Коко Шанель. Я сама — мода

Жозеф переслал Габриэль телеграмму Дягилева. Кто знает, может быть, ее отвергнутый любовник все еще вынашивает планы мести. Чем чаще ее видели вместе с Дмитрием, тем вероятнее было то, что слухи о них в скором времени доберутся и до Мадрида, так что Игорь будет в курсе всех деталей ее нового романа. Хорошо бы, чтобы он понял, как она счастлива. Такого спокойного, одухотворенного счастья, какое она испытывала рядом с Дмитрием, Стравинский не смог бы ей дать никогда — слишком уж он был занят собой. Вспыльчивый, властный, непредсказуемый — такой же, как и его музыка. Увы, все это не для нее, и чем скорее он это осознает, тем лучше будет для них обоих.

Габриэль вдруг с удивлением поймала себя на том, что впервые со смерти Боя размышляет о счастье. Да, счастье мимолетно — уж кому как не ей это знать. Но как благотворно и… необходимо! Взяв Дмитрия за руку, она сплела свои пальцы с его, мысленно благодаря судьбу за этого мужчину, который осушил ее слезы.

Глава девятая

— Эрнест Бо прославился своими мужскими духами «Буке де Наполеон», — сказал Дмитрий. — Еще кадетом я очень полюбил этот аромат — особенно после кельнской воды, которая, в сущности, представляла собой просто настойку на лепестках и листьях. Духи Бо я даже брал с собой в Стокгольм на Олимпийские игры, в которых участвовал в составе русской команды. Потом он выпустил «Буке де Катрин», которые нравились мне еще больше — они напоминали мне о родине и о тете, которая заменила мне маму.

Все это Габриэль давно уже знала, но все равно слушала с благодарностью. Заметив, что она нервничает, Дмитрий пытался отвлечь ее и помочь справиться с волнением, нараставшим по мере приближения к лаборатории Эрнеста Бо. Это всего лишь химическая лаборатория, убеждала она себя. То же самое, что парфюмерная фабрика Франсуа Коти в Сюрене.

Но от главного вопроса, терзавшего ее, было никуда не деться: что, если и здесь она не найдет того, что ищет? Значит ли это, что ей придется попрощаться с мечтой о своей особенной туалетной воде? С мечтой об аромате ее любви? Это последнее, что они придумали вместе с Боем. Если ничего не получится, значит, все кончилось. Кончилось навсегда. Габриэль спрашивала себя, чего страшится больше: неудачи с туалетной водой или окончательного расставания со своей любовью. И не находила ответа.

— Черт побери! — воскликнул Дмитрий. — Это уже Каннский аэроклуб. Я, наверное, пропустил поворот.

Она ласково коснулась его руки.

— Ничего страшного. Развернемся.

Они отыскали лабораторию в местечке Ла-Бокка лишь с третьей попытки. Это оказалось маленькое неприметное здание, даже отдаленно не напоминающее величественный ансамбль фабрики Коти.

— Видела бы ты фабрику Ралле в Москве, — с грустью произнес Дмитрий. — Огромная, не то что этот домик в захолустье. «Шири», конечно, выкупили Ралле, но я все равно не понимаю, зачем втискивать лабораторию в такое крохотное помещение. Как можно в таких условиях создавать духи с мировым именем? Будем надеяться, что их предприятие в Грассе все же солиднее.

Сокрушенно качая головой, он последовал за Габриэль внутрь, где также отсутствовали какие бы то ни было признаки славного прошлого.

— «Леон Шири был важным человеком в парфюмерной индустрии и серьезным политическим деятелем, — вступилась Габриэль за своего соотечественника. — Наверняка в Грассе у него большая фабрика.

Но про себя и сама удивлялась скромности увиденного здесь, в «Ла-Бокке.

На стене в холле висела небольшая картина, перед которой Дмитрий застыл как вкопанный.

— Вот, посмотри, — сказал он, и по его тону она догадалась, что это очередная глава потрясающей истории его семьи.

