Книжные люди

— Что?

— У меня может быть идея, — говорю я и улыбаюсь. — Предполагаю, ты слышал о Лизе Андервуд?

Глава 6

Ты так прекрасна. Знаю, звучит как клише, но ты буквально перехватываешь у меня дыхание. Х.

Себастиан

Разумеется, я слышал о Лизе Андервуд. Я читал Цвета. Кто в мире его не читал? Это был ошеломляющий успех и одна из самых продаваемых книг в моем магазине. И, хотя сначала я был скептически настроен, когда только взял её в руки, в итоге оказалось, что книга вовсе не так плоха.

Но я понятия не имею, какое отношение Лиза Андервуд имеет к моему фестивалю.

Фестивалю, который обречён на провал из-за грёбаного Джеймса Уайатта.

Я не поверил, когда его пиарщица позвонила мне утром с этой новостью. Был с ней, мягко говоря, не особо вежлив. А когда сам Уайатт только что позвонил, чтобы лично извиниться, мне пришлось буквально прикусывать язык, чтобы не сказать ему, что он только что засрал мой фестиваль к чёртовой матери.

Да, я пнул корзину.

Нет, я не должен был этого делать.

И мне было крайне неприятно, что мисс Кейт Джонс, вся такая бодрая и хорошенькая, застала меня в разгар истерики, достойной двухлетнего ребёнка.

Блэквуды — мужчины, которые держат себя под контролем. Мы держим эмоции под замком, и это предмет гордости. Нет ничего более унизительного, чем потерять контроль над собой, так что у каждого из нас есть способы справляться с этим по-своему.

Мой прадед терялся в книгах — так же, как я. Мой дед зависал в букмекерских конторах. Мой отец ушёл в бутылку.

У всех нас есть слабости, и моя — время от времени давать волю эмоциям. В уединении. Дома. Или в магазине. Когда в нём никого нет. Уединение — ключевое слово.

А теперь мисс Джонс стоит по другую сторону стойки, выглядя так, будто только что выиграла в лотерею. Будто моя вспышка гнева была не важнее полетевшей по ветру салфетки.

И чёрт меня побери, но ей это идёт.

На ней (я не могу не заметить, потому что всегда замечаю) ярко-синее платье с оборками и рюшами, которое едва прикрывает колени, и глупые маленькие босоножки на каблуках, которые, тем не менее, невероятно чертовски сексуальны. Волосы снова распущены, и я жалею об этом, потому что они идеально подходят, чтобы собрать их в кулак.

Она сверкает.

И я её хочу.

Я ужасаюсь сам себе. Так же, как ужаснулся в первый раз, когда увидел её полгода назад, когда она наклонилась, чтобы заглянуть в окно магазина, который вскоре стал её.

На ней тогда было жёлтое платье, облегающее фигуру. Волосы тоже были распущены.

И я потерял голову.

Будто человеческое воплощение солнечного луча вошло в мою тёмную вселенную.

— Да, — говорю я резко.

Я всегда с ней резок. Теперь понимаю почему. Просто не могу иначе. Я никогда не хотел женщину так, как хочу её, и даже сейчас, на фоне полного крушения моего фестиваля, всё, о чём я думаю, — это насколько сильно мне хочется её поцеловать.

— Конечно, я слышал о Лизе Андервуд.

— Ну, — важно говорит мисс Джонс, — так случилось, что я её довольно хорошо знаю. Мы работали вместе, когда я была в издательстве. Подружились, и я до сих пор иногда пишу ей.

Она сверкает так же, как вчера в пабе.

— Я могу спросить её, не хочет ли она приехать на Весь мир — страница в качестве хедлайнера. Что скажешь?

Я думаю, что это нелепо.

Безумно.

Но…

Это хорошо.

Нет.

Это чертовски гениально.

Лиза Андервуд — идеальный баланс между жанровой и интеллектуальной литературой.

Литературные снобы могут на неё смотреть свысока, но… никто не может спорить с её продажами или талантом. Она не Джеймс Уайатт. Но Джеймс Уайатт — не она.

И у неё есть одно, чего нет у него: невероятный охват.

Мисс Джонс приподнимает бровь.

— Ну? Ты придумываешь какое-нибудь снобское оскорбление или просто поражён моим блестящим умом?

— И то, и другое, — честно отвечаю я.

Снобское оскорбление, чтобы держать дистанцию. Потому что я действительно поражён её гениальностью.

И всё, чего мне хочется — это притянуть её к себе и поцеловать этот чертовски соблазнительный рот.

Я идиот. Колоссальный.

— Но я не могу отрицать, что это гениальная идея, — добавляю я.

— Благодарю вас, добрый сэр, — говорит она и делает очаровательный реверанс.

Всё. Я обречён.

В этот момент раздаётся звон колокольчика над дверью, и входит Дэн.

Дэн — один из моих самых близких друзей. Или, правильнее сказать, единственный близкий друг. Он местный врач. Мы вместе учились в школе и оба подали заявки на медицину. Только он доучился, а я — нет.

Он восхищается тем, что я ушёл. Не знаю, почему, ведь он зарабатывает гораздо больше меня. Всегда говорит, что пошёл в медицину, потому что не знал, чем ещё заняться, и завидует тому, что у меня есть призвание.

Призвание, правда — это проклятье. Оно управляет тобой, вцепляется когтями в самое сердце, и сколько бы ты ни пытался его сбросить, ты не можешь. Оно в твоей крови.

Ты в ловушке.

Дэн, в отличие от меня, улыбчивый и доброжелательный (я бы был ужасным врачом).

Он тепло улыбается Кейт, а потом, уже более небрежно, обращается ко мне:

— Доброе утро, Кейт.

А затем, мне:

— Привет, Бас.

Дэн, как и я, одинок.

И мне совсем не нравится, как он улыбается ей.

Совершенно без причины.

— Мы с мисс Джонс обсуждали фестиваль, — говорю я, с гораздо большей резкостью, чем это оправдано. Особенно с лучшим другом. — Напишу тебе позже.

Дэн удивлённо смотрит на меня, и я его не виню.

— Без драмы, — пожимает он плечами. — Просто хотел узнать, не хочешь ли выпить пива вечером.

— Да-да, — отмахиваюсь я слишком резко. — Я напишу тебе.

Дэн слегка хмурится, потом бросает взгляд на мисс Джонс — и, конечно же, сразу всё понимает. Вот что раздражает в близких друзьях. Они слишком хорошо тебя знают.

А мисс Джонс стоит, сверкает и улыбается ему так широко, что это уже почти насмешка.

— Ты получил последний выпуск рассылки? — спрашивает она. — Я как раз получила партию новых триллеров, думаю, тебе кое-что понравится.

Улыбка Дэна тут же исчезает. Так и должно быть. Значит, рассылка существует. И он на неё подписан.