Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века

По характеру своего воздействия карта Фине приближалась к эмблеме. Деформируя – по сравнению со своими предшественниками, использовавшими тот же тип проекции, очертания земли, сжимая их по горизонтали и вытягивая вниз, в направлении южного полюса, Фине получает фигуру, совершенно подобную сердцу – но заключающую в себе карту полушарий. Но сама эта карта есть умозрительная конструкция: как заметил Д. Косгроув, до полетов в космос представление о Земле, какой ее являют глобус или карта мира, никак не были подкреплены чувственным опытом непосредственного восприятия. [653] В то же время условная фигура сердца – хорошо знакомый всем образ, нагруженный множеством смыслов и принадлежащий сфере, отличной от географии, но тесно связанной с этикой, религией и эротикой. Соединение сердца и карты, в сочетании с «поясняющей» надписью «Новое и всеобщее представление мира» порождает пульсацию смыслов. Заголовок карты Фине говорит зрителю о новизне того, что он видит, о всеобъемлющем харакере этого видения и о том, что его взору предстает мир земной – oicumena, обиталище человека – но первое, что выделяет в изображении глаз – общая форма очертаний, то есть – сердце, и лишь потом приходит понимание, что это – карта. Эффект здесь сходен с тем, который испытывает зритель, впервые увидевший картину Магритта «Это не трубка». У Магритта надпись и изображение трубки вступают в противоречие. Точно так же с определенным противоречием сталкивается тот, кто рассматривает карту Фине. Но именно с таким «зазором» смыслов и «работает» очень популярная в эпоху Ренессанса эмблема, сплавляющая изображение и текст в единое целое. Причудливым образом три части эмблемы: девиз, гравюра и изъяснительная надпись комментировали друг друга, сохраняя при этом взаимную дистанцию, и все же образуя некое единство. [654] «Основополагающим принципом для эмблематической традиции, какой ее знала Европа, было представление о скрытом вербальном значении, которое созерцающий эмблему был должен выявить, рассматривая картинку – и в этом ему должны были помочь девиз (обычно расположенный над эмблемой) и размещенная внизу эпиграмма». [655] Карта Recens et integra orbis descriptio вполне отвечала этой формуле.

653

Cosgrove D. Apollo's eye: A cultural geography of the Globe. Hettner Lecture I. June 2005. (URL:Обращение 20.12.2013)

654

Praz M.Studies in Seventeenth Century Imagery. Roma: Ed. di Storia e Letteratura, 1975; Schone A. Emblematic und Drama im Zeitalter des Barock. M"unchen: Beck6 1993.

655

Alpers Svetlana. On the Emblematic Interpretation of Dutch Art / Alpers Svetlana. The Art of Describing. Chicago, 1983. P. 229–230.

Оронций Фине. Recens et integra orbis descriptio. 1536. Национальная библиотека Франции

Концепт Фине, порожденный на стыке картографии и эмблематики, обладал достаточно сильным воздействием на умы современников [656] и породил целую традицию «сердцевидных карт», протянувшуюся до конца XVI в.. [657] Особенной популярностью такие карты пользовались у иезуитов, с их обостренным вниманием к символике «сердца Иисусова».

656

Sharp R. L. Donne's Good-Morrow and Cordiform Maps. Modern Language Notes. # 7, 1954. P. 493–495; Walker J. M. The visual paradigm of The Good-Morrow: Donne's Cosmographical Glass. Review of English studies. # 145, 1986. P. 61–65.

657

Snyder John. Map Projections in the Renaissance/ The History of Cartography. Vol. 3: Cartography in the European Renaissance. Part 2. Ed. David Woodward. Chicago and London, 2007. P. 365–381.

С другой стороны, «эмблематический вектор», заданный Фине, привел к появлению целого ряда карт XVI в., на которых очертаниям тех или иных земель придавался – естественно, за счет определенной деформации объекта, облик человеческой или звериной фигуры. Точность географической прорисовки приносилась в жертву определенному концепту – и такие «фигурные карты» изначально были ориентированы не на функциональные цели – служить инструментом ориентации на местности, административного управления, ведения военных действий или накопления и распределения ресурсов, а являлись демонстрацией умственных концептов, часто граничащих с пропагандой.

В качестве примера такой «концептуальной картографии» укажем на карту, известную под названием Europa Regina (Европа королева) или Еигора in forma virginis (Европа в образе девы), начерченную поэтом и математиком Иоганном Патчем (1516–1542) для императора Карла V Габсбурга в 1537 и поднесенная тому вместе с латинской поэмой Еигора Lamentas (Стенающая Европа).

