Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица
Шрифт:
– Бархат? – снова не понял Соколов. – Вы говорите загадками?
– Думайте сами, господин Соколов.
На этом их разговор был окончен и до конца пути ни он, ни она более не произнесли ни слова…
3
В доме статского советника Бергофа в Москве.
Иван Александрович Бергоф в домашнем халате и туфлях бегал по своему кабинету от шкафа к столу. Федор Петрович Дурново расположился в кресле и спокойно маленькими глотками пил кофе.
– Не стоит тебе так переживать, Иван Александрович, – произнес он. – Ничего пока не случилось.
– Не случилось? Ты в уме, Фёдор Петрович?
– И что с того? Нам какое дело до Глебова? Салтыкова ему, должно, взятку давала через Хвощинского, и ты здесь каким боком? Глебов не с нами был связан.
– Ничего ты не понимаешь, Федор Петрович! Ежели там захотят, – статский советник поднял палец вверх, – то всех найдут и всех накажут. Дабы другим не повадно было. А ниточка то ко мне приведет, а от меня к тебе. Или ты желаешь сухим выйти из воды? А мы с тобой деньги брали! И закладные подделывали. И имение за то в Тульской губернии получили.
– Да не о том ты говоришь, Иван Александрович. Не о том. Разве я от тебя словно Иуда какой отрекаюсь? Нет. Да и имение-то между нами еще не поделено. Но пока ничего не случилось. Ну, заарестовали Дарью Николаевну. Ну, посадили её за караул. И что с того? У Соколова пока против неё ничего нет.
– Но он проведет повальные обыски и много чего сможет найти! Знаешь, как клубок разматывается?
– До обысков дело сразу не дойдет. Сие быстро не делается. Да и мороки с ними много. Пока он иным путем пойдет, – уверенно сказал Дурново начальнику.
– И как же он, по-твоему, поступит? Ответь, коли ты такой умный.
– Да просто поступит. Станет пока Салтыкову «давить», дабы сама во всем призналась. Но сего не будет. Я её знаю, и против себя она и слова не скажет.
– А как ты думаешь, Федор Петрович, она и вправду больше ста душ загубила? Или враки то?
– Да кто его там разберет? Может и правда, а может и нет. Дело темное и нам до него касательства лучше не иметь. Так оно спокойнее.
– Но еще спокойнее будет, ежели мы от Соколова избавимся, Федор Петрович.
– Сие сделать непросто. Да и нужно ли?
– Что ты говоришь? Конечно, нужно. Сам знаешь что…
– Ты, Иван Александрович, как хочешь, но я больше рисковать не желаю. И документы у Соколова я забрал по Тютчеву. И у священника я был. Я по башке его ударил. И его шпагой священника заколол. Пусть бог отпустит мне этот грех. Не заради себя старался. А ты? Ты в случае чего в стороне думаешь остаться?
– Но не могу же я сие сам делать, Федор Петрович. А имение мы поделим. Я уже и документы стал готовить. И чин я для тебя очередной истребую.
– Все документы у священника я сжег.
– Нам за то Хвощинский заплатил две тысячи рублей серебром.
– Но скажи мне, Иван Александрович, почему ты Соколова не схватил? Я ведь все сделал как надобно. По башке его огрел. С бродягой его к трактиру доставил. Бродягу убил и в канаву бросил. А сверху Соколова положил с его шпажонкой кровью измазанной. Он там тепленький был.
– Дак мы думали, что он сам признается. Честный ведь человек. Но он ни в какую. В доме священника не был и того самого николи не видал. Что тут сделаешь, Федор Петрович. Свидетелей-то нет! Как прижать его? Не могу же я сказать, что ты сам все видел. Тогда тебя приплести нужно.
– Не иначе Цицианов про все упредил мерзавца. Ты прав, не стоит нам с огнем играть, Иван Александрович. Противу нас
ведь нет ничего. А если станем слишком активны, то и нас заподозрить могут. Не стоит нам Соколова более трогать.– Дак кабы знал, где упадешь, соломки бы подстелил. Иванцов, собачий сын, из Петербурга сенатским секретарем вернулся. Говорят самой императрицей обласкан! Молодехонек, а скачет-то как? Этак он и меня в мои годы обскачет.
– А ты знаешь, сударь, что салтыковское-то дело политикой высокой попахивает? Тут тебе не простое взяточничество и холопей убийство. Кому вообще холопишки надобны? Ты сам покумекай. Вчерась майор Гаврилов своего крепостного по пьяному делу палкой забил до смерти. И что Гаврилов такоже в узилище за то сидит? Ничуть не бывало. С неделю назад я дело увозил для хранения архивного по помещику Федяшеву. Тот с девками молодыми баловал в своем имении. И одного мужика, что за невесту свою вступился, палками велел по пяткам лупить. И от того мужик помер. И чего было за сие Федяшеву? Снова ничего. И таких дел хош сто, хош двести найти можно.
– Оно так. Но в политику лезть не стоит.
– Вот и отрешимся от дела то. Я денежки заберу и затаюсь немного.
– Как затаишься? – не понял начальник канцелярии.
– Больным скажусь. А ты, Иван Александрович то подтвердишь.
– Время ли, Федор Петрович?
– Самое время, Иван Александрович…
4
Сыскная канцелярия в городе Москве.
Февраль, 1764 год.
Дарья Николаевна разместилась в отведенных ей комнатах со всеми удобствами. Были привезены из ее дома на Сретенке ковры, дорогая мебель, два сервиза, любимые собачки помещицы.
С полицейскими чиновниками она говорить отказывалась и принимала у себя только прокурора сыскного приказа Хвощинского, который и оградил помещицу от всяких тягот.
Допросить её в сыскном приказе Соколову не удалось, как он на то надеялся. Весь февраль он воевал с сыскной канцелярией и потерпел в этой войне полное поражение. Даже увидеть Салтыкову он не смог.
Хвощинский так ловко все обделал, что законного основания придраться к нему не было. И приказа он из столицы не нарушал, и арестовать Салтыкову позволил, но делу следствия тайно мешал. Однако последнее нужно было еще доказать.
Надворный советник Вельяминов-Зернов сообщил Соколову о том, что допрос помещицы Салтыковой придется отложить на один месяц по причине прояснения обстоятельств дела. Причем, какого дела Вельяминов-Зернов не пояснил.
– Мы сняли с Дарьи Салтыковой допрос и все записи по сему допросу будут вам предоставлены в ближайшее время, господин Соколов.
– А когда наступит сие «ближайшее время», господин Вельяминов-Зернов? – спросил Степан Елисеевич. – И почему вы взяли на себя обязанности, что поручены мне?
– Госпожа Салтыкова находится в Сыскном управлении, а сие наше ведомство, господин Соколов. Вы же сможете допросить госпожу Салтыкову после. А о дне, когда наступит «после», вас уведомят.
– Но мне от самой государыни императрицы велено провести следствие как можно быстрее.
– Так и будет, господин Соколов. Так и будет. Веления матушки-государыни – закон.
Соколов вышел из Сыскного приказа. Он понял, что большего не добьется. В санях его ждал Цицианов.
– Ничего не добился? – мрачно спросил князь, все поняв по выражению лица Степана.