Князь грязи
Шрифт:
Или — те, кто выманил их из дома хитростью, пришли убивать меня и похищать Ольгу?
…Или — это возвращение живых мертвецов?!!
Всякое могло быть…
Я посмотрела в глазок и увидела что-то несусветное, жуткое и гадкое. Но наш глазок оставляет желать лучшего — я уже говорила об этом…
И я спросила тонким робким голосом:
— Кто там?
И из-за двери мне ответил самый восхитительный мужской голос, какой мне приходилось когда-либо слышать! Мягкий, бархатный, чуть вкрадчивый — воплощенная любезность звучала в самом голосе, а не только в словах! — с легким приятным акцентом…
— Это квартира Крушинских? — и, не дожидаясь моего ответа. — Моя фамилия Лещинский, я — тесть Андрея Николаевича.
— Д-да… Это квартира Крушинских, но мужа нет дома…
Растерялась
— Вы — Анастасия? Вы мне звонили? Я прилетел сегодня в полдень из Кракова. Приехал в квартиру сына. Нашел записку от него — Вениамин просил меня приехать сюда и дожидаться здесь. Я пробовал вам дозвониться, но у вас занять уже несколько часов…
Конечно, нехорошо держать гостя под дверью, но я сбегала на кухню и проверила телефон.
Трубка действительно неплотно лежала! Вот ведь холера!
А если Андрей тоже пытался дозвониться?!!
Я вернулась к двери и открыла, не вдаваясь в дальнейшие расспросы.
И обомлела…
Я ведь представляла себе Юзефа Теодоровича старичком!
Шестидесятилетним старцем!
Передо мной стоял… Конечно же, не мальчик, нет. Но высокий, худощавый, седоволосый, тонколикий, с желтыми пронзительными кошачьими глазами — передо мной стоял Геральт из Ривии, мужчина моей мечты!
И уж точно — я не дала бы ему шестьдесят, я дала бы ему от силы сорок пять! И одет он был не так, как одеваются старички… По костюму — типичный шестидесятник, представитель богемы — джинсы, длинный грубый свитер, длинная замшевая куртка, волосы чуть длиннее, чем теперь носят, шейный платок… И, главное, он не выглядел в этом костюме смешно, как выглядят обычно люди, не замечающие своего возраста он выглядел как человек без возраста, он выглядел очень естественно, а еще… Еще — я поняла, в кого Веник унаследовал мягкую пластику движений и обворожительную порочность улыбки и взгляда!
— Я могу зайти? — поинтересовался Геральт из Ривии, ибо я стояла на пороге молча, с широко раскрытыми восторженными глазами.
— Да, да, конечно…
— Так где же в столь поздний час находятся мой сын и ваш супруг?
— Не знаю… Андрей не захотел меня посвятить. Не счел нужным. Сами понимаете: мужские дела! — весело сказала я, проклиная себя за эту неуместную веселость.
…Почему-то всегда, когда мне кто-то нравится, я начинаю вести себя так, что человек воспринимает меня куда большей идиоткой, чем я есть на самом деле. Не знаю, почему так получается! Наверное, карма…
Вот и сейчас — взяла совершенно неверный тон: этакая беспечная пташка-щебетунья, не желающая понимать серьезности сложившегося положения.
— Это касается Ольги? — спросил Лещинский, теряя свою приветливость.
— Да… Кажется.
— А где сейчас Ольга?
— У себя. В комнате. Спит…
— Я могу… К ней? — голос у него дрогнул.
— Да, да, конечно, — засуетилась я. — Вон туда, пожалуйста!
Я приоткрыла дверь в комнату Оли.
Ночник горел приглушенным желтым светом.
Юзеф Теодорович мгновенье стоял на пороге, словно набираясь сил для следующего шага.
Вошел…
Склонился над постелью девочки, над темной головкой, утонувшей в подушке, осторожно отвел пряди, скрывавшие ее лицо…
— Оля! Оленька! — теперь его голос звучал, как стон…
Ольга проснулась…
Повернулась к нему…
Посмотрела — серьезно, взыскующе, как она на всех нас смотрела…
И — улыбнулась!
Она улыбнулась ему!
Обвила его шею руками!
Боже, она же никогда никого не обнимала, она же ненавидела ласки, лишь иногда — очень редко, когда засыпала, сама ныряла в мои руки, в мои объятия… Но никогда не пыталась обнять меня!
— Дедуля… Дедушка мой! Знаешь, я же тебя не забыла!
Совсем-совсем не забыла!
Я умиленно всхлипнула, совсем как та нянечка, в больнице… И Юзеф Теодорович стремительно обернулся ко мне, сверкнул глазами.