Необычность этой карты, подчеркивающей претензии Габсбургов на доминирование в Европе, заключается как в ее антропоморфной форме, так и в ориентации, когда вверху карты – запад, справа север, и т. д. Это позволяло увидеть в Испании голову, увенчанную короной, в Италийском полуострове – вытянутую руку с лежащей в ней державой, и т. д. Поэма, поясняющая этот картографический этюд, была панегириком Карлу V и Фердинанду I Габсбургам, чья власть над землями Священной Римской империи объявлялась единственным залогом мира и процветания в Европе:

Quis tandem mihifinis erit, quae fata labors/ Ingentes casusque feros fortesque nefandas/Attollent?Quae me tandem fortuna iacentem/Restituet primae disiecti sideris aurae?/Tot sedes, tot bella tuli, tot proelia vidi/ Sanguined Aeneaeque acies, certamina Turni/Gottorum strages infestantesque catervas//Gallorum Dacosque truces et Marte feroces/Marcomanos…/<…> Inceptant alia insani certamina Reges/Evulsis inferre cotnis et rumpere pacem./<…> En caput oppressum trucibus relabascat ut Anglis,/ Dextera Romanes nimiumque experta tyrannos/ Respicit in terrain fugiuntque e sanguine vires./ <…> Vos, о clarissima mundi/ Sydera, vos gemini fratres, quibus aurea gaudent/Saecula, tam diros belli compescite amores/ Armorumque minus [658] …[Что будет назначено мне, какая судьба положит конец неисчислимым бедствиям, жестоким переменам обстоятельств и испытаниям, что ниспосланы провидением? Будет ли угодно судьбе наконец-то воскресить первый проблеск надежды для нашей падшей планеты? Я перенесла страдания, причинённые столь многими войнами и нашествиями, столь много кровавых битв довелось мне видеть: битвы Энея, бои Турна, бойни, учиненные готами, опустошительные набеги галльских орд, несущих с собой смерть даков и свирепых маркоманов <…> Жестокосердные владыки, охваченные безумием, затевают новые войны и нарушают мир. <…>И вот глава моя колеблется, угнетаема жестокими англами, а правая рука, которая приняла бессчетные муки при римских тиранах, упала к земле, ибо жилы мои утратили силу. <…>0 вы, ярчайшие звезды этого мира, два брата, в которых вся радость золотого века, обуздайте эту одержимость войной и бряцание оружием(Лат.)]

658

Цит. по: Meurer P. Europa Regina. 16th century maps of Europe in the form of a queen. Belgian Journal of Geography. 3–4, 2008: Formatting Europe – Mapping a Continent. P. 369.

Иоганн Лапт. Europa in forma virginis. 1537. Тирольский национальный музей

Поэма Патча напрямую отсылает к политическим реальностям 1530-х гг.: войнам с Францией и созданной ей Священной лигой за итальянские владения, конфликту с Англией, вызванному разводом Генриха VIII с Екатериной Арагонской, приходившейся тетушкой королю Карлу, и т. д. В этом контексте женский образ, приданный на карте Патча Европе, подчеркивал, что последняя ждет Карла V как своего супруга и – истинного владыку. Тем самым карта являла собой концепт, мотивирующий и легитимирующий власть Священной Римской империи над значительной частью европейских земель. Отметим, что в данном случае четко была реализована структура эмблемы: девиз – Europa Regina, изображение – сама карта и изъясняющий текст – латинская поэма. [659]

659

В 80-е годы XVI века ряд картографов издали несколько иные версии этой карты, выполненные Генрихом Бентингом в 1587 г. и Себастьяном Мюнстером в 1588 г. не претендовали на какой-либо политический подтекст, тогда как карта Маттиаса Квода 1587 г., с обширными текстами на полях, изданная в Кельне, была крайне политизирована, ибо в эти годы Кельн стал объектом распри между католиками и протестантами: так называемой Кельнской войны 1583–1588 гг. (Meurer 2008: 367).

Михаэль Айцингер. Leo Belgicus. 1583

Еще одна «политизированная» и тяготеющая к эмблеме «фигурная» карта – Leo Belgicus, изображающая в виде льва 17 провинций, расположенных на территории Нижжних земель и находившихся в зависимости от Испанской короны. «Львиная форма» была придана карте потому, что большая часть этих земель имела в своем гербе льва. Впервые этот концепт был предложен Михаэлем Айцингером в 1583 г. – и позже неоднократно использовался, с различными вариациями, рядом других картографов. [660]

660

1609 – Клас Янзон Вишер, 1611 – Йуст де Хондт, 1617 – Питер ван де Keep, 1630 – де Хондт и Герритц, 1648 и 1650 – Вишер.

Интересно, что наряду с «львиной» картой 17 провинций, зависящих от Испании, существовала такая же карта семи освободившихся провинций (порой именуемая «Голландским львом»). [661]

Поздним примером политизированных эмблематических карт может служить Bohemiae Rosa Кристофера Веттера, созданная в 1668 г. для Леопольда I, императора Священной Римской империи (ил. 69).

Карте придан личный девиз Леопольда: «Iustitia et Pietatae» («Справедливостью и благочестием») – и богемские владения императора представлены в виде розы, вырастающей из плодоносной почвы империи и укорененной в самом ее центре.

