Кофе и полынь

Мирей, ко всем юным девицам относящийся, как к своим младшим сёстрам, уверил её, что не стоит так утруждаться. «Парапсихическое» мисс Блэк принесла назавтра; вместе с приятельницами из «Клуба странных леди» она аккуратно вырезала из страницы с «мистическими знаками» нечто вроде круга с щелью посередине и потом с час бродила по кофейне, разглядывая всё через эту щель. Бесстрашная компания исследовательниц во главе с мисс Блэк даже поднялась наверх – право, не уступить их горячим просьбам мог только самый чёрствый человек, а у Мэдди было доброе сердце – и осмотрела комнату, где произошёл пожар.

Пятно на ковре, который не успели ещё заменить, произвело подавляющее впечатление.

– Ага! – вдруг воскликнула Дженнет Блэк. – Кажется, сюда явился мертвец… или не мертвец, а просто злой дух? – нахмурилась она.

Это было так неожиданно точно, что я вздрогнула, но нашла в себе силы отшутиться:

– Скажите ещё, что сама смерть.

– И она тоже, – без улыбки подтвердила мисс Блэк. – Но позже. Как жаль, что они разминулись… Какой прелестный цветок! – добавила она живо, заметив на столе лилию, сложенную из бумаги.

Мэдди скромно призналась, что цветок сделала она – и, к счастью, с этих пор вырезанные из журнала мистические знаки были позабыты, вся компания переместилась обратно в зал кофейни. А разговоры сосредоточились на рукоделии, красоте и, что не удивительно, подготовке к свадьбе.

Меня такой оборот вполне устраивал.

Постепенно разговоры о пожаре утихли. Ковёр в комнате у Мэдди заменили, и новый выглядел даже лучше прежнего: нежный, бело-голубой, он точно делал помещение светлее. Его когда-то преподнесли в подарок леди Милдред, уж не помню, по какому поводу; кажется, один торговец кофе с Чёрного Континента вскоре после знаменитого кругосветного путешествия пытался заручиться её поддержкой… Так или иначе, ковёр пылился вместе со многими другими подарками все эти долгие годы, за исключением коротких эпизодов, когда прислуга доставала его, чтобы почистить.

Что ж, по крайней мере, теперь в комнате не пахло гарью.

Когда леди Чиртон наконец посетила «Старое гнездо», о происшествии никто уже и не вспоминал, кроме разве что впечатлительного Мирея. Пока она с супругом наслаждалась своим кофе с розмарином, я раздумывала, как бы ненавязчиво напроситься в «Клуб дубовой бочки» снова… Но, как всегда бывает в подобных случаях, ни одна из идей не пригодилась.

– Леди Виржиния, мне, право, неловко вас обременять, но мои подруги настаивают, чтобы вы обязательно заглянули к нам через три дня! – с непривычной для неё живостью обратилась ко мне леди Чиртон и даже взяла меня за руку, заглядывая в глаза. – Я имею в виду наш клуб. Представьте себе, кузен леди Уоррингтон… он, к слову, археолог, совсем ещё юноша, но наукой буквально одержим… так вот, её кузен привёз из путешествия в Альравию переносную жаровню с песком для приготовления кофе. Затем он снова уехал, на сей раз в Эльду, и вернётся не раньше середины зимы. А леди Уоррингтон теперь одержима мыслью, что вы покажете, как пользоваться этой жаровней! – и она сделала шаг назад, выпуская наконец мою руку; ресницы дрогнули, взгляд больших серых глаз, излом бровей – всё выражало огорчение и неловкость. – Полагаю, это оттого, что новые люди у нас появляются нечасто, и в основном они… полезные, – добавила она совсем тихо, так, что за гомоном в кофейне можно было бы её и не услышать. – А ваш визит изрядно развеял скуку. Она просила меня пригласить вас ещё в прошлый раз, но я не проявила настойчивости… Теперь леди Уоррингтон, как видите, изобретает предлоги. Хоть о кофе вы и знаете больше, чем любая из нас, но принуждать вас к тому, чтобы…

– Ни слова больше, прошу вас! – прервала я её излияния, с трудом удерживая смех. Если б леди Абигейл, к примеру, заполучила жаровню и не знала, что с ней делать, то нисколько не сомневалась бы, обращаться ко мне или нет. И, разумеется, даже не подумала бы, подобает это леди или нет! Но мы подруги, а леди Чиртон… – Вы ведь не откажетесь на несколько минут пройти со мной на кухню? А вам, боюсь, придётся немного поскучать тут с газетой, – виновато обернулась я к её супругу.

Манеры у лорда Чиртона были безупречными, а потому он, разумеется, уверил меня, что прекрасно проведёт время и в одиночестве, и это не стоит ни малейшего беспокойства, ни малейшего.