— Вы не могли бы оставить нас одних?!
Могла бы.
Я притворила дверь и ушла к себе.
Досматривать «Возвращение
живых мертвецов».Я решила вовсе не ложиться в ту ночь. Дождаться Андрея и Веника… Все равно я бы не заснула.
Когда фильм окончился ( пародия на хэппи-энд — на захваченные ожившими мертвецами кварталы сбрасывают атомную бомбу, уничтожая заодно и всех оставшихся в живых положительных персонажей ), я отправилась на кухню готовить чай.
А потом на кухню пришел Юзеф.
И здесь-то я в него по-настоящему влюбилась.
Я не могу объяснить, почему. Он не сделал ничего такого, что делают герои романов, чтобы женщина влюбилась в них… Я хочу сказать, что на ухаживания у него не было ни времени, ни возможностей ( ведь все происходило на кухне где здесь взять корзину пармских фиалок и изумрудное колье? — а уж о прогулке на параходе, как в фильме «Жестокий романс», или — об обещании мне российской короны, как в фильме «Царская охота», речи и вовсе не шло! ). Он не совершил никакого благородного поступка, чтобы завоевать мое сердце, не спасал мою жизнь и честь, защищая меня от хулиганов ( или — не вывозил меня из горящей Атланты, как в «Унесенных ветром»). Он даже не обесчестил меня прямо на полу кухни, покорив при этом своею неистовой страстью и сексуальной акробатикой ( как это случается почти во всех современных любовных романах — герой насилует героиню, после чего героиня в него влюбляется!). Нет, не было ничего такого… Он не читал мне стихов. Напротив, был холоден и ироничен. Конечно, он рассказал мне много всякого интересного, а уж рассказывать он умел так, что, заслушавшись его, можно было и смерти своей не заметить — настоящий Кот Баюн! — истории, рассказанные Юзефом, становились не только зримы, но даже ощущаемы… И все равно — это не то, из-за чего влюбляются! А я — влюбилась. И проще всего, наверное, сказать, что мы с Юзефом были суждены друг другу. Предназначены. И я его просто узнала…
С первого же взгляда. Нет, даже с первого же звука его голоса! Еще тогда, по телефону… А теперь — я наслаждалась и звуком голоса, и мимикой, и магией взгляда, и жадно ловила каждое прикосновение его руки к моей руке…
В общем, все как и полагается в любви.
Если бы знать еще, почему!!!
А может, лучше и не знать… Просто — пришло. Потому что суждено. Потому что я его всегда ждала. Или — такого, как он. Потому что он целиком соответствует моему идеалу.
Потому что…
…Теперь, спустя время, я могу добавить еще одно «потому что» — потому что Юзеф был похож на моего отца, но, в отличии от отца, с Юзефом я не была связана ( и разделена ) кровным родством, и Юзеф, при удачном стечении обстоятельств, мог бы принадлежать мне, принадлежать по-настоящему и только мне, мне, а не мамочке!!!
Но тогда, на кухне, я этого всего, конечно же, не понимала, но — я была влюблена, я осознавала это, я наслаждалась неведомым доселе и очень приятным чувством, я даже была почти огорчена, когда вернулись Андрей и Веник, нарушив наше с Юзефом уединение.
…И надо было видеть лицо Веника в тот момент, когда он встретился с отцом!
Испуг, смущение, восторг… Любовь… Нежность… И что-то жалобное… Смиренный, любящий и боязливый взгляд! У меня все внутри перевернулось — я вспомнила «двор моего детства» и хорошенькую беленькую собачку, которую ее хозяева-лимитчики купили для забавы своим тупоголовым деткам, а потом, когда она надоела, вышвырнули. Она жила у нас во дворе, питалась тем, что ей давали сердобольные люди, и день-деньской пролеживала у своего бывшего подъезда, чтобы увидеть своих бывших хозяев, чтобы издали полюбоваться на них ( приближаться к ним она боялась — ее не раз отгоняли пинками ) и приветственно повилять поджатым хвостиком. К зиме собачка исчезла — или замерзла насмерть, или отловили ее, неопытную, живодеры. Но меня ее взгляд так ранил, меня так тронула ее преданность ( многие пытались взять ее в дом — уж так она была мила и прелестна! — но она всякий раз возвращалась во двор, к своему старому подъезду ), что я на всю жизнь запомнила… И теперь, когда увидела, КАК Веник смотрит на отца… И как пинает его душу Юзеф, оставаясь ровным, равнодушно-любезным, обращаясь больше к Андрею, чем к сыну…