Кокон

Но если… если он и вправду Мотылек, то тогда он сделает одолжение миру, если пустит пулю в лоб этому чудовищу, который разрушил чужие жизни, семьи… Даже его собственную жизнь тоже разрушил.

— Он заслужил это, Билл. Ты сам это знаешь.

— И что потом? — резко ответил Билл. — Ты пристрелишь его, но никогда не узнаешь, зачем он это сделал. Никогда. Ты этого хочешь? Чтобы он ушел победителем, даже умерев?

Миллер усмехнулся. Он медленно поднял руки, будто показывая, что сдается. Кровь засохла на пальцах и ногтях, и, стоило Джеймсу заметить это, внутри него вновь поднялась неумолимая буря.

— Он прав, Джеймс. Ты никогда не узнаешь. Потому что тебе не хватит мозгов связать все воедино, понять меня, понять хоть кого-то…

— Хватит! — детектив вновь рявкнул, но пистолет не дрогнул в его руке. Послышался звук взведенного курка.

Билл медленно приблизился и положил руку на плечо друга.

— Ты лучше этого. Мы найдем ответы, Джеймс. Мы заставим его говорить. Но не так.

Облачка пара вылетали изо рта, а кровь прилила к вискам, отчего та молотом отдавалась в ушах.

— Ты не сможешь этого сделать, — продолжал Миллер, его голос был мягким, словно он утешал Джеймса. — Ты слаб, Сэвидж. Всегда был слаб.

И тогда что-то в Джеймсе сломалось. Он нажал на спусковой крючок.

Грохот выстрела прорезал тишину ночи, но мгновение спустя Джеймс понял, что не попал. Билл вовремя перехватил его руку, отведя ствол в сторону.

— Черт возьми, Джеймс! — выкрикнул Митчелл, тяжело дыша. — Ты чуть не угробил все дело!

Миллер ухмыльнулся шире, его взгляд светился триумфом. Он не сопротивлялся, когда Билл подскочил к нему, заломив руки и сковав их наручниками. Его это будто совершенно не волновало. Все, на что он сейчас смотрел —это на то, как на лице Джеймса застыла маска ужаса.

— Ну что, детектив, — произнес он. — Теперь мы знаем, кто проиграл эту игру.

Джеймс опустил оружие, его рука бессильно повисла. Он чувствовал себя уничтоженным, разбитым на куски.

— Уведи его, — прохрипел он, отворачиваясь. — И вызови подкрепление.

Миллер бросил последний взгляд на Джеймса, и в его глазах читалось: «Я выиграл».

Запись от 27.10.хххх

«Я больше не понимаю. Время стало текучим, как вода, и я тону в его холодных волнах. Порой мне кажется, что я вот-вот найду дно, но оно ускользает, и я падаю все глубже и глубже.

Работа… Я уверен, что хожу туда, но иногда обнаруживаю себя в офисе уже поздним вечером, когда все опустело. Коллеги уходят, а я не понимаю, как и зачем здесь оказался. Их взгляды, их разговоры… Мне кажется, что они шепчутся за моей спиной. Кто-то из них даже боится меня. Это они сказали или я это придумал?

Джи больше не скрывает свой страх, она уже это мне в лицо говорит. "Ты пугаешь меня". Эти слова эхом застревают в черепе. Она избегает меня, запирается в комнате, сидит часами с телефоном.

Я не понимаю, почему она до сих пор не сказала мне о беременности. О наших планах. Я хотел бы знать ее мысли, но каждый раз, когда пытаюсь спросить, она выкручивается.

Сегодня я не выдержал.

Ее телефон лежал на кухонном столе. Она вышла в ванную, и я воспользовался моментом.

Я прочитал ее переписку с Брэндоном.

Она написала ему: "Я беременна".

Мир словно разорвался.

Гнев заполнил меня, как кипящая лава. Все, что я знал, стало ненужным. Она, моя Джи, оказалась изменщицей. Лживой предательницей. Она уже несколько месяцев крутила роман с Брэндоном у меня за спиной. Брэндоном! Человеком, которого я считал другом.

Я думал, что судьба дала нам второй шанс, что мы можем начать все заново. Что мы могли бы стать семьей. Но она... Она выбросила этот шанс, как мусор.

Я ждал ее в гостиной.

Когда она вернулась, я закатил скандал. Мои слова звучали жестоко, без прикрас. Я бросал обвинения, выкрикивал обидные слова, но, как ни странно, чувствовал себя удивительно спокойным.

Джи не оправдывалась. Она стояла, сложив руки на груди, и смотрела на меня с презрением.

Она сказала, что не надеялась, что правда всплывет, и хотела подстроить все так, будто ребенок был от меня. Чтобы скрыть свою связь с Брэндоном.

Мне было больно слышать это. Слишком больно. Это выжигало изнутри. Спросил, зачем она так со мной я, глядя прямо ей в глаза.

А она лишь усмехнулась. Потому что я был ничем. Удобным. Таким, кто всегда был рядом, когда нужен.

Она говорила, что думала, что переезд изменит меня. Что я наконец-то стану более решительным, но этого не произошло.

Зато после аварии все изменилось. Я наконец-то стал другим. Таким, который ей нравится. Но иногда пугаю ее.

Пугаю?

Она сказала, что колебалась, но теперь сделает аборт. Что хочет забыть обо всем, как о дурном сне, и жить дальше. Потому что теперь ее все устраивает. Попросила прощения так, словно это я виноват в том, что пошла на измену.

Ее слова… Эти холодные, бесчеловечные слова… Они эхом звенели в моей голове.

Я не знал, что ответить. Я просто смотрел на нее.

И тут голос в моей голове — тот самый голос, который когда-то звучал чуждо — теперь звучал, как мой собственный.

"Она не достойна жизни".

Я пытался сопротивляться, но не мог.

Я был с ним согласен.»

Глава 21

Он не помнил, как шагал по оставленным Миллером следам сквозь лес. Не помнил, как очутился на берегу, прислушиваясь к собственному дыханию. Его сердце бешено стучало, а воздух казался тяжелым, наполненным солоноватым запахом воды и чего-то еще... металлического. Он медленно опустил взгляд и увидел следы, уходящие к воде.