Когда наступает рассвет

Вдруг многотысячная толпа словно во что-то уперлась. Песня оборвалась. Люди притихли, поглядывая друг на друга. И когда раздались первые залпы, многие пригнули головы, словно это могло их спасти.

— Казаки! — испуганно закричали из первых рядов.

— Прямо по людям палят!

Красные флаги качнулись, как от порыва ветра. Тут и там падали на мостовую убитые и раненые.

Домна растерянно озиралась, не понимая, что происходит. Хотя и знала она от Ткачева о событиях в пятом году, все же не могла теперь поверить своим глазам. Все это казалось жутким сном.

На миг выстрелы прекратились. Демонстранты теснее сомкнули ряды, запели «Варшавянку». Красные флаги снова взмыли над колоннами. Но песня звучала недолго.

Из боковой улицы показались в плоских круглых шапках конные городовые и ринулись на людей. С ужасом смотрела Домна, как поблескивали сабли в руках всадников.

— Ироды проклятые! — закричала она в отчаянии.

Ксюша схватила ее за руку и потащила в сторону.

— Кому кричишь, дуреха! Видишь, какие они краснорожие, толстомясые! Как есть фараоны… Ой, смотри-ка! Нашу Груню хлестнули по голове. Вон тот пучеглазый с нагайкой!..

Рыжебородый городовой с широким оскалом прокуренных зубов, вклинившись в толпу, деловито хлестал плеткой наотмашь по головам и плечам работниц.

Лошадь его то взвивалась на дыбы, то наваливалась на людей широкой плотной грудью.

— Чего стоим? Бегом! — крикнула Домна.

Они бросились на помощь к Груне, чью знакомую косынку только что видели в мечущейся толпе.

— Вот она, здесь! — воскликнула Домна.

Груня лежала, скорчившись, на боку. Дышала тяжело.

— Груня! Что с тобой? — наклонилась над ней Домна.

— Ох, девоньки! — обрадовалась Груня. Она хотела приподняться, но не смогла. — Кажется, плечо повредил, зверюга, рукой двинуть не могу!.. Ванюшку не видели? Что с ним?

— Иван Петрович только что был с нами, — сказала Домна, — не беспокойся! Попробуй встать, милая. Затопчут! — Домна вместе с Ксюшей приподняли с земли Груню. Прикрывая ее спинами от бегущих людей, помогли встать на ноги.

Выбраться из пекла было не так-то просто. Разрозненные группы демонстрантов жались возле каменных домов. У каждой лазейки во двор или в тихий проулок— давка. Молодые рабочие выворачивали из булыжной мостовой камни, швыряли в городовых. На улице все кипело, шумело, стонало.

— Пока схоронитесь за углом этого дома! Быстрее, быстрее шевелитесь! — торопила Домна. — Вы подождите здесь, а я поищу Ивана Петровича.

Она вскоре вернулась с молодым рабочим, часто бывавшим у Ткачевых.

— Ивана Петровича не нашла! Вот Андрейка хочет помочь нам! — сообщила она.

Парень сказал:

— За Ивана Петровича не беспокойтесь. А вот Груне надо помочь… В плечо ударили, гады? Ужо, погоди, рассчитаемся с ними сполна!

Бережно поддерживая Груню, они пошли, прижимаясь к домам, и за углом свернули в тихий переулок.

Только под вечер, с трудом разыскав извозчика, они привезли Груню домой.

Вскоре явился Иван Петрович.

Груню уложили в постель. Вскоре она заснула. Ткачев попросил Домну:

— Пожалуйста, побудь возле нее. Меняй компресс, чтобы жар вытягивало. Накорми, когда проснется. А я схожу, лекаря найду.

— Не беспокойтесь, Иван Петрович, все сделаю, — пообещала Домна. — Вы себя поберегите, на фараонов не наскочите. Скорее возвращайтесь, мы будем ждать!..

Она проводила Ткачева, постояла в сенях, пока не замолкли его шаги. Домна закрыла дверь на крючок, вернулась в комнату.

Перед глазами Домны все еще стояли картины прожитого дня: развевающиеся красные флаги, колонны рабочих, шагающие под боевую песню, залпы, черные всадники, топчущие людей… Тяжело было на душе. Многие остались лежать на грязных улицах. А сколько упрячут в тюрьмы, сошлют на каторгу. Где же выход? Где правда?

«Что ожидает завтра? — грустно размышляла Домна. — О чем в эту минуту думают мать, сестра? Если бы они знали, что сегодня произошло в городе, где живет царь, тот самый, за которого они всю жизнь молятся…»

Да здравствует революция!

1

Ткачев вернулся домой под утро, озабоченный.

— Как Груня? — спросил он.

— Уже два раза просыпалась, про вас спрашивала. Напоила ее чаем, и она снова уснула.

Иван Петрович стал раздеваться.

— Поешьте чего-нибудь, погрейтесь чаем с холоду… Ну что в городе?

— Большие дела надвигаются, дочка! — садясь за стол, сказал Ткачев. Он старался говорить вполголоса, чтобы не разбудить жену. Но Груня услышала.

— Это ты, Ваня? Подойди ко мне, хочу посмотреть на тебя.

— Грушенька, прости, разбудил тебя? — подошел к жене Иван Петрович. — Как себя чувствуешь? Может, чаю выпьешь?

— Не откажусь, а больше ничего не надо… Я так беспокоилась за тебя.

— Напрасно, Грушенька, — подавая ей чашку, сказал муж. — Уж если на фронте не удушили газом, теперь не пропаду. Жаль вот, лекаря не разыскал.

— Обойдусь, Ваня. А меня не уволят? — с тревогой спросила она.

— Не беспокойся, — погладил по голове жену Ткачев, — В ближайшие дни никто не пойдет на работу.

— Почему?

— Всеобщая забастовка, ответ на расстрелы. Посмотрим, кто сильнее. Меня выбрали в забастовочный комитет. Отдохну, и снова надо бежать…

— Первым же тебя и прогонит хозяин с фабрики, — сказала Груня.

— Может статься, и прогонит. А все же надо кому-нибудь, Грушенька… Спи, все будет хорошо…

Серый, холодный день Домне и Груне показался бесконечно длинным. Прошла тревожная ночь. Утром Домна побежала на фабрику: ее послала Груня повидать Ивана Петровича.

Фабрика не работала. Дежуривший у ворот рабочий пикет не пропускал никого во двор. Не пустили и Домну, хотя она и рвалась повидать Ивана Петровича.

2

Домна не смогла купить хлеба. Они с Груней наскребли крупы для толстых щей [12] , сварили кисель. Ждали Ивана Петровича обедать.

К обеду ой не пришел, но заявился ночью, голодный, с покрасневшими усталыми глазами. Он осунулся, хотя и держался бодро.

— Какие чудесные щи у вас, хозяюшки, — нахваливал он, — объедение…

— Ванюша, рассказывай, не мучай нас, что и как на фабрике, — поторопила Груня.

12

Толстые щи — кислые щи с перловой крупой.