Коллапсис
Шрифт:
На первый взгляд групповое занятие могло показаться простым анонимным собранием, где каждый делится общей для присутствующих проблемой. Но флёр непринуждённой беседы стирался, стоило присмотреться к измождённым лицам, к нескрываемым безумным улыбкам и сумрачным взглядам – будь то выпученные на тебя глаза, словно ты спустившийся с небес пророк, или безразличие, какое могло быть у серийного убийцы, со скукой вырезающего сердце у сопротивляющейся жертвы.
Мимо него пронёсся вальсирующий мужчина с невидимым партнёром, на которого пациент любовно смотрел и говорил так, как если бы мог шептать непристойности на ушко любовнице. Вот только спутницы у танцующего не было, и он рассекал зал собрания в одиноком вальсе и не замечал ничего кроме слышимой только для
Группа, в которую его привели, была разномастной, присутствовал даже подросток. Вероятно, одну из таких групп посещал и сам Эрик, а значит, он может что-то выяснить у самих больных. Если, конечно, есть резон добиваться информации у психически больных людей.
Все замерли, когда вошёл врач. Даже самый буйный, сидящий в углу комнаты, прижав колени к груди и раскачиваясь доселе взад-вперёд, замер и стих. Повисло неприятное напряжение, которое свидетельствовало о том, что больные либо уважали, либо боялись вошедшего мужчину. И Никк больше склонялся ко второму варианту. Один вид этого человека вызвал непроизвольный комок страха, застрявший в глотке – совсем как подошедшая тошнота, которую Никк не мог выблевать. Если бы не медицинский халат, застёгнутый на все пуговицы, Делрой бы никогда не признал в нём врача. Его внешний вид мог вселить ужас в особо тонкую, поддающуюся впечатлениям душу: высокий и статный с походкой палача, несущего топор; жёсткие чёрные уложенные на правый пробор волосы; на смуглом лице с тяжёлыми квадратными скулами вырезано непреступное, безэмоциональное выражение лица с тяжёлым взглядом голубых глаз – ярком, не вяжущимся пятне на изуродованном лице. Ведь лицо его действительно было изборождено множеством шрамов после глубоких порезов, какие мог нанести только нож. Не только лицо: когда Никк, поняв, что смотрит на него неприлично долго, опустил взгляд, то увидел шрамы и на ладонях. Но что больше поражало помимо обезображенного лика – пирсинг под нижней губой. Никогда Никку не доводилось встречать подобный атрибут у врачей – слишком карикатурно, не по возрасту и не по статусу глупо. Врач обвёл присутствующих мучительно долгим взглядом, остановился на Никке и присел напротив пациентов с внушительной стопкой медицинских карт, устроенной на коленях.
– Сегодня, по традиции раз в месяц, групповое занятие проведу я. Возражающих нет? – голос напоминал обрушившийся гром в ясный день – громкий, зычный, как грубый аккорд гитары.
Некоторые больные отрицательно замотали головой.
– Прекрасно. Может, кто-нибудь хочет поделиться своими впечатлениями за эту неделю? Рассказать нечто новое? Своё мнение о лечении? Может, кто-то переосмыслил свою жизнь?
– Позвольте мне! – руку вытянул мужчина средних лет, с небольшой бородкой, среди всех он выглядел самым опрятным, а в том, как он вытянул руку, чувствовалась элегантность. И получив от врача скупой, усталый кивок, пациент поднялся, согнул руку в локте у живота, оттопырив мизинец. – Моё имя Макс Гастингс. Прошу обращаться ко мне мистер Гастингс, но предпочтительнее будет граф Гастингс. Я будущий император Соединённых Штатов Америки. Моя родословная берет начало из древнего дворянского рода Гастингсов, как я уже не раз говорил…
Ни один мускул не дрогнул на лице врача, так, словно заявление его нисколько не впечатлило, а скорее наскучило, и он устал выслушивать одно и то же каждый месяц. Многие присутствующие закатили глаза, кто-то ковырялся в носу, томно вздыхая. Не выдержав, Делрой подал голос:
– Прости, но США федеративная республика, у нас не может быть императора. Так как есть президент.
Один из пациентов хрюкнул, захихикал и захлопал по коленям, точно радующееся дитя предстоящему представлению.
Говорящий с гонором о своей родословной Макс, огорошенный подобной новостью, застыл. Но, несмотря на то, что его речь прервали беспардонным образом, он продолжал держаться с апломбом и с гордо выпрямленной спиной развернулся к Делрою.
