Коллапсис

– Дэниел, мы с тобой это уже обсуждали. Ты не можешь не спать. Человек может умереть без сна, ты должен преодолеть свой страх, пропустив его через себя.

– Но мне больно!

– В боли нет ничего страшного. Пока человек чувствует боль, он знает, что жив. Боль – у нас в мозгу, ты должен научиться её контролировать.

Никк хотел вставить слово, но его одёрнул сосед. Чуть наклонившись к Делрою боком, он зашептал:

– Лучше не надо. Пэйн не любит, когда его перебивают.

Никк взглянул на своего соседа, вероятно, ровесника, которого заметил не сразу. Скорее всего, он подошёл недавно, наплевав на правила внутреннего распорядка. В расслабленной позе, будто обстановка его нисколько не стесняла, он восседал откинувшись на спинку стула и фривольно закинув ногу на правую коленку. Светлые волосы на макушке были собраны в небрежный хвост, больше напоминающий пучок. Ниже голова выбрита под ноль. Единственный целый правый глаз смотрел на спичечный коробок, который он сминал в холеных пальцах.

– …ангел меня понимает. – Никк зацепился за обрывок фразы Дэниела. Поднявшись на ноги, покачиваясь из стороны в сторону, мальчишка направился на Пэйна. – Она поёт мне колыбельные, чтобы не было так больно. Она тоже хочет спать, и поэтому наблюдает за спящими.

Медбратья подхватили Дэниела, не позволив наброситься на доктора. Пэйн, выказывая безразличие к происходящему, косо наблюдал, как бьющегося в припадке Дэниела скручивают в белые жгуты, будто пеленают в пелёнки. На губах парня запузырилась белая пена, вид которой привёл в волнение многих пациентов. Бэнни начал раскачиваться взад-вперёд и причитать, что он хороший мальчик. Поднялся плач, смешанный с гоготом. Вскочивший на стул, ковырявшийся в носу, мужчина закричал, что он тоже видел ангела. Кто-то выскочил из комнаты, завопив на всю округу. А рядом сидящий сосед подскочил так внезапно, что Никк подпрыгнул от страха, и запустил спичечную коробку в удаляющихся медбратьев, тащащих Дэниела по полу.

– СДОХНИ!

Коробок врезался в спину одного из охранников и упал на пол.

Пэйн перевёл ничего не выражающий взгляд с сиротливо лежащего спичечного коробка на его обладателя. Пациент напыжился, гневно зарычал, и когда его ноздри вздулись как у быка, вскинул руку, указав пальцем в сторону проигнорировавших его мужчин, и гневно вскричал:

– Не смей недооценивать меня! Ты думаешь, я шучу? Я вполне серьёзен! Я взорву тебя и всю клинику! Вы будете полыхать в пламенной вспышке экспрессии и правды!

Крики неудавшегося подрывника удалялись по мере того, как его волочила по полу из комнаты прибывшая подмога.

Во всём этом шуме и хаосе Никк упал со стула и согнулся пополам, заткнув уши. Он готов был поклясться, что сам начинает сходить с ума. Безумие могло оказаться заразным.

* * *

После ужина Никк направился в общее мужское отделение, когда внимание его привлекло нечто не совсем нормальное в жизни простых обывателей, но вполне привычное для этого места: из-за угла торчала разговаривающая сама с собой задница. И по мере того, как приближался Делрой, голос становился отчётливее, и Никк узнал его.

– Бэнни?

– Вы видите мою задницу, но не мою тонкую душу, – кокетливо захихикала виляющая задница.

– О боже, – всё что на это сказал Делрой, многозначительно покачав головой. – Бэнни, можно мне поговорить с тобой, а не с твоей задницей?

– Моя задница – часть меня, она знает всё, как и я, – но задница скрылась, и из-за угла выглянул подтянувший больничные штаны Бэнни, прижавший к маске указательный палец, вероятно, посчитав, что жест выглядит кокетливым.

– Ты знаешь Эрика Делроя?

