Коко Шанель. Я сама — мода
Шрифт:
Дмитрий вопросительно поднял брови.
— Неприятности на работе?
— А вы знаете, кто звонит? — спросила Габриэль, вставая из-за стола.
— Да, мадам… простите, мадемуазель. Леклерк, месье Жозеф Леклерк.
— Неприятности дома, — со вздохом сказала она.
Она жестом остановила Дмитрия, собиравшегося проводить ее к телефонному аппарату.
— Что случилось? — спросила Габриэль вместо приветствия, едва поднеся телефонную трубку к уху.
В ответ сначала что-то зашипело, а затем откуда-то издалека донесся знакомый голос Жозефа:
— Простите, что беспокою вас, мадемуазель. Но месье Дягилев очень просил сообщить
— Сергей Дягилев? — Габриэль опустилась на узкую скамью телефонной кабины. В ее голове роились самые разные мысли, но ни одна из них не объясняла подобную срочность. — В чем дело? С ним все в порядке?
— Думаю, да, мадемуазель. Месье Дягилев прислал телеграмму, а затем позвонил по телефону, — докладывал верный слуга. В трубке снова послышался какой-то шум. — Я прочту вам телеграмму. — Жозеф откашлялся. — «Не приезжай в Мадрид. Точка. Стравинский хочет тебя убить».
В первую секунду она подумала, что ослышалась.
— Что вы сказали? Убить?..
— Месье Дягилев повторил то же самое по телефону. Но я успокоил его, я сказал, что вы и не собирались ехать в Мадрид. Я сказал, что у вас другие планы. Надеюсь, я все правильно сделал.
— Да, Жозеф, все правильно.
Она нервно теребила дужку солнечных очков, которые сняла, проходя по полутемному вестибюлю.
С момента отъезда Стравинского прошло уже столько времени — пора догадаться, что она не приедет. Неужели он настолько обезумел, что угрожает ей убийством из-за нарушенного обещания? Или он узнал про Дмитрия? В Париже многие видели их вдвоем, и, вполне возможно, сплетни добрались и до Мадрида. Так или иначе, Габриэль не верилось в серьезность его угроз.
— Если месье Дягилев снова позвонит, скажите ему, пусть не волнуется, у меня все прекрасно. И еще передайте ему, что я вообще не собиралась приезжать в Мадрид.
— Разумеется, мадемуазель, как скажете. Но… — Жозеф замялся, а затем добавил, понизив голосит-Прошу вас, будьте осторожны.
Ну конечно! — Ее наигранный смех прозвучал неестественно громко. — Что-то еще, Жозеф?
— Месье Дягилев упомянул еще какую-то анонимную телеграмму. Ее отправили месье Стравинскому в Мадрид из Восьмого округа. Там было написано, что мадемуазель… — Жозеф снова откашлялся. — Что мадемуазель теперь предпочитает великих князей.
Мися! Только она могла отправить такую телеграмму. Габриэль не знала никого, кто с большим удовольствием изображал бы из себя перст судьбы, чем Мися. Вот змея!
— Спасибо, Жозеф, — проговорила она после долгой паузы, во время которой она пыталась совладать с обуревавшими ее чувствами. — Как там собаки?
— Превосходно, мадемуазель. У нас все в порядке. Вам стоит знать, мадемуазель, что пару дней назад звонил месье Стравинский. Это был междугородний звонок из Мадрида. Они долго разговаривали с мадам Стравинской. Такого раньше не случалось, поэтому я решил вам рассказать.
Он выпытывал подробности у жены, догадалась Габриэль, а вслух сказала:
— Хорошо, спасибо. Передайте, пожалуйста, привет мадам Стравинской. И Марии. До свиданья, Жозеф.
Положив трубку, она еще некоторое время сидела в кабине, в оцепенении глядя на телефонный аппарат. В конце концов она встала, открыла дверь кабины и велела служащей соединить ее с Парижем.
— Мися все отрицает.
Габриэль откинулась на спинку плетеного кресла, вертя в руках незажженную сигарету. Пока она говорила по телефону,
Дмитрий перешел с обеденной террасы в уютный уголок для отдыха в саду, где и ждал ее возвращения.— Она возмущена, что я заподозрила ее в этом, и не желает больше со мной разговаривать. Никогда. Полагаю, до конца нашего отпуска так и будет. — Она улыбнулась про себя. — Но когда я вернусь в Париж, все наладится.
— Ты думаешь, Стравинский говорит серьезно?
Дмитрий чиркнул спичкой и, наклонившись к Габриэль, зажег ее сигарету.
Габриэль глубоко затянулась. Выдыхая дым маленькими колечками, она отрешенно наблюдала, как теплый весенний бриз уносит их в небо. Наконец, она посмотрела на Дмитрия.
— Может быть, да. Может, нет. Честно говоря, я не знаю. Игорь Стравинский собственник по натуре. Он может быть агрессивным и властным. Но он великий композитор. Разве может музыкант кого-то убить? Мне кажется, музыканту слишком важны его руки, чтобы он мог совершить ими убийство.
Сказав это, она задумалась. Она ведь не имеет ни малейшего понятия о том, как человек становится убийцей. Сидящий напротив мужчина, с которым она с удовольствием делила не только стол, но и постель, уверял ее и даже поклялся, что не убивал Распутина. Однако он состоял в сговоре с теми, кто это сделал. Дмитрий был умным, тонким, искренним — но участвовал в заговоре, повлекшем за собой смерть человека. И не похоже, чтобы сейчас, четыре года спустя, он в чем-то раскаивается. Холодок пробежал у нее по спине. Весенний ветер все же не такой уж теплый, как показалось сначала. Поежившись, Габриэль обхватила себя руками.
— Ты боишься его?
— Нет, — поспешно ответила она.
Когда Дмитрий задал свой вопрос, она еще раздумывала о нем самом. Конечно, она не боялась Дмитрия. Убийство Распутина носило политический характер и не имело никакого отношения к несчастной любви. Стравинский же был гением, человеком, обуреваемым эмоциями.
Она снова затянулась, помедлила и повторила уже увереннее:
— Нет. Я его не боюсь.
— Но эта история тебя беспокоит, не так ли?
Габриэль со вздохом потушила сигарету о пепельницу.
— Ну, если ты действительно хочешь знать, — то да. Я беспокоюсь. Не за себя, а за Игоря. Боюсь, что он снова как-нибудь опозорится. Для меня невыносимо, когда такого человека, как он, превращают в посмешище.
— Знаешь, есть одна русская поговорка. Ее смысл можно перевести примерно так: если ты не дурак — это хорошо, но еще лучше, когда у тебя есть умный друг. — Дмитрий улыбнулся ей хитрой улыбкой. — Когда Игорь Стравинский встретит другую умную женщину, он образумится.
— Он женат, — произнесла она серьезно.
— Тогда будем надеяться, что благодаря твоей подруге Мисе он вернется в семью. Ты оставишь их у себя в доме, учитывая все эти обстоятельства?
Она кивнула.
— Разумеется. Екатерине с детьми просто некуда идти.
— А ты сама? Когда вернешься в Париж, ты будешь жить со Стравинским под одной крышей?
Габриэль пожала плечами. Помолчав некоторое время, она добавила тихо:
— Сейчас я понимаю, что покупка «Бель Респиро» была сомнительной затеей. Я люблю свой номер в «Ритце», но квартира в Париже пригодилась бы мне гораздо больше, чем загородный дом. — Она сказала это так легко, что сама не поверила своим ушам. Неужели она и вправду готова расстаться со своим имением в Гарше, которое Бой покупал для них двоих? Что ни говори, оно не принесло им счастья.