661

Kagan R. L. & Schmidt В. Maps and the Early Modern State: Official Cartography/ Woodward David (Ed.) The History of Cartography. Vol. III. Cartography in the European Renaissance. Part I. Chicago, London, 2007. P. 674.

Никола Вишер. Comitatus Hottandia denui forma Leonis. 1648

Несколько особняком на фоне этой традиции стоят эмблематические карты Генриха Бюнтинга, в частности, Asia Secunda Pars Terrae in Forma Pegasi (Азия, вторая часть суши в форме Пегаса), изданная в Ганновере в 1581 г. и Die ganze Welt in einem Kleberblat (Мир в виде лепестка клевера), напечатанная в 1581 г. в Мариенбурге. Обе они представляют концепты, связанные не столько с политической, сколько с сакральной географией. Характерным образом, карта, прорисовывающая мир в виде лепестка клевера, восходит к средневековой, в XVI в. уже являвшейся архаикой, форме mappae mundi, где в центре расположен Иерусалим, вокруг которого скомпонованы Европа, Азия и Африка. Такие карты не предназначались для географического применения, их функция заключалась «прежде всего в том, чтобы под видом географии визуально представить развертывание христианской истории, а не в том, чтобы транслировать географические или космографические факты» [662] (ил. 70, 71).

662

Woodward D. Reality, Symbolism, Time and Space in Medieval World Maps/ Annals of the Association of American Geographers. # 75 (4), 1985. P. 519.

Во всех рассмотренных выше случаях «дополнительная нагрузка» карты теми или иными смыслами и их визуализация достигалась за счет большей или меньшей деформации самого картографического изображения: эти смыслы причудливым образом «встраивались» в само «тело» карты, в итоге являющейся не объективированным изображением земной поверхности, а умозрительной иллюстрацией идей и представлений о должном миропорядке. Но таков был сам пафос этой ренессансной географии, склонной, в силу общих установок эпохи, воспринимать мироздание как организм, в котором все взаимосвязано и пронизано сетью подобий, притяжений и симпатических связей, [663] а значит, и ориентация в таком пространстве возможна именно на уровне идей, а не на уровне феноменов. Характерно, что в предисловии к Атласу Меркатор говорит об объекте своего описания, Земле, следующие слова: «Преславное это обиталище временно лишь дано человеку, дабы сравнил он его с Небесами, и сравнение это возвысит его ум, что погряз в земном и преходящем, указывая путь к возвышенному и вечному». [664] Но тогда карта земли есть лишь эмблема Небес: и за прорисовкой карты, и за внешним, очевидным смыслом эмблематического рисунка присутствует смысл сокрытый, постигаемый лишь возвышенным умом. Эта эмблематичность карты явственно осознавалась в ту эпоху и, например, в сборнике эмблем Джорожа Визера термин «карта» использован как синоним эмблемы: автор приглашает читателя «enquire / What things those are, that represented be, / In ev'ry map, or emblem, which they see» («исследовать,/ что же это за сущности? представленные/ здесь на каждой карте или эмблеме»). [665] Так что в случае с ренессансными картами мы имеем дело не столько с географией Земли, сколько – с географией идей.

663

Herva Vesa-Pekka. Maps and magic in Renaissance Europe/ Journal of Material Culture. # 15. 2010. P. 331.

664

Цит. по: Cosgrove D. Images of Renaissance Cosmography, 1450–1650./Woodward David (Ed.) The History of Cartography. Vol. III. Cartography in the European Renaissance. Part I. Chicago, London. P. 94.

665

A Collection of Emblemes, Ancient and Moderne. London, 1635. F. 2.

2

К концу XVI в. начинает складываться еще одна тенденция в оформлении карт, когда «смысловое приращение» осуществляется за счет внешнего декора карты, не затрагивая ее саму как таковую.

Около 1590 г. в Антверпене издается карта, представляющая мир в образе шута. В левом верхнем углу листа на ней стоит имя Оронция Фине, но атрибутация вызывает вопросы, ибо к моменту публикации этой странной карты картограф был уже почти полвека как мертв.

Общая композиция рисунка на листе: голова в шутовском колпаке, вместо лица – карта Земли, картуш с надписью над правым плечом фигуры и симметрично уравновешивающий композицию набалдашник шутовского жезла над левой (очевидно, шут держит его в руке, которую не видно за нижним обрезом гравюры), цепь из медалей с латинскими надписями, перекинутая через правое плечо шута – находит четкое соответствие на гравюре на дереве, выполненной Жаном де Гурмоном, и отпечатанной в Париже около 1575 г.. [666]

666

Chappie A. S., 1993. Robert Burton's Geography of Melancholy. Studies in English Literature, 1500–1900. 1. London, 1993. P. 110; Hoffman C. Publishing and the Map Trade in France, 1470–1670/ The History of Cartography. Vol. III. Cartography in the European Renaissance. Part I. Chicago, London, 2007. P. 1547–1575.