Когда она расцветает

Рас подходит, встает рядом со мной и выглядывает из-за края утеса. — Что с твоей пленницей?

В моей голове мелькают испуганные глаза Валентины. Может ли то, от чего она убегает, быть хуже неприятностей, которые я собираюсь устроить? Пока она не расскажет мне всю свою историю, я не могу знать ответ на этот вопрос, но, по крайней мере, здесь я могу за ней присматривать. — Я держу ее, пока не выясню, как она может лучше всего помочь нашему делу.

— Она ценная, — говорит Рас.

— Я хочу знать, умер ли ее муж.

— Я попрошу Наполетано помочь, но ее муж не был тем, кто согласился взять Мартину. Ты знаешь это.

Конечно, я знаю. Лазаро всего лишь солдат, но, если он жив, ему лучше считать свои последние вздохи. Даже если бы он не терроризировал Мартину, ясно, что Валентина его не любит. Этого достаточно, чтобы стереть его с лица земли.

— Приказ должен был исходить от их дона, отца Валентины, — говорю я. — Но это Лазаро приложил руки к моей сестре. Дон вознаградит нас другими способами. — Я провожу ладонью по подбородку. — Он был достаточно готов оказать Сэлу услугу. Вопрос в том, почему? Гарзоло что-то нужно, и когда мы выясним, что, мы сможем поговорить с ним по-настоящему. Если Валентине что-нибудь известно об этом, я выбью из нее это.

Рас скрещивает руки на этой груди. — Ты уверен в этом? Твои прелюдии за ужином не внушали особого доверия к вашим методам допроса.

Я хмурюсь. — Это была не прелюдия. Это ты сказал мне, что я не могу оставить ее там внизу.

— Я сказал, что ты должен использовать слабость, которую она может испытывать к тебе, хорошо с ней обращаясь, а не предаваться своим БДСМ-фантазиям на глазах у других людей.

Мое лицо горит. — Иди на хуй.

— Из-за тебя Мартине так неловко, что она убежала, чтобы спрятаться в своей комнате.

Я смотрю на него. — Ладно, больше никаких семейных ужинов с Валентиной. Я разберусь с ней наедине.

Возвращаюсь в дом, а Рас уходит на ночь. Я смотрю на время. Приближается полночь, и в доме тихо, если не считать тихого жужжания посудомоечной машины и звуков океана, льющихся через открытые двери патио.

Я закрываю их, захожу на кухню попить воды и поднимаюсь наверх. Из-за двери Мартины играет американская поп-музыка, но она не разговаривает со своими друзьями по FaceTime, как раньше, до того, как все случилось. В последнее время она мало что делает, кроме как пролистывает свой телефон и бродит по дому. Время от времени приходят посылки — одежда, сумки, модные аксессуары, — но я никогда не видел, чтобы она была в восторге ни от одного из них. Она никогда не выходит.

Я собираюсь постучать в ее дверь, но останавливаюсь, подняв кулак в воздухе. Правда в том, что я не знаю, как помочь ей двигаться дальше. Я пытался поговорить с ней, но это ни к чему не привело. Внутри нее что-то разрывает ее, и она не говорит мне, что именно. Я бы хотел, чтобы у нее был еще кто-нибудь, с кем можно было бы поговорить, но нет никого, кому она доверяла бы настолько, чтобы поделиться подробностями того, что произошло. Я всегда был ее ближайшим доверенным лицом, но теперь, когда она не хочет со мной разговаривать, я не знаю, как вернуть ее прежнюю сущность.

Может быть, как только я позабочусь о Сэл, она сможет поступить в колледж в следующем году. Это подбодрило бы ее.

Я отхожу от ее двери и иду на третий этаж. Моя спальня находится дальше по коридору от того места, где я поселил Валентину. Подойдя ближе к ее комнате, я говорю себе идти дальше, но слышу тихий звук и останавливаюсь.

Я прижимаюсь ухом к дереву. Всхлипывание. Она плачет.

Черт. Теперь у меня под крышей не одна, а две несчастные женщины. Отстраняясь, я зажимаю переносицу.

Может быть, мне следовало быть помягче с ней внизу. Ее запястья выглядели почти содранными, и ей нечем было их обработать.

Я возвращаюсь на кухню и беру аптечку. Я перевяжу ее, а потом выкину из головы, как и обещал.

Когда я вхожу, она свернулась калачиком на кровати, ее длинные черные волосы рассыпались по подушке. Она пытается сесть, когда слышит, как я вхожу, и подтягивает колени к груди. — Почему ты здесь?

Ее нос красный и опухший. Ее глаза блестят и мокрые. В груди появляется боль.

— Я хочу взглянуть на тебя, — говорю я. Я сажусь на край кровати и тянусь к ней, но она отползает от меня. Это заставляет меня хотеть пробить чертову стену. То, что она боится моих прикосновений, стоит на одном уровне с худшими вещами, которые когда-либо случались со мной.

Я показываю ей аптечку. — Позволь мне увидеть твои запястья. Я перевяжу их и уйду.

Она подозрительно изучает коробку, нахмурив брови. Я жду. Наконец, она слегка кивает и протягивает руки.

Злые розовые отметины ужасно смотрятся на ее тонких запястьях. Я достаю антисептическую салфетку и аккуратно промокаю места, где повреждена ее кожа. Их немного, но она шипит при каждом прикосновении. Я прикусываю внутреннюю часть щеки так сильно, что чувствую кровь.

Она позволяет мне перевязывать ее неглубокие раны в тишине, оставляя меня размышлять о своих действиях. Рас прав. У меня нет сил снова допрашивать ее таким образом.

Почему она не хочет возвращаться домой?

Там что-то есть. Кусочек, которого мне не хватает. Секрет, который ей еще предстоит рассказать.

Я заканчиваю завязывать ей бинты и встречаюсь с ее усталым взглядом.

— Все сделано.

Она отводит руки назад, ложится и отворачивается от меня.

— Они чувствуют себя лучше…

— Ты сказал, что уйдешь.

Холодная свирепость ее слов пронзает меня, как острое лезвие. Я заслужил это, не так ли?

Я заправил свою кровать, и теперь я должен лежать в ней.

ГЛАВА 22

ВАЛЕНТИНА

На следующее утро я, не теряя времени, ищу выход из моей новой комнаты. Я не могу сидеть здесь, пока Дамиано решает, что со мной делать. Его горячий и холодный поступок должен быть чем-то вроде игры. Почему еще он обращался со мной как с мусором за ужином, а через несколько часов играл в доктора?

Начну с окна. Когда мой тщательный осмотр не обнаруживает никаких особых проводов, я делаю вывод, что Дамиано солгал мне о том, что его тревожит, и пытаюсь открыть его. Он не пищит, но ручка не двигается, как бы сильно я ее ни дергала. Когда я исчерпала всю силу своих рук, я решила пока оставить их в покое.

Есть телевизор с плоским экраном, но нет пульта, и я не могу найти кнопки на самом экране, чтобы включить его. Я ненадолго подумываю оторвать его от стены и бросить в окно, но это ничего не сделает со стальными прутьями снаружи. Почему он не оставил мне пульт? Может быть, он надеется замучить меня скукой.