На кухне же я открыла стенной шкаф и подозвала леди Чиртон, чтоб та заглянула внутрь.

На четвёртой полке красовалась аккуратная жаровня.

– И ещё две хранятся в особняке, – пояснила я с улыбкой. – Одна слишком большая, чтобы с удобством пользоваться ею тут, а другая – наоборот, маленькая и неустойчивая, хотя и богато украшенная… Леди Милдред считала, что приготовление кофе на жаровне дисциплинирует ум и усмиряет тревоги. Этому она научила и меня. Скажите, вы всё ещё думаете, что предложение леди Уоррингтон может показаться мне оскорбительным или недостойным? Уж поверьте, не более, чем просьба показать, как вышивают салфетки альбийской «белой гладью»… к слову, как раз вышивка мне совершенно не даётся.

В итоге мы вернулись в зал, уже договорившись о визите в клуб; оставалось лишь сообщить Эллису день и точное время – и надеяться, что он придумает, как мне остаться с призраком наедине.

Ближе к вечеру заморосил мелкий дождь. Кофейня рано опустела; да и на меня, признаться, навалилась сонливость, такая сильная, что впору заподозрить колдовство. Так как Мэдди по-прежнему жила в особняке на Спэрроу-плейс, мы вскоре отправились туда вместе, оставив «Старое гнездо» на Георга – Мирей тоже уже уехал, сославшись на головную боль. За ужином то и дело мерещился островато-свежий запах, такой слабый, что сперва не получалось его опознать.

«Новые приправы? – В голове крутилось воспоминание; что-то очень знакомое, приятное. – Или духи Клэра? Он иногда орошает парфюмом свои перчатки довольно щедро».

Лимонные корочки, смятая трава на весеннем лугу…

«Вербена!» – осознала я вдруг.

И улыбнулась.

Кажется, Лайзо снова звал меня на свидание, так, как умел только он.

– Вижу, вы задумались о чём-то очень приятном, дорогая племянница, – вкрадчиво заметил Клэр.

– Об ароматах, – ответила я почти честно. И добавила невинно: – Какие духи нравятся вам, дядя? Держу пари, что-то очень сладкое. Если б существовали духи с ароматом карамели, мёда и зефира, наверняка вы бы выбрали их.

– Как же плохо вы меня знаете, – с притворным огорчением покачал он головой. – Совершенно мимо.

– Сахар? Мармелад?

– Разве сахар вообще пахнет?

– Сливочный крем? Патока?

– О, умолкните, ещё немного – и у меня слипнутся уши.

– Что ж, тогда у меня остаётся только одно предположение. Уксус?

Услышав это, Мэдди беззвучно рассмеялась, и даже у Паолы дрогнули уголки губ. Клэр же состроил настолько кислое выражение лица, насколько вообще было возможно; казалось, что ещё немного, и в моей чашке с какао свернётся молоко…

Но уже после ужина, когда я собралась подниматься в спальню, он неожиданно остановил меня и тихо произнёс:

– Сумерки после дождя.

– Что?..

Я, признаться, несколько растерялась.

– У Элизабет были духи, которые пахли одновременно фиалками, влажной листвой и нежной сердцевиной цветка ириса, той лёгкой жёлтой пыльцой, горьковатой и сладкой, – так же непонятно продолжил он. – Она считала, что это аромат весеннего вечера, когда тёплый дождь только что прошёл, и сад дышит покоем. Когда Элизабет умерла, ей было чуть больше тридцати, а мне около семнадцати; мы были женаты всего год или вроде того. Никто не верил, что я любил её, а не её состояние – которое, напомню, досталось брату Элизабет. А я… каждый вечер я клал в изголовье постели платок, который пах теми самыми духами; так можно было вообразить, что Элизабет всё ещё рядом.

На мгновение я ощутила себя бестактной грубиянкой; признаюсь, мне всегда казалось, что «безутешным вдовцом» Клэр себя называет только для того, чтобы отвадить чересчур пылких поклонниц.

За всем этим как-то забывалось, что он тоже способен… любить, скорбеть?

– Дядя, простите, я…

– Я сказал это не для того, чтоб вас уязвить, – ворчливо откликнулся он, отступая в сторону. Дядин домашний наряд, серый с голубым, сейчас вовсе не выглядел вычурным, наоборот, слишком простым и светлым – и делал его каким-то беззащитным, пожалуй. – Просто вдруг захотел рассказать вам это. Мальчики ещё слишком малы, чтоб слушать и понимать, а меня иногда одолевает разговорчивость. Полагаю, возраст. Доброй ночи, дорогая племянница.