Когда наступает рассвет

Домна, кивнув, сказала вполголоса:

— Орет про равенство и братство, а с нашим братом, поди, не сядет рядом… Видали таких!.. — Она вспомнила Латкина, архитектора Космортова и других, любивших на сытый желудок порассуждать о свободе, о братстве, о гуманности. Наслушалась она этих разговоров, подавая на барский стол десерты и ведерочки, где шампанское во льду.

На митинге выступали и иные ораторы. Они требовали кончать войну. Землю отдать крестьянам. Накормить голодающих хлебом. Их напряженно слушали рабочие, солдаты, матросы.

— Этот правильно говорит, по-нашенскому! — одобряли в толпе и аплодировали натруженными, заскорузлыми руками.

Много непривычного увидела в этот день Домна. Вечером она сидела на скамейке с Ксюшей у рабочей казармы. Подруга говорила:

— Кончится война — мой вернется. В последний вечер он подарил вот этот перстень! Велел ждать…

— И будешь дожидаться? — спросила Домна.

— Буду… А у тебя нет кольца?

— Нет… Не было времени думать об этом.

— И не целовала еще никого?

— Говорят, у каждого свое счастье. А где мое гуляет, не знаю…

Вспомнились Домне сельские посиделки, пляска под писклявые звуки дудочек-гумов, вырезанных из полого дудника, проводы белых ночей, милые сердцу родные напевы, все то дорогое, что она оставила там, у себя дома, на берегах Сысолы и Вычегды. Хотя бы взглянуть на родимый дом. Сердце сладко заныло…

Нет, она еще никого не любила. Были парни, которые нравились, но не обращали на нее внимания. Велика ли радость — дочь бедной вдовы, батрачка, голь перекатная, у которой все приданое — что на себе! Так и проходила мимо нее любовь. И нерастраченные чувства ее до времени затаились в душе. Верила девушка, придет ее суженый. Есть же он где-то.

Проня?.. Между ними как будто начиналось что-то. Парень он отзывчивый, не похож на пустоголовых щеголей. Но ведь они так быстро расстались. Получила от него одно письмо, а потом как ножом отрезало, нет и нет! Может быть, нашел другую любушку, или что случилось с ним?

Ксюша спросила с доброй усмешкой:

— Для кого бережешь себя? Может, думаешь выскочить за какого-нибудь богатого вдовца?

Домна вспыхнула, сердито сдвинула брови:

— Ты серьезно или в шутку? Дурочкой меня считаешь, что ли? Никогда не буду я себя продавать. И за пьяницу мужа не буду цепляться, как некоторые бабы. Лучше в омут, чем такая жизнь.

— И я так думаю, — тихо отозвалась Ксюша.

Домна схватила ее руку, прижала к груди.

— Слушай, скажу тебе одной, о чем думаю. Хотела бы я полюбить такого… ну, как бы сказать…

— Ну да, красивого, сильного! — подсказала подружка.

— Красивый? Это не самое главное… Понятно, за урода кому хочется выходить. Но не в этом дело… Самое главное, чтобы душой был красив. И чтобы меня любил больше всего на свете. Жить без любви— небо коптить!..

Они шептались долго, пока в окнах не зажглись огни.

4

Домна жила в радостном волнении. Казалось, что с падением старой власти все напасти кончились: царя нет, революция победила, и теперь все будет хорошо. Хозяин фабрики, испугавшись такого оборота дел, принял требования рабочих. Фабрика ожила, начала выпускать ситец и солдатскую бязь. Домна каждое утро вместе с Груней и Ксюшей спешила к своей машине.

Бежали дни за днями. Ткачева Домна редко видела. Днем он находился на фабрике, а по вечерам у него вечно были какие-то дела. Вот почему она обрадовалась, когда в воскресенье, ставя на стол кипящий самовар, услышала, как Иван Петрович разговаривал с женой:

— Сегодня куда-нибудь собираешься, Ваня?

— Может быть, придется уйти. А что?

— Спрятала твою одежду, вот что. Посиди дома. Уже лицо твое стала забывать, до того дожили!

— Значит, домашний арест? — добродушно рассмеялся Ткачев. — Ну что ж! Пусть будет по-твоему. Однако чаем, надеюсь, напоите меня? Хоть и под домашним арестом, а чай полагается… Ты у меня, Грушенька, строгая стала, что новое Временное правительство. Оно, слышно, собирается вводить смертную казнь.

— Не очень ты любезен к новой власти! — заметила Груня.

— Что же мне молиться на нее? — продолжал шутить Ткачев. — Уволь…

— Почему, Иван Петрович? — спросила Домна.

— У меня нет надежды, что будет польза от этих временных.

— Зачем же тогда было кричать: «Да здравствует революция!»? — недоуменно сдвинула брови девушка. — Я сама орала во все горло. А теперь что же выходит? Поворачивай оглобли к старому?

— Революция была, да не такая, — серьезно заговорил Ткачев. — Царя сбросили — хорошо. Министров в Петропавловку упрятали. И это неплохо. Полицейских с глаз долой убрали. Но посмотрите, кто к власти тянется? Все те же из царской думы: Родзянко, князь Львов, Милюков, капиталисты, фабриканты, помещики. Революцию делали мы, рабочие, солдаты, одетый в сермягу мужик, а власть захватили буржуи. Выходит, обдурили нас. Потому и говорю: ждать от Временного нечего.

— Кому же верить? — вздохнула Груня.

— Ленину, — сказал Ткачев.

— Кто это? — спросила Домна.

— Вождь рабочих, большевиков.

— А где он? Почему не слышно про него?

— Еще при старой власти вынужден был уехать за границу. Но, говорят, скоро вернется в Россию. Главная борьба впереди, — рассказывал притихшим женщинам Ткачев.

Груня осторожно, чтобы не помешать мужу, разливала чай.

Домне казалось, что она где-то уже слышала имя Ленин, но где, вспомнить не могла.

Незабываемые дни

1

Миноносец «Гром», на котором отбывал морскую службу Прокопий Юркин, стоял на Кронштадтском рейде. Экипаж заканчивал последние приготовления перед выходом в море. Боевого приказа еще не было, но он мог поступить в любую минуту. Ходили слухи, что немцы собираются захватить Петроград с моря и сосредоточивают в Рижском заливе большие силы. Перед балтийскими моряками стояла трудная задача — сражаться с превосходящими силами противника, погибнуть, но не пустить врага в город.

Царь был уже свергнут, но война продолжала свирепствовать на всех фронтах. Временное правительство не собиралось ее кончать. Февральская революция не принесла народу облегчения.

Получив известие, что в Петроград прибывает Ленин, на миноносце «Гром» пробили боевую тревогу. Судовая команда приветствовала добрую весть. Был организован отряд для встречи вождя. Выделенные матросы на самом быстроходном ледоколе направились в Петроград, на рейде пересели на катера, вошли в Неву и высадились возле Литейного моста. На берегу построились в отряды. И по команде «Форсированным маршем — вперед!» направились к Финляндскому вокзалу. Вместе со своим отрядом спешил туда и Проня Юркин.