Когда наступает рассвет
Шрифт:
— Ну как, интересная картинка? Прочитай-ка нам, доченька, что тут написано! — попросил Домну Ткачев.
С одной стороны было написано: «Мы работаем на вас», а с другой: «Мы кормим вас».
— Верно сказано!
— А то кто же их кормит, одевает, обувает? Известно, мы — трудовой народ!..
Головы снова склонились над рисунком.
Выше господ стояли солдаты с ружьями. Тут была надпись: «Мы стреляем в вас».
Еще выше были попы и монахи с крестами в руках и раскрытыми ртами, — видимо, что-то пели.
«Мы одурачиваем вас», — прочитала Домна.
Над попами были
— Видите, что получается! — сказал Ткачев. — А внизу что еще написано?
— «Но настанет пора, и воспрянет народ,
Разогнет он могучую спину…»
— Это уже про нас сказано, — одобрительно заговорили фабричные.
— Правильно, про нас! Запомните и готовьтесь к бою за нашу рабочую правду. Недолго осталось…
Первые раскаты грома не заставили себя ждать. По Петрограду пронеслась весть: забастовал Путиловский завод. Узнали про это и на фабрике, где работала Домна.
В тот вечер Груня с Домной заждались Ивана Петровича, а без него не хотелось садиться за ужин.
Ткачев пришел поздно и сообщил:
— Путиловцы — молодцы! Избрали стачечный комитет. Директор завода пригрозил отправить на фронт рабочих призывных возрастов. В ответ на угрозу шрапнельно-сборочная прекратила работу. Теперь завод бастует полностью.
События в столице нарастали с неимоверной быстротой.
Стачка началась на Обуховском заводе, перекинулась на Балтийский. Поднялась Выборгская сторона, а там и заводы за Нарвской заставой. Отправляясь на работу, Иван Петрович предупредил жену:
— Сегодня Международный день работниц. Будет митинг. Обязательно приходите. И возьми с собой Домну.
Груня, повязывая кумачовую косынку, спросила у Домны:
— А у тебя, девонька, есть такая? У меня еще найдется… — Она порылась в сундуке и вынула новую косынку из красного сатина.
На фабрике Домна заметила, что в красных косынках были многие работницы. Сновали по цеху мастера, пытливо приглядываясь и прислушиваясь.
Работа продолжалась, пока в грохот станков не вклинился фабричный гудок. Домна ожидала его и все же вздрогнула — так властно и требовательно прозвучал он.
В цех вошел Ткачев.
— Бросай работу! Все во двор! — громко сказал он.
Девушки первыми бросились к выходу, оттолкнули стоящего в дверях верзилу сторожа и через минуту были во дворе.
Во дворе народу было уже порядком. Люди нерешительно озирались. Толпа приглушенно гудела.
— Груня! — обрадовалась Домна, увидев Ткачеву. — И я с вами. А дальше что будет?
— В город скоро пойдем! — задорно крикнула Груня. — Становись рядом. Ксюша! Зина! Идите сюда к нам!
На крыльце конторы появился взволнованный управляющий в пальто, в каракулевой шапке.
— Что за сборище? Почему бросили работу?
— Пусть сам хозяин выйдет сюда! — закричали из толпы.
— Штрафами замаяли!
— Мы голодаем!
— Что ж нам, пропадать с детишками?! — раздавались возмущенные голоса.
Несколько рабочих отделились от толпы
и поднялись на крыльцо. Ткачев выступил вперед и поднял Руку:— Товарищи! Большевики призывают всех рабочих и работниц Петрограда громко заявить, что мы против войны, голода, тяжелых условий жизни! Сейчас мы пойдем на общий митинг у Нарвской заставы. Эй, кто там ближе! Откройте ворота!
Над оживленной толпой взмыл красный флаг. Уверенно зазвучала песня:
Смело, товарищи, в ногу! Духом окрепнем в борьбе. В царство свободы дорогу Грудью проложим себе…Груня, подхватив Домну под руку, тоже пела. Светло и радостно было на сердце девушки. Впервые она слушала песню борьбы за счастье, за лучшую жизнь. Домне казалось, что у нее выросли крылья, и парит она на них вместе с песней.
Полицейские пытались задержать рабочих, но их жидкие заслоны просто смели с дороги.
В колонну вливались все новые группы демонстрантов. В строй становились рядом с мужьями и братьями женщины, дежурившие в очередях за хлебом. Колонна обрастала людьми, бурлила, как река в половодье.
До слуха Домны долетело, как Груня весело бросила в коротком перерыве между песнями:
— Впереди колонна Тентеловского завода!
Кто-то тут же подхватил:
— Говорят, и «Треугольник» вышел на улицу!
Сразу несколько голосов:
— Нас много!
И впрямь, казалось, Петергофское шоссе заполнено демонстрантами на всем своем протяжении. Людской поток лился и лился, шли с красными флагами, с широкими кумачовыми полотнищами, на которых на скорую руку было написано: «Долой войну!», «Мы требуем хлеба!» В весеннем воздухе звенели революционные песни. И когда вся эта людская масса влилась на площадь, начался митинг.
Ораторы сменялись один за другим.
— Дальше так жить нельзя! Нечего есть! Не во что одеться! Нечем топить печи, вот до чего дожили! — бросала в притихшую толпу гневные слова пожилая работница. В руке она держала красный платок, снятый с головы. Порывы ветра трепали седеющие волосы работницы. Иногда она вскидывала руку, и платок флагом взмывал над ней.
— Наших сыновей гонят эшелонами, как скот на бойню. Царская власть с буржуями довели страну до разорения. Дальше нельзя молчать! Все на борьбу! Все под красное знамя революции! Долой самодержавие!
— Долой!..
— Грушенька! — восторженно сказала Домна. — Смотри, что делается, сила-то какая.
— Притихли городовые. Видишь, как жмутся в сторонке.
Где-то зазвучала «Варшавянка». Опять, строясь в колонны, подняв над головами алые стяги, пошли. Дома на улицах становились наряднее, краше — Домна понимала, что идут к центру города.
И снова по широким улицам Петрограда неслись революционные песни, над людскими потоками плыли красные флаги. Вместе со всеми радостно шагала Домна.