Коко Шанель. Я сама — мода

— Ты прав, я была на рю Камбон. В своем магазине, — соврала она. — Я еще никогда в жизни не уезжала в отпуск так надолго и все еще не могу к этому привыкнуть.

В ответ он поднял свой бокал.

— Тогда давай выпьем за приятный и безмятежный отдых. — Он сделал глоток шампанского. — Я подумал, не сьездить ли нам на экскурсию. Как ты смотришь на то, чтобы завтра отправиться в Ниццу? Я хочу показать тебе русский православный собор.

Она хотела спросить, не привлечет ли его персона слишком много внимания со стороны местного русского общества, но передумала. Это было нечто совсем иное, чем те прогулки по захолустью, которые они совершали раньше. Очевидно, ему было важно показать ей храм своей веры.

И это тронуло ее до глубины души.

Глава восьмая

По пути в Ниццу они откинули крышу автомобиля, наслаждаясь теплой, почти летней погодой. Живописная дорога петляла вдоль гор и берега моря. Дмитрий ловко и с удовольствием вел машину по узкой трассе, и Габриэль любовалась открывавшимися на поворотах видами на острые скалы и лазурную морскую гладь. В воздухе стоял аромат акаций и кипарисов; встречных машин почти не было, и Габриэль временами закрывала глаза, представляя себе, будто они с Дмитрием совсем одни в этом восхитительном уголке земли. Какая приятная фантазия! Когда она вновь открыла глаза, они ехали уже вдоль мыса Ферра, и на горизонте виднелся белый корабль: то ли паром с Корсики, то ли торговое судно или большая яхта, с такого расстояния разглядеть невозможно. Как было бы здорово оказаться сейчас на борту! Габриэль решила при случае спросить у Дмитрия, любит ли он ходить под парусом.

Сначала она удивлялась тому, с какой легкостью Дмитрий ориентируется в этих местах, но потом вспомнила, что он не в первый раз проводит время на Ривьере. Он одинаково уверенно вел автомобиль и по широким улицам Ниццы вдоль великолепных зданий из желтого песчаника, вдоль каменных стен, окаймляющих роскошные пальмовые сады, и по тесным улочкам с покосившимися ветхими постройками — словно жил здесь всегда. Они давно съехали с прибрежной трассы, которая служила Габриэль единственным ориентиром в этом калейдоскопе римских развалин, средневековых построек и особняков эпохи классицизма. Миновав старый город, они оказались в жилом квартале, и теперь их со всех сторон окружали изысканные виллы. Габриэль разглядывала припаркованные вдоль тротуаров автомобили и элегантно одетых людей, спешивших по своим делам. Здесь было немноголюдно, но высокий социальный статус обитателей этого района ощущался во всем. Мимо них, погромыхивая, проехал трамвай, и кондуктор сердито затрезвонил сигнальным звонком, когда их «роллс-ройс» пересек рельсы прямо у него перед носом. Не обращая внимания, Дмитрий свернул в узкий переулок. Эту часть Ниццы Габриэль, в основном привыкшая гулять по Английской набережной, не знала вовсе.

Затаив дыхание, она смотрела по сторонам. Вдоль улицы тянулись живописные сады с кипарисами, пальмами, робиниями и густыми зарослями лавровых деревьев. Дальше дорога делала небольшой поворот, и уже отсюда Габриэль увидела пять золотых сверкающих на солнце куполов, будто парящих в ярко-голубом небе.

— Это Николаевский собор, — произнес Дмитрий с гордостью. — Самый большой православный храм за пределами России.

Собор поражал своим великолепием. Он возвышался среди пышной зелени, дубов и оливковых деревьев за высокой чугунной оградой. Башни, изящные и богато украшенные, будто из восточной сказки, тянулись к небу.

Дмитрий остановил машину у ворот, за которыми начиналась широкая дорога, ведущая ко входу в храм.

— Разрешите подвезти вас ко входу, — галантно произнес Дмитрий.

Было видно, что проезд запрещен. Но на царевича этот запрет наверняка не распространялся. Стоило ему посигналить, как тут же пришел бы какой-нибудь монах, чтобы открыть ворота. Габриэль вдруг стало неприятно — таких привилегий она не хотела. Она помнила свою жизнь в монастыре и до сих пор с глубоким почтением относилась к вере и служителям церкви.

— Я с удовольствием пройдусь пешком, — сказала она.

Дав задний ход, Дмитрий припарковал автомобиль на обочине. Выйдя из машины, он обогнул ее и, открыв переднюю дверь, протянул Габриэль руку.

— Собор находится на территории бывшей виллы Бермон. Раньше императорская семья приезжала сюда отдыхать, — рассказывал он, пока они шли к храму. — Лет десять — двенадцать назад мой кузен, погибший царь Николай Второй, отдал всю эту землю церковной общине. Собор освятили перед самой войной. Многие мои соотечественники уже давно приезжают в Ниццу из-за целебного средиземноморского климата и долго-го лета.

