Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица

– Не пожалею. Идем. А тебя здесь не хватятся?

– Да нет. Я сейчас упрежу Мишку, помошника мово. Он все как надо обладит. Погодь чуток, барин.

В «приличном» трактире в Замоскворечье, который выбрал сам Пафнутьев, они сели за дальний толик, который служка накрыл чистой вышитой скатертью из уважения к рангу князя Цицианова.

Здесь не бывало темных людишек, залетов, сорвиголов, разбойничков с большой дороги, гулящих девок. Сюда заходили приезжие купцы, мелкие чиновники, ямщики, солдаты, офицеры.

Пафнутьев подозвал слугу с полотенцем:

– Ты вьюнош тащи сюда ухи перегонной. Да чтобы с требухой была. Понял ли?

– Так, – кивнул головой слуга. – Будет уха отменная боярская. Еще чего притащить прикажешь? Водки подать ли?

– Что спрашиваешь, дурак! – вскричал старый служака. – Конечно, подать. Али я когда водки не заказывал? Орясина. Слухай далее. Поросенка притащи жаренного со сметаной. Да курей с уксусом чтобы. Да капусты квашенной. Оно под водку закуски нет лучше. И вина тащи какого получше. Гулять сегодня будем.

– А когда платить станешь? За тобой еще с прошлого раза должок есть.

– Все будет оплачено мною и за этот и за прошлые разы, – успокоил слугу Цицианов.

– Понял, что его благородие тебе говорит, орясина? Ступай.

Когда слуга ушел Цицианов стал спрашивать:

– Много ли чего помнишь о службе своей в полиции?

– Да почитай все. А тебе про что знать надобно, барин? Ты спрашивай, а я говорить стану. Пока они еще все приготовят там.

Князь сразу заговорил про дело Феклы Герасимовой.

– Это крепостная барыни Салтыковой? – спросил Пафнутьев.

– Она самая. Крепостная девка Фёкла Герасимова.

– Помню ту девку. Жуть пробирает от таких воспоминаний, барин. Такого и захочешь, а не забудешь. Вот что я тебе скажу.

– Подробнее, – попросил Цицианов.

– Девка была избита сильно. До смерти. Наши мужики часто баб своих учат кулаком и плеткой, но такого я в жизни своей не видал.

– И что же было с этим трупом?

– Дак синяя вся была и в кровище. Но самое страшное, что груди у девки отрезаны были.

– Что? – удивился Цицианов. – Как это отрезаны? Того в протоколе не было.

– Да кто мне это написать дал бы? Ты подумай, барин. Говорили, что помещица то Салтыкова, хозяйка девки Фёклы. человечье мясо в пищу пользует. Во как.

– А кто говорил сие?

– Да люди на Москве болтают.

– Мне мало знать, что болтают люди. Мне нужно кто говорил про то конкретно.

– Да чего тебе в разговорах, барин. Отрезанные груди я своими глазами видел. Своими. Я еще из ума-то не выжил, хоть и водку люблю безмерно и напиваюсь часто. И такие трупы от Салтыковой приходили неоднократно. А холоп Салтыковой Ромка Воеков, тот что в старостах у барыни состоит, сам про то говорил по пьяному делу в трактире.

– Что говорил? – Цицианов понял, что ухватился за нить. – Подробнее!

– Однажды мы с ним и еще с двумя ямщиками пили за его счет. Он тогда за все платил. И вот набравшись хлебного вина²⁴, он стал сказывать, что барынька его любит человечину. Особливо мясо молодых девок, – Пафнутьев скривился. – Не к столу будет сказано.

– И он сам сие видел?

– А то! Он ведь среди доверенных слуг у Салтычихи состоит. И многое знает.

– И ты про то никому не сказал? Ты же полицейский чиновник!

– И что с того? Кто бы мне поверил? Салтыкова роду знатного и богатого. А я кто? Что я могу против неё? Да и холоп Ромка протрезвев ничего из сказанного не подтвердил бы. Вот и смекай, барин.

– А чего мне смекать. Мне ход нужен как до правды докопаться. Я к сему делу повелением матушки государыни определён. И ты если мне ход верный укажешь, я в долгу не станусь. 50 рублев пожалую. Честью клянусь. А может и все сто.

Пафнутьев замолчал. Сумма ошарашила его. Да на такие деньги он и торговлишку собственную мог завести.

– Чего? – бывший полицейский облизал губы. – Ты, того, правду баишь²⁵?

– Да. Но ты мне токмо ход укажи. Где мне правду о Салтычихе сыскать?

– Много раз ее уже сыскать пытались. Но Салтыкова не такова чтобы в ловушку полицейскую угодить.

– Это я уже много раз слышал. Ты дело говори. Дело.

– Чтобы дело прояснить, барин, надобно тебе в село Троицкое наведаться и там холопишек тряхануть. Я тебе и имена укажу. Они там много чего знают.

– Имена? Кто и за какие дела знает?

– А денежки когда, барин? – Пафнутьев внимательно посмотрел на князя. – Ты ведь мне денежки обещал?

– Деньги получишь. Но платить нужно, зная за что. Ты мне поведал интересную историю, любезный. Это так. Но я желаю знать за что плачу. Ежели, есть дело про людоедство.

Князь не пожалел бы на это и целую тысячу. Такой поворот. И если он все сам разузнает, то в Петербурге его имя сразу станет популярным. И пахнет это чином действительного статского советника. Императрица скупиться не станет. А то и выше поднимет. Вот где звездный час. И главное не упустить его. Здесь жадничать не стоит.

– Я сейчас дам тебе 10 рублей. Но завтра ты придешь ко мне в присутствие в канцелярию юстиц-коллегии и там мы запишем все, что ты видел по трупу Феклы Герасимовой. Не забоишься мне про то сообщить?

– За 50 рублев? Не забоюсь, барин.

– Но более про то никому не рассказывай? Понял ли?

– Дак никто про то более и не спрашивал меня, барин. И тем более таких денег никто не обещал…

5

В канцелярии Юстиц-коллегии в Москве.

На следующий день Соколов и Цицианов встретились в 10 часов в канцелярии юстиц-коллегии.

– Здравствуй, князь, – Степан пожал Цицианову руку. – Вчера тебя застать не смог. Дел было столь много.

– И я также занят был. Но от тебя разит так словно…

– Так и есть, выпил вчера лишнего, – оборвал князя Соколов.

– Выпил? Время ли для того, Степан Елисеевич?

– Это для интересов следствия было надобно, князь.

– Степан Елисеевич, ты выяснил что-нибудь по убийству крестьянки Прасковьи Никитиной, али за душевным лекарством было недосуг?

– Священник, с коим беседу вести пришлось, пьяница изрядный. И я так с ним вчера набрался, что жив едва.