Он понимающе улыбнулся, как истинный политик.– Прошу обращаться ко мне граф Гастингс, на крайний случай мистер Гастингс, молодой человек. И да, я прекрасно понимаю ваше возражение. Но вот увидите: войско великой Англии вернётся на эту ничейную землю, порабощённую варварами, преступниками и искателями приключений. И тогда меня поставят во главе этой колонии.
Никк только тяжело выдохнул, понимая, что ему будет очень сложно сдерживаться, но он напоминал себе, что эти люди больны и нуждаются в снисхождении и помощи. Мистера Гастингса едва не сшиб с ног танцующий человек, который теперь напевал вальс под нос – вероятно, они отвлекали его своей болтовнёй.
– Мистер Парсонс, вы не хотите присоединиться к нашей терапии?
Танцующий человек продолжил вальсировать.
– Мэтт Парсонс, – более напористо повторил врач.
– Не могу, не могу! – запричитал танцующий Мэтт Парсонс. – Я ждал этого танца слишком долго! Она обидится и снова надолго уйдёт! Мы танцуем вальс!
Граф Гастингс, понимая, что всё внимание приковано не к нему, сел на место, разочарованно вздохнув. Мэтт в очередном круге задел Делроя, едва не упавшего со своего места. Выпрямившись, Никк встретился с тяжёлым взглядом их врача.
– А вы, кажется, новенький? Я раньше вас не встречал, – и пробежался по обложкам медицинских карт.
– Я поступил сегодня в обед. Мистер Гилмор, вероятно, не успел завести на меня медкарту. Меня зовут Никк Делрой.
Десятки глаз устремились на новенького, отчего ему стало не по себе, и он нервно потёр шею. Но врача его фамилия не впечатлила.
– Что же вас к нам привело? Что с вами не так?
– Я думал, вы должны сказать, что со мной не так.
Врач прекратил выводить строчки в карте, пальцы лишь на мгновение сжали ручку сильнее обычного.
– Я порезал себе вены, потому что мне приказал голос.
– Голоса повсюду, Бэнни тоже их слышит, – донёсся тихий протяжный голос, который принадлежал сидящему на полу, в отличие от всех, человеку в маске коровы, какую могут носить дети на костюмированные праздники. Голосок его был ломающийся как у мальчишки в пубертатный период. Он ковырял под ногтями и раскачивался из стороны в сторону, что-то ворча себе под нос.
– Бэнни, может, сегодня ты снимешь маску?
– Бэнни не может. Бэнни хороший мальчик, он не виноват. Бэнни хотел как лучше. Бэнни хотел помочь ей. Бэнни не виноват.
– Мы все знаем, что Бэнни не виноват. Может, Бэнни хочет познакомиться с нашим новеньким?
– Бэнни стесняется новых лиц. Бэнни считает его лишним. – И шмыгнув носом, почесал пластик маски, отвернувшись спиной к группе.
– Наш новенький не кусается, ему наверняка интересно взглянуть на твоё лицо.
– Хватит! Хватит! Я больше не могу, моя голова раскалывается! Замолчите!
Всё это время забившийся в углу комнаты юноша (самый молодой в группе, не старше четырнадцати лет), прятавший лицо в коленях, взревел, как раненый зверь. Когда он поднял лицо, Никк вздрогнул – слишком сильно это лицо напоминало Эрика в детстве. Не столько внешностью, сколько состоянием. Такое же болезненно-бледное, с чёрными кругами под глазами. Он провёл обгрызенными ногтями, под которыми запеклась кровь, по лицу и сорванным от крика голосом истерично заверещал:
– Отпустите меня домой! Я хочу к маме и папе! Скажите ей, что я не болен! Я здоров! Мне не нужны таблетки, не нужны!
– Успокойся, Дэниел, мы закончим групповую терапию и вернёмся в палату. Я дам тебе снотворное, ты должен поспать.
– Я не могу! Мне нельзя спать, нельзя! Иначе они снова придут за мной! Люди в белых халатах! Я не хочу больше чувствовать боль! Песок, он повсюду! Он проникает в меня! Мне больно! Больно! Почему вы этого не понимаете? Вы хотите, чтобы я захлебнулся?!
Стоящая на входе охрана из рослых подтянутых мужчин потянулась к смирительной рубашке, которая, вероятно, принадлежала кричащему юноше. Он свалился на четвереньки, как настоящее животное, и сотрясся в громком рыдании.