Он не упомянул беженцев, которые наводнили Лазурный берег, спасаясь от революции. Каждый раз, когда Дмитрий говорил о славном прошлом своей родины, о ее утраченном великолепии, в его голосе звучала печаль.

Габриэль сжала его руку. Она знала, что такое боль утраты. И потому промолчала. Она боялась, что слова утешения прозвучат нелепо, а главное, не выразят всего того, что она хотела бы сказать.

Ворота были не заперты. Чугунная калитка скрипнула, когда Дмитрий толкнул ее. В ветвях кедра чирикали воробьи. Кроме них, казалось, здесь не было ни души.

— Он напоминает собор Василия Блаженного в Москве, — продолжал Дмитрий. — Почти семьдесят лет назад моя прабабка, императрица Александра Федоровна, велела построить здесь первую русскую церковь. Это вон та белая часовня. У нее было слабое здоровье, и после того, как ей пришлось покинуть свой дворец в Крыму из-за Крымской войны, она много времени проводила в Ницце. Ну а этот собор, как я уже сказал, построили гораздо позднее.

Моя прабабка… С какой непринужденностью он говорит о русской императорской семье. Что она могла рассказать ему в ответ? О своей прабабке, которая, как и мать, тоже была прачкой? Никогда еще пропасть между ними не осознавалась ею так явственно, так очевидно и беспощадно, как в этот момент. Место, где они стояли, собор, построенный его семьей, все это великолепие вокруг было его жизнью — и это гораздо серьезнее, чем легкие светские беседы за бокалом шампанского в номере отеля «Ривьера-Палас». Но странным образом именно сейчас Габриэль чувствовала себя гораздо ближе к нему, чем раньше. Она взглянула на красивую белую часовню в отдалении, о которой говорил Дмитрий. Однако яркий, нарядный фасад Николаевского собора так и притягивал взгляд. Еще никогда в жизни Габриэль не видела такого богатства красок и декора. Чего стоила одна только резьба на огромных деревянных дверях — она могла бы разглядывать их целую вечность! Внутри Габриэль пришлось даже сначала зажмурить глаза — золото икон и солнечные лучи, проникавшие сюда через витражи, заливали все вокруг ослепительным светом. В небольшом помещении при входе за столом сидела старушка, одетая как русская крестьянка и продающая православную церковную утварь.

— Bonjour, — поздоровался Дмитрий, а затем добавил по-русски: — Добрый день.

Старушка подняла глаза и застыла, глядя на Дмитрия. Стул заскрипел, когда она отодвинула его неловким движением, и в следующую секунду женщина уже стояла на коленях на черно-белом мраморном полу у ног Дмитрия. Старческими пальцами она схватила его штанину, пытаясь поцеловать ткань.

— Матушка… — произнес Дмитрий по-русски. За этим последовал поток слов, который Габриэль, разумеется, не поняла. К счастью, своим красноречием ее спутнику все же удалось добиться того, что женщина отпустила его брюки и так же на коленях отодвинулась обратно к своему стулу.

— Русский царь по традиции всегда очень тесно связан с православной церковью, — прошептал Дмитрий. — Гораздо больше, чем, скажем, король Англии, который является главой англиканской церкви. Больше, чем немецкий кайзер или Габсбурги, и уж конечно, больше, чем Наполеон Бонапарт. Поэтому верующие и относятся к членам моей семьи с таким почтением.

Габриэль кивнула. Она была тронута, даже поражена увиденным. Она неоднократно наблюдала, как живущие во Франции русские реагировали на появление своего великого князя. Даже манекенщицы в ее ателье вряд ли смогли бы привыкнуть к его визитам. Но такого поклонения она еще ни разу не видела.

— Пойдем, — сказал Дмитрий, ласково подталкивая Габриэль вперед.

Внутри храм изумлял не меньше, чем снаружи. Габриэль вспомнила строгую монастырскую церковь в Обазине и, конечно, грандиозный собор Парижской Богоматери, хотя он и отдаленно не напоминал то, что она увидела здесь. Почти вся стена напротив входа была увешана золотыми иконами, а в центре посреди икон располагалась богато украшенная дверь. Перед ними на постаментах стояли распятия. Кресты тут были необычной формы: их основание наверху разделяла не одна, а две перекладины, а третья крепилась в нижней части. Повсюду горели свечи, ярко освещая полутемное помещение. Габриэль с удивлением отметила, что в храме нет алтаря. Она осмотрелась, но не нашла жертвенника. Не было тут и исповедален. У дальней стены стояла небольшая скамейка, больше присесть было негде. Неф, похоже, был построен согласно традиционным канонам, но его боковые части были короче, так что помещение казалось квадратным.