На картине был изображен фабричный комплекс, поражающий своими грандиозными размерами. По сравнению с ним даже «империя» Коти показалась бы довольно компактной. Десятки корпусов окружали гигантское заводское здание из красного кирпича с трехэтажным классическим фасадом, окрашенным в белый цвет, и просторным внутренним двором, в небо уходила огромная фабричная труба. Заводская территория утопала в зелени; раскидистые деревья, живописные аллеи и безупречно ухоженные газоны украсили бы и парк Версаля.

Если все в старой России было таких масштабов, то в эмиграции Дмитрий чувствовал себя, наверное, как в кукольном домике. Возможно, именно поэтому он и выбрал миниатюрную женщину вроде нее. От этой мысли Габриэль улыбнулась. Вдруг она почувствовала на себе его взгляд и, повернувшись, увидела, что его глаза улыбаются в ответ.

Этот миг безмолвного, глубокого взаимопонимания прервало появление Эрнеста Бо. Он приветствовал Дмитрия с тем благоговейным почтением, к которому за прошедшие дни Габриэль уже успела привыкнуть.

Парфюмер оказался симпатичным мужчиной лет сорока, с густой шевелюрой, такой темной, что сошел бы за ее брата, вежливый, обходительный, и производил впечатление проницательного, умного человека. Его костюм явно знавал лучшие времена, однако большую его часть скрывал сияющий белизной форменный халат. Габриэль сразу почувствовала расположение к этому человеку. Казалось, он точно знает, что делает. А когда выяснилось, что после их переписки ему уже удалось создать несколько пробных ароматов, Габриэль испытала невероятное облегчение — какое счастье, она у цели.

Бо пригласил гостей в лабораторию. В этом вытянутом помещении белый цвет был повсюду: белые стены, белые стеллажи, даже деревянные балки под потолком покрашены белой краской. Стеллажи заполнены аптекарскими склянками темного и прозрачного стекла и железными и фарфоровыми коробочками с этикетками, в которых, очевидно, хранились различные эссенции и лепестки. Центр комнаты занимал длинный стол светлого дерева. На нем, аккуратно сгруппированные, стояли стеклянные бутылки всевозможных размеров, колбы, чаши и мензурки, а посредине возвышались старомодные настольные весы. Стерильная чистота, царившая повсюду, напомнила Габриэль ее первый визит на фабрику Коти. Если бы не едва уловимый цветочный запах, она, как и тогда, могла бы подумать, что находится в больнице. Два ассистента, мужчина и женщина, стояли в дальнем конце комнаты у раковины и, судя по всему, обсуждали какой-то животрепещущий вопрос. Когда вошел их начальник в сопровождении гостей, они смолкли и, вежливо поклонившись в знак приветствия, вернулись к своей работе.

— Прошу вас, мадемуазель Шанель. — Бо подвел ее к столику, где в специальном металлическом ящичке стояло несколько пробирок. — Я подготовил для вас десять пробных ароматов, две группы по пять композиций в каждой.

Габриэль вздрогнула, едва слышный возглас удивления сорвался с ее губ. Он назвал число, которое мистическим образом помогало ей на протяжении всей нелегкой монастырской жизни.

— Эти ароматы идут под номерами от одного до пяти, а вот эти — от двадцати до двадцати пяти, — продолжал парфюмер, указывая на соответствующие пробирки. Взглянув на Габриэль, он вдруг смущенно добавил: — О, простите, от волнения я совершенно забыл взять у вас пальто. Принимать вас и его высочество у себя большая честь.

— Прошу вас, не беспокойтесь, — сказал Дмитрий, стоящий за спиной Габриэль. — Мое присутствие сейчас не имеет никакого значения. Я не хочу мешать вашей работе. Представьте, что меня здесь нет.

— А я сама так волнуюсь, что даже забыла снять пальто, — с улыбкой добавила Габриэль.

После того как были произнесены все необходимые слова вежливости, пальто сняты, а сумочка Габриэль для удобства убрана под столик, Бо протянул ей коробочку с кофейными зернами. Уже хорошо знакомая с этим ритуалом, Габриэль глубоко вдохнула, освобождая нос от посторонних запахов. Она заметила удивленный взгляд Дмитрия, но промолчала, решив, что объяснит ему все про кофейные зерна позже. Ничто не должно нарушать церемонию, которая столько для нее значит.