Когда наступает рассвет

Трудно приходилось Домне на первых порах в господском доме. Хозяйка сама занималась «воспитанием» девушки: поучала, указывала, требовала. Особенно много шуму было, когда Домна принималась гладить белье барыни. Тут ей никак нельзя было угодить: и выглажено-то плохо, и складки не такие, и уложено никуда негодно. Долго и упорно барыня учила Домну, как надо ходить, как прислуживать господам за столом, как держать себя при гостях. Не раз Софья Львовна хваталась за голову:

— Ах, эта дикарка сведет меня с ума…

Вернувшись из Усть-Сысольска, Софья Львовна продолжала всем жаловаться на свои болезни. Она уверяла всех, что там, на родине мужа, подцепила какую-то азиатскую болезнь, день-деньской перелистывала медицинские справочники, гоняла Домну по городу за лекарствами. Своему доктору жаловалась на боли в сердце, головокружение, целыми днями лежала на кушетке, ругала мужа, что увез ее к черту на кулички, к северным дикарям.

Доктор советовал вести активный образ жизни, говорил о пользе свежего воздуха и дальних прогулок, но Софью Львовну эти советы выводили из себя, за глаза она называла доктора «сапожником» и продолжала глотать порошки, требовала найти хороших специалистов.

Поздней осенью в один из воскресных дней Домна, накормив господ, ушла в свою каморку написать матери письмо.

Эти редкие минуты, когда девушка оставалась наедине, читала письмо от домашних или сама писала им, были самыми радостными в ее жизни. Она как бы с глазу на глаз беседовала и с матерью, и сестрой Анной.

Правда, ни старушка мать, ни сестра не учились грамоте и, чтобы написать письмо Домне, обращались за помощью к какому-нибудь грамотею, чаще всего к хромому соседу Андрону, бывшему солдату. Поэтому их письма на три четверти состояли из поклонов «до сырой земли», приветов от родственников и знакомых. И все же весточка из родного края, каждое слово, согретое теплом материнского сердца, были дороги: они словно доносили дыхание родной пармы.

И на этот раз, прежде чем взяться за письмо, она вынула все старые, полученные от родных письма, внимательно их перечитала.

«Сегодня воскресенье. Мама с Анной отдыхают, — думала она. — Анна, конечно, ускакала к подружкам, а к маме, может быть, пришли соседки…» Мысленно Домна перенеслась в свои родные места, в деревушку Дав, где ей знакомо каждое дерево и где каждая ветка, покачиваясь, как бы приветствовала ее. Глубоко вздохнув, Домна провела рукой по волосам, машинально проверяя, не распустилась ли коса, взяла карандаш и начала писать: «Здравствуйте, дорогая мама и родная сестра Аннушка!»

Оберегая материнское сердце, она не стала писать о том, как трудно ей живется в Петрограде. Написала лишь, что живет на старом месте, получила от хозяев жалованье и на днях вышлет. Просила не беспокоиться за нее, беречь себя, особенно зимой. Расспрашивала про домашние дела, много ли яиц снесла за лето молодушка, как уродилась картошка.

Несколько раз приходилось Домне отрываться от письма. Только начала писать, как из гостиной раздался голос барыни:

— Домна, где ты пропадаешь? Сбегай в аптеку за лекарством! Побыстрее…

Вернувшись из аптеки, девушка взялась за неоконченное письмо. В дверях каморки появилась хозяйка.

— Ты опять спряталась? Иди в спальню матери. Она жалуется на живот. Сделай ей массаж, да поосторожнее… Ах какая ты, право, копуша! Быстрее же!..

И Домна, оставив письмо, побежала массировать дряблый живот старухи.

А потом разошелся Алексаша — орет на весь дом, не желает надевать чулки. И снова Софья Львовна послала горничную возиться с ним.

И хотя был воскресный день, для Домны он ничем не отличался от обычного.

«Не смогу я так долго жить, не по мне эта работа. Уйти куда-нибудь, что ли?» — в последнее время Домна все чаще задумывалась об этом.

С утра Космортов уехал с визитами в город. Его ждали к обеду.

— Домна, — позвала Софья Львовна усталым, страдальческим голосом, — пора накрывать на стол… Правда, у меня совершенно нет аппетита…

Вернулся Космортов. Он недавно закончил Петергофскую школу прапорщиков и щеголял в офицерской форме. Михаил Кондратьевич обычно пропадал в военном ведомстве, иногда, ссылаясь на служебные дела, по нескольку дней не бывал дома. Но это воскресенье обещал провести вместе с семьей.

— Мишель! Неужели ты серьезно решил стать военным? — спросила за столом Софья Львовна. — Разве нельзя обойтись без этого? У нас есть связи, знакомства. Наконец, можно попросить у великого князя, он, надеюсь, не забыл меня.

— Дорогая Софи! — поцеловав руку жене, сказал Космортов. — В этот грозный час, когда отечество в опасности, я не могу стоять в стороне. Священный долг каждого патриота — защищать престол. Во время войны архитектору делать нечего. В эти дни занимаются не созиданием, а разрушением. Как военный, я больше принесу пользы многострадальной России.

— Ах, ты вечно говоришь таким языком, точно перед тобой не я, твоя жена, а рота солдат! Ты все время твердишь: «Долг, долг!» Для меня непонятно, почему именно тебе надо становиться военным? Есть же другие. Наконец, тебя могут убить!.. Что будет со мной?

— Война есть война, всякое может случиться. Но пока же нет причин оплакивать меня. Буду находиться в Петрограде, при военном ведомстве! — успокаивал жену Космортов. Про себя же он подумал: «Сейчас я просто прапорщик. Но если и дальше все пойдет так же хорошо, можно надеяться и на полковничий чин. Полковник Космортов!» Он самодовольно взглянул в зеркало и потрогал пальцем красиво подстриженные усы.

— Ах, когда все это кончится! — вздохнула Софи.

— Войну мы будем вести до победного конца.

— Ах, довольно! Хватит, — закрывая руками уши, запротестовала Софья Львовна.

Когда хозяева пообедали, Домна осмелилась спросить у барыни:

— Мне надо сходить в город. Письмо домой отослать. Можно?

— Ах, милая, ты опять? — поморщилась хозяйка, хотя последние три недели Домна никуда не отлучалась. — Мишель! Как считаешь, можем разрешить ей прогуляться?

— Почему же нет, если ненадолго, — отозвался Михаил Кондратьевич. — Возвращайся до вечера, мы с женой сегодня едем в театр. Софи, ты, надеюсь, не забыла: в Александринке сегодня дают «Маскарад».

— Ах, право, Мишель, это так опасно, ведь придется так поздно возвращаться домой! Я просто боюсь: теперь всюду эти беспорядки. Горничная хлеба сегодня не смогла достать — булочная так и не открылась. А на Выборгской, рассказывают, в одной булочной все окна разнесли вдребезги.

— Ничего страшного. По городу курсируют конные городовые. Театры работают, как обычно. А всем крикунам министр Протопопов скоро заткнет глотки.

Домна быстро прибралась в комнатах и пошла переодеваться. Она спешила уйти, пока хозяева не передумали.