Княжна Разумовская. Спасти Императора

А ведь всего несколько дней назад Георгий ей нравился.

Я обессиленно запрокинула голову, всматриваясь в высокий потолок. С улицы доносился равномерный, тихий гул. В соседней комнате также звучали голоса. Я узнала доктора и его ассистента. Еще один, женский, принадлежал, кажется, сестре милосердия.

— Тебя нужно забрать домой, — тетушка вновь огляделась с брезгливостью, которую даже не пыталась спрятать. — Лежишь здесь, словно гулящая женщина. Дамам нашего статуса полагается лечиться на дому.

Я повернула голову и посмотрела на нее, чуть закатив глаза. Порой Кира Кирилловна была невыносима. Князь привез меня в место, где, как он считал, мне помогут. Именно это Кондрат Тимофеевич и сделал.

Жаль, я не могла вступить с тетушкой в спор. Любопытно, что, по ее мнению, должен был сделать Георгий? Забрать меня в особняк и там дожидаться, пока прибудет врач? За это время я могла истечь кровью...

Совсем ничего удивительного, что с таким подходом к лечению в эти времена был такой высокий уровень смертности.

Даже просто думать мне было больно. На лбу выступила испарина, и я почувствовала капли пота на шее и спине. В груди медленно разгорался жар, который охватывал меня все сильнее и сильнее, и вскоре вместо крови по венам побежал настоящий огонь...

Сколько длилось мое беспамятство, я не знаю. Я засыпала и ненадолго просыпалась, выныривая из сновидений в реальный мир. Порой я различала лица: доктора, Георгия, Киры Кирилловны и даже Сони. Они сменяли друг друга как в калейдоскопе, который мне покупали в далеком детстве родители, и все представлялось каким-то нереальным, ненастоящим.

Мне начало казаться, что все, что случилось, было лишь моим сном. Еще немного, и я очнусь в двадцать первом веке, также в больнице, но уже не увижу рядом с собой никого. И это ощущение пугало меня так сильно, как я и сама не ожидала.

Все голоса сливались в один неразборчивый гул, но порой мое воспаленное сознание цепляло отдельные слова: я слышала, как Кира Кирилловна выговаривала Георгию, что он привез меня в квартиру Кондрата Тимофеевича, а не в особняк князей Хованских. Она спорила с доктором, убеждая его, что меня необходимо перевезти домой, а он запрещал, ссылаясь на лихорадку и мою слабость.

Несколько раз плакала Соня. Кажется, она молилась у моей кровати, потому что я чувствовала ее горячую хватку на своей руке и слышала ее просьбы, обращенные к Богу.

Георгий был единственным, кто почти ничего не говорил. Но его присутствие ощущалось даже в тишине и темноте. Он приходил поздними вечерами и уходил ближе к утру. Не знаю, когда он спал, и спал ли вообще. И каждый раз, прощаясь, бережно целовал меня в лоб и проводил костяшками пальцев по щеке, не скрытой повязкой.

Окончательно в себя я пришла утром седьмого дня после ранения. Я открыла глаза и впервые мне не захотелось зажмуриться от яркого света из окна. Я ощущала жажду и — также впервые! — голод. Сознание было ясным, незамутненным.

Увидев знакомые очертания комнаты, я облегченно выдохнула и улыбнулась. Я была рада очнуться в этой комнате, в этом веке. Хорошо, что бредовый сон о больнице из моего прошлого оказался лишь сном.

Удивительно, но тем утром я проснулась совершенно одна. Кресло подле кровати пустовало. И пока я размышляла над тем, как мне позвать кого-нибудь из соседней комнаты, учитывая, что я ощущала во всем теле невероятную слабость, до меня донеслись громкие, чрезмерно громкие голоса.

И один из них заставил меня на мгновение испугаться, что я вновь впала в забытье, и меня одолела лихорадка.

Потому что я услышала недовольный, возмущенный крик.

— Я желаю увидеть Варвару. Она моя дочь. Не смейте мне препятствовать!

Глава 41.

Если бы несколькими минутами ранее я не почувствовала бы, что лихорадка и жар отступили, а сознание — прояснилось, я бы подумала, что вновь брежу.

Потому что дверь с грохотом открылись — створки ударились о стены — и в комнату-палату влетел старший князь Разумовский. Исхудавший, изнуренный, с не сошедшими с лица синяками, но живой. И даже относительно невредимый.

Шокировано моргая, я подтянулась на дрожащих руках и села, подложив под спину подушку. Сзади отца стоял Георгий: мрачный и недовольный. За ним — Кира Кирилловна. Кажется, я проспала несколько неприятных семейных сцен — если судить по лицам моих посетителей.

— Варвара, душа моя! — отец широкими шагами пересек расстояние до кровати и остановился возле края, схватив мою руку.

Он почему-то старался не смотреть мне в глаза. Не смотреть на мое лицо, половину которого скрывала повязка.

Я бросила быстрый взгляд на мужа, который следовал за ним, словно тень. Его лицо не давало мне никаких подсказок.

— В-вас освободили, — пробормотала я, до конца не веря, что не брежу. — Какие замечательные новости!.. Когда же? И как все произошло?

— Мы поговорим об этом после...

— Тебе ни к чему забивать свою голову подробностями!

Кто бы мог подумать, что первую фразу произнес мой муж, а вторую — отец?..

Я провела ладонью по лицу, коснувшись повязок и смахнув со лба упавшие волосы, и искоса посмотрела на Георгия. На скулах у него ярко проступили две жилы: так случалось всегда, когда он крепко стискивал зубы. Но он ничего не сказал князю Разумовскому.

— Давно вас освободили, отец?

— День как, — отозвался от с непонятным раздражением.

— Помогла схема, которую вы передали, — сказал Георгий, поймав мой взгляд.

Отец покосился на него недовольно, но тот сделал вид, что не заметил.

Сцену, которая становилась неловкой, прервало появление Кондрата Тимофеевича.

— А, Варвара Алексеевна, — он искренне улыбнулся мне и всплеснул руками. — Как чудесно видеть вас в сознании, — доктор строго посмотрел на мужчин и молчаливую, потерянную Киру Кирилловну, которая молчала все это время. — Господа, графиня Пален, попрошу вас подождать в гостиной. Я должен сменить повязки и осмотреть Ее сиятельство.

— Когда моя дочь сможет покинуть это... это место? — потребовал отец, не двинувшись с места.

— Когда я сочту это позволительным, — но Кондрат Тимофеевич не дрогнул и скрестил на груди руки, всем видом показывая, что тратить время на препирательство он не намерен.

Князю Разумовскому не оставалось ничего, как подчинится. Когда он круто развернулся и зашагал к дверям, ко мне на мгновение подошел Георгий.

— Вы должны все мне рассказать! — пылко проговорила я и неожиданно даже для себя схватила его за руку обеими ладонями.