– Ну, конечно! Ведь Бэнни и сам Делрой. Все мы немного Делрои. Разве моя задница не выглядит, как типичная Делройская?

Никк застыл, не уверенный, стоит ли вставлять свои претенциозные комментарии по поводу того, что он думает о его заднице, но мотнув головой, скорее себе, чем Бэнни, на грани вежливого терпения, монотонно процедил сквозь зубы:

– Ладно, тогда, где Макс?

Макс нашёлся в общем душе, где, чинно расхаживая из угла в угол с пеной на голове и полотенцем на бёдрах, репетировал свою будущую речь по поводу его назначения в императоры. И которая, к слову, больше напоминала дифирамбы собственной родословной.

– Макс, ты знаешь, где Эрик?

Макс нахмурился, недовольный тем, что его беспардонно прервали, и небрежно махнул в сторону Никка, как бы говоря, что в его плотный график не входят разговоры с челядью.

– Мистер Гастингс, – поправил себя Никк, придав тону раболепную нотку. – Эрик Делрой. Это имя вам знакомо?

– Эрик Делрой? – и стрельнул хитрым взглядом в сторону, поправив уже стекающую с головы пену.

Никк подошёл ближе и, приняв правила местной игры, тихо, чтоб посторонние их не услышали, зашептал:

– Граф Гастингс, я буду ждать вашего возведения на престол. Если будет нужно, я даже встану на вашу сторону, когда придёт английское войско.

Засиявший неподдельным счастьем Гастингс, взбил на голове пену, будто поправив корону, и зачесал указательным пальцем грудь, покрытую редкими волосами.

– Эрик Делрой – несчастный юноша, я помню его. Его перепады настроения были жуткими, никогда не знаешь, когда он расплачется, а когда накричит на тебя. Я помню, что он общался с танцующим человеком.

– Танцующий человек?

– Мэтт Парсонс, мы все его здесь так называем.

Никк, отметив для себя, что танцы с невидимым партнёром не единичный случай, отправился на поиски Мэтта. Парсонс, изрядно уставший после долгого вальса, сидел в общей комнате отдыха, перед сном по традиции играя со своим соседом по «камерам» в шашки.

– А, Эрик, – припомнил он, бодро кивнув. – Конечно, я его знаю. Мы часто играли в шашки. Он вечно мне поддавался, добрая душа. Я слышал, что его состояние ухудшилось и его забрали наверх.

– Наверх?

– Ага, в башню сектора Б, там лечатся конченые психопаты. Типа Джейсона Чендлера. Оттуда, говорят, больше не возвращаются. Но этот так, местные страшилки. А вообще тут хорошо, свежий воздух и питание точно по расписанию! – не отрываясь от игры, Мэтт пустился в описания гастрономических изысков и даже не заметил, что слушателя его и след простыл.

* * *

Никк пытался выкроить тишину. Во время отбоя разгорались адские пляски из истошных криков, грудного мычания, безумного смеха, скребущих невидимых когтей и грохота – больных затаскивали по койкам. Не все любили спать, для кого-то ночь ассоциировалась с девятью кругами ада. Но Делрой с упоением слушал тишину, воцарившуюся через час после отбоя – подействовали ночные дозы волшебных пилюль.

Удобно, что в мужском отделении каждому выделялась собственная палата. Никк бы не вынес общую палату из десяток безумцев. Ночь будет его отдушиной и убежищем. Убежище из четырёх белых стен небольшой коробки. Ночью в свете единственного окошка под потолком стены казались серыми. Одна сиротливая койка в углу с мягкой спинкой, как предусмотрительно.

Делрой просчитывал варианты, как лучше попасть в корпус для буйных больных. Прикинься он сам «конченым психом», его не выпустят на свободу. Проникнуть? Но как? Разве что украсть одежду персонала. Но для этого ему необходимо изучить весь замок перед осуществлением замысла. А возможности свободно передвигаться по замку у него нет. На каждом углу охрана.