не выходишь у него из головы. — Она опять улыбнулась мне, а я сильно прикусила губу.

— Где он? — повторила я вопрос.

— Он праздновал Пасху в Иерусалиме с учениками.

— Не с вами?

— Мы предполагали, что они разделят с нами трапезу, но сегодня утром Иисус передумал. Сказал, что вместе с учениками отправится в город. Признаюсь, Марфе это не понравилось. Она столько наготовила, что всем бы хватило вдоволь, а наши гости, поверь мне, едят очень много. — Она делано засмеялась.

— Был ли с ними Иуда?

— Твой брат? Да. Он почти не отходит от Иисуса, разве что…

Я ждала, но Мария молчала.

— Разве что?..

— Да ничего. Просто вчера, когда Иисус вернулся из города вместе с друзьями, Иуды с ними не было. Я слышала, как Иисус спросил о нем у Петра и Иоанна. Было уже довольно поздно, когда Иуда наконец явился, но даже тогда он держался особняком. Ел в одиночестве вон там, в углу. — Она указала рукой в противоположный от нас конец двора. — Я решила, ему нездоровится.

В отличие от Марии, я сомневалась, что странности в поведении Иуды объяснялись недомоганием, но делиться своими подозрениями не стала. Я так крепко сжимала плащ и посох Иисуса во время нашего разговора, что у меня заныли пальцы. Оставив вещи на скамье, я подошла к проему в стене, окружающей дом, и посмотрела на запад, в сторону Иерусалима.

— Разве Иисус не должен уже вернуться?

Мария подошла и встала рядом со мной.

— Он завел обычай каждый вечер молиться на Елеонской горе, но ты права: ему давно пора быть дома.

Ее лицо скрывала тень, но я разглядела нечто большее, чем обычная тревога. Я увидела страх.

— Ана! — Этого голоса я не слышала уже семь лет.

— Тавифа! — крикнула я, бросаясь к подруге, которая уже мчалась ко мне через весь двор.

Она прижалась ко мне, и мы долго стояли обнявшись, молча покачиваясь, словно в танце. Я закрыла глаза и вспомнила другой танец — тот, что танцевали слепые девушки.

— Глазам своим не верю, — улыбнулась Тавифа. — Никогда, слышишь, никогда больше не смей пропадать. — Говорила она медленно, размеренно, словно слова были слишком велики для рта, но каждый слог находился на своем месте.

— Ты говоришь совсем чисто! — воскликнула я.

— Я долго тренировалась. Язык — орудие гибкое. Он может приспособиться.

Я взяла ее руки и поцеловала их.

Появилась Марфа с подносом, а за ней — Лазарь с кувшином вина. Пока мы с Лави мыли руки, Мария велела Тавифе принести лиру и сыграть для нас.

— Такой музыки ты никогда не слышала, — сказала мне Мария.

Мне и правда хотелось послушать игру Тавифы, но позже. Сейчас я желала лишь одного: чтобы мне рассказали о муже, о том, что он говорил и делал. Мне хотелось узнать об угрожающей ему опасности, которую скрывают от меня. Но Тавифа уже побежала за лирой, и я промолчала.

Мария была права в одном: такой музыки мне еще не доводилось слышать. Быстрая, дерзкая, забавная песня рассказывала о женщине, которая отрезала бороду своему мучителю, пока он спал, и тем самым лишила его силы. Тавифа, грациозная, как и раньше, кружилась в танце по двору, перебирая струны, и я подумала, что ей бы понравилось празднование сорок девятого дня у терапевтов, бесконечные песни и пляски.

Когда она закончила, я отложила в сторону кусочек хлеба, который собиралась обмакнуть в чашу с вином, и обняла подругу еще раз. Она тяжело дышала, щеки раскраснелись.

— Только вчера я играла на лире твоему мужу и его ученикам, пока они ужинали. Когда я закончила песню, Иисус сказал мне: «Каждому нужно найти свой способ любить. Ты нашла свой». Он очень-очень добрый, твой муж.

— Он еще и очень проницательный. Ты действительно нашла себя, — улыбнулась я.

«Самая глубокая боль всегда отыщет способ излиться», — подумалось мне.

По глазам подруги я видела, что ей хочется рассказать мне что-то еще.

— Тавифа, — тихо позвала я, — в чем дело?

— Почти все время, что я живу здесь, я зарабатываю ткачеством. Часть денег отдаю Марфе в качестве платы за содержание, а на остальные я купила нард.

Я нахмурилась, недоумевая, зачем ей понадобились такие дорогие духи, но потом вспомнила, как когда-то мы помазали друг друга нардом в знак нашей дружбы:

— Этот запах воскрешает во мне приятные воспоминания, — объяснила она. — И вот вчера, когда Иисус так ласково говорил со мной, я принесла флакон и помазала ему ноги. Мне хотелось отблагодарить его, а кроме нарда у меня ничего нет. — Она оглянулась на остальных, которые поневоле слушали наш разговор, и понизила голос: — Мой поступок разозлил твоего брата. Он отчитал меня, сказав, что мне следовало продать нард, а вырученные деньги раздать бедным.

«Что с тобой сделалось, Иуда?» — мелькнуло у меня в голове.

— И Иисус отругал его за это? — спросила я, зная ответ.

— Он сказал Иуде, чтобы тот оставил меня, и еще сказал, что мой дар прекрасен. Он говорил очень резко, и Иуда в гневе удалился. О, Ана, боюсь, я стала причиной их разрыва.

Я накрыла ее руки своими:

— Нет, причина куда глубже.

Только сейчас я поняла, что между ними всегда лежала пропасть. Она возникла в тот момент, когда разошлись их взгляды на путь установления царства Божьего.

Я попробовала вернуться к еде, но поняла, что аппетит пропал. Тогда я посмотрела на Марию, Лазаря и Марфу и попросила:

— А теперь откройте мне, что вас беспокоит. Я знаю, Иисус в опасности. Иуда писал об этом в своем письме. Расскажите, что вам известно.

Лазарь поерзал на скамье между двумя сестрами и заговорил первым:

— Слава Иисуса, Ана, распространилась очень широко. Люди верят, что он мессия, царь иудейский.

— В Александрию доходили слухи, — кивнула я, втайне радуясь, что не узнала ничего нового. — Меня это тоже обеспокоило. Ирод Антипа всю свою жизнь стремится стать царем Иудеи. Услышав, как царем называют Иисуса, он непременно отомстит.

Тишина. Замешательство. Никто из собравшихся даже не смотрел на меня.

— Так что же? — потребовала я ответа.

Мария толкнула брата локтем:

— Скажи ей все без утайки.

Тавифа положила лиру, но пальцем случайно задела струну, которая издала жалобный звук, напоминающий тихое поскуливание. Я жестом пригласила подругу сесть рядом, и она опустилась на скамью, тесно прижавшись ко мне.

— Антипе уже известно, что народ называет Иисуса царем иудейским, — продолжал Лазарь. — В Иерусалиме все об этом знают, включая римлян. Однако куда большая опасность исходит от прокуратора по имени Пилат, известного своей жестокостью. Он уничтожит любого, кто осмелится нарушить спокойствие.