Когда наступает рассвет

— Что ж рассказывать! Пришли в контору, к управляющему. Говорим: «Где хозяин?» Отвечает: «Хозяина нет». Требуем вызвать. «Трамваи, говорит, не ходят, а шофер сбежал». Мы запрягли конторских лошадок да к нему. Роскошный особнячок. У парадного— швейцар, вроде Саваофа. Шик, блеск кругом, в глазах рябит с непривычки… Не пожелал нас принять хозяин, приказал гнать вон. Тогда мы сами вошли. Швейцар пытайся остановить, да где ему удержать! Зашли в столовую. Как раз обедают. Понятно, не такие щи хлебают… Известно, буржуи…

— И что же вам сказал хозяин? — спросила Груня.

— Предложил прекратить забастовку, иначе, мол, будет уволен каждый третий, стачечный комитет в первую голову. Ну, а мы выложили свои требования: повысить заработную плату, штрафы прекратить, устроить вентиляцию в цехах. Высказали все прочее, о чем наболело. Сказали: пока не будут удовлетворены требования, ни одна душа не пройдет на фабрику. Показали ему воззвание Совета рабочих депутатов, пусть знает… Я прихватил и для вас листок, читайте. А у меня глаза слипаются. Эх, и всхрапну сегодня! Утром мне обязательно надо в Совет. Если разосплюсь — тумаком в бок, не жалейте.

— Поел ли чего-нибудь днем-то? — спросила Груня.

— Досыта нанюхался, стоя подле буржуйского стола… Все там было: жареные рябчики, закуски разные, соуса. И в графинчике что-то поблескивало…

— Ты мне зубы не заговаривай тем, что видел на чужом столе! — не отставала жена. — Я у тебя спрашиваю: ел ли чего-нибудь днем или опять голодный пробегал? Да ты слышишь меня?..

Но Иван Петрович уже спал.

— Умаялся, сердешный, — вздохнула Груня.

— Какой он у тебя хороший! — присаживаясь к Груне, сказала Домна и опять вспомнила Мартынова.

— Всегда такой. Боюсь, как бы он голову свою раньше сроку не сложил, как его отец… Убили… В пятом году… На баррикаде погиб. Домнушка, что за листок он принес?

Домна взяла со стола листовку и пододвинула коптилку. Груня оперлась здоровой рукой на ее плечо.

— «К населению Петрограда и всей России от Совета рабочих депутатов!» — прочитала Домна.

— «Старая власть довела страну до полного разорения, а народ до голодания. Терпеть дальше стало невозможно… Население Петрограда вышло на улицу, чтобы заявить о своем недовольстве. Его встретили залпами. Вместо хлеба царское правительство дало ему свинец».

— Правда, Грушенька, истинная правда! — не могла удержаться Домна.

— Читай… Дальше читай!

— «Старая власть должна быть окончательно низвергнута и уступить место народному правлению. В этом спасение России.

Вчера в столице образовался Совет рабочих депутатов — из выборных представителей заводов и фабрик, восставших воинских частей, а также демократических и социалистических партий и групп.

Призываем все население столицы сплотиться вокруг Совета, образовать местные комитеты в районах и взять в свои руки управление местными делами.

Совет рабочих депутатов».

Домна провела рукой по пылающему лицу, сказала негромко:

— А я-то, дурочка, думала… Перебили людей, постреляли — и всему конец. Такая тоска взяла… Даже всплакнула тихонько.

— Всех не перестрелять! Рабочего люда много, очень много.

— И мужиков по деревням! — согласилась Домна.

— Вот видишь! Где им перестрелять такое множество?

Домна стала собираться в очередь за хлебом.

— Одевайся потеплее. Обуй мои старые валенки, — предложила Груня.

— Обойдусь. Приплясывать буду. Там весело бывает — и пляшут, и плачут, и смеются… — храбрилась Домна. Стоять в очереди всю ночь, мерзнуть и слушать, как переругиваются голодные люди, было невелико удовольствие. А идти надо. Груня и сегодня не сможет выйти из дому, у Ивана Петровича и без того дел много. Но Домна была рада хотя бы этим помочь Ткачевым.

3

Прошло еще несколько дней. Забастовка продолжалась.

Груня уже выздоровела. Она решила, пока свободна, устроить стирку, убраться в квартире. Но утром вдруг вихрем ворвалась с улицы раскрасневшаяся Ксюша и, размахивая кумачовой косынкой, звонко крикнула:

— А вы ничего еще не знаете? Царя сбросили с престола, старой власти конец! Революция! Домна, собирайся быстро, обойдем квартиры, чтобы все узнали.

Захлопали двери в длинных общих коридорах, послышались радостные возгласы, расспросы, восклицания. Люди ликовали.

Домна предложила Ксюше:

— Сходим в город, посмотрим, что там делается…

Они шагали по Петрограду, пробираясь к центру.

Но попасть туда было сегодня не так-то легко: улицы были так запружены народом, что казалось, яблоку некуда упасть. Трамваи не ходили. Всюду на балконах и у подъездов колыхались алые флаги. Весенним бурлящим потоком плыли по улицам праздничные знамена, провозглашая: «Да здравствует свобода! Да здравствует революция!»

Это же выкрикивали многие из участников всеобщей манифестации. Особенно усердствовали, как заметила Домна, гимназисты, студенты, курсистки.

По улицам с пением революционных песен, дружно, плечо к плечу, шагали колонны металлистов, железнодорожников, ткачей. Четким шагом прошли матросы боевых кораблей, перешедшие на сторону революции солдатские роты. На концах штыков весело развевались кумачовые ленточки и флажки. Гремели полковые оркестры. Все кипело кругом, плескалось морем ликующего шума.

Такой душевный подъем Домна испытывала впервые. Ей казалось, что наступил светлый день, которого она так ждала. Даже не верилось: можно было идти и не опасаться — ни полицейских, ни городовых, ни винтовочных залпов…

Домна и Ксюша примкнули к одной из рабочих колонн. Впереди показался Таврический дворец. Здесь размещалась Государственная дума. Здесь же и Совет рабочих и солдатских депутатов. Сюда стекались со всех сторон города все, кому была дорога революция. Перед дворцом не переставая шли митинги. Только одни закончат и пойдут с песнями, на площадь уже вливаются новые колонны. И тут же начинается новый митинг, снова выступают ораторы.

Особенно запомнился Домне один длинноволосый, в пенсне на широкой черной ленте.

— Да здравствует революция, несущая всем свободу, равенство и братство! — кричал он охрипшим голосом и поднимал обе руки, точно собираясь взлететь. — Ур-ра-а!

— Как бы не надорвался, бедняга! — сказал седоусый рабочий, стоявший рядом с Домной и, повернувшись спиной к ветру, чтобы зажечь самокрутку, добавил: — Видать, эсеровская школа. Буржуйский прихвостень! Лучше сказал бы, когда будут войну кончать…