Колодец и бабочка

– Я о другом переживаю, – многозначительно сказала Федосеева. – Куда ты собрался? Все накрыто, тебе уже Таня салат положила. Ишь, норов показывает.

Наташе стало ясно, что она ошиблась. Матери, решившие сосватать сыновей, ведут себя иначе.

Обстановка с появлением Дмитрия накалилась. Какой-то у этих двоих, матери и сына, имелся друг к другу счет, и немаленький.

Пока раскладывали салаты и пробовали паштеты, все шло хорошо. Обсудили рецепты, затем неожиданно перескочили на молодежь, которая сама ничего не готовит, а предпочитает заказывать еду с доставкой. Наташе эти ритуальные стенания об упадке нравов даже нравились. Была в них приятная неизменность. И о тебе так говорили, и ты так будешь говорить, и дети твои когда-то тоже станут критиковать подрастающих отпрысков.

Наташа к слову рассказала о знакомом семействе, где сын, уехав в университет в другой город, вернулся домой после третьего курса на каникулы, и мать, решив постирать его джинсы, вытащила из кармана паспорт.

– …Паспорт раскрылся – а там штамп о заключении брака.

– Женился, паршивец? – ахнула Федосеева.

– Полгода как. И родителям ни слова не сказал. Они на него насели, а он им отвечает: «С вами ни о чем нельзя нормально поговорить, а о жене и подавно. Вам дай любой повод, вы учините скандал».

– Тем не менее на каникулы приехал, мамины пироги трескать, – рассудительно заметила Татьяна. – Казалось бы, не хочешь скандалов – так живи сам, своими силами.

– Не удивлюсь, если выяснится, что этот скрытный герой еще и деньги у родителей брал, – согласилась Наташа. – «Я вас осуждаю, токсичные мама и папа, но это не мешает мне содержать жену за ваш счет». Но, кажется, нынешние двадцатилетние все-таки в целом смотрят на брак гораздо проще, чем мы.

– А я вообще не знаю, зачем нужен брак, – легко сказала Алина. – В каждой женщине живет богиня. Нужно только раскрыть ее, и мы будем абсолютно самодостаточны.

«Абсолютно самодостаточна, только содержат меня сестра и мама. Видимо, есть главная богиня, а есть обслуживающие».

Федосеева заволновалась:

– Вы все про ерунду… А ведь мы с Натальей Леонидовной волшебную картину нарисовали! Дима, ты еще не видел…

На ходу вытирая пальцы салфеткой, она вышла из комнаты и вскоре вернулась с тигром.

– Ну-у-у… – протянул Дмитрий, – здорово, конечно…

Федосеева нахмурилась:

– Скепсис я, что ли, слышу? Что тебе не нравится?

– Все мне нравится, мам! – Дмитрий улыбнулся. – Но ты, ей-богу, как маленькая: сидишь, каляки-маляки разрисовываешь… В детство тебе впадать рано. Просто не ожидал от тебя такого энтузиазма, вот и недоумеваю.

Наташа мысленно охнула. Господи, вот же дубина стоеросовая.

– Наталья Леонидовна, а вы бы кого нарисовали? – Татьяна обращалась к Наташе, старательно улыбаясь. Улыбка эта означала: помоги мне! Заболтаем их, отвлечем ерундой.

Мария Семёновна сидела тяжелая, набухшая. Взгляд ее бесцельно блуждал по комнате.

– Я всегда мечтала о гиппогрифе, – живо отозвалась Наташа, принимая пас. – Не нужно толкаться в пробках, ждать трамвая. Сел – и полетел! Решить бы только вопрос со стойлом и прокормом…

– На кота потратишься – и то кусок зарплаты долой, – вдруг сказала Алина.

Никакого кота Наташа у нее не заметила, как и зарплаты, но это не имело значения: сейчас они втроем быстро штопали рвущийся гобелен с изображением милого семейного ужина на пятерых, включая гостью.

– На коте далеко не уедешь. Я люблю такие упражнения на воображение… Алина, можно мне пирог?.. Они кажутся простыми, но помогают лучше понять себя.

– Вам с какой начинкой, Наталья Леонидовна? Тут разные…

– Ты, помнится, недавно ружьишко прикупил, – медленно проговорила Федосеева, глядя в свою тарелку, словно обращалась к надкушенному куску пирога. – Хотя на охоту выбираешься раз в четыре года и привозишь с нее в основном клещей.

– Мам, а это тут при чем?

Федосеева усмехнулась:

– Получается, себе ты игрушки разрешаешь. А меня рисунком попрекнул!

– Господи, да не попрекнул я! – Дмитрий повысил голос. – Глупость ляпнул. Ну прости! Рисуй на здоровье, лишь бы в радость.

– А я скажу, что мне в радость! – неожиданно бойко подхватила старуха. – Вон у Светы Голубевой сынок, Игорек… Еще три года назад дом в Снегирях отстроил. Не летнюю дачу, а хороший, добротный, можно жить круглый год. Истра под боком, леса – гуляй не хочу! Вы с ним ровесники, в одной параллели учились, не помнишь Игорька? Красивый такой парнишка, высокий, на молодого Конкина похож… Олимпиады по математике выигрывал, он и поступал как олимпиадник…

Наташа отчетливо расслышала треск рвущихся ниток.

– Теперь с женой детей растят на природе, – удовлетворенно продолжала Мария Семёновна. – Все лето на свежем воздухе. И мать, между прочим, тоже вывозят, с мая по сентябрь. Я-то вон в городе торчу, в четырех стенах, одно развлечение – с Натальей Леонидовной порисовать, душою расслабиться. А у Светы на участке и грядки, и клумбы, и тепличку ей Игорек соорудил, под огурцы-помидорки… Хотя это я вру, огурцы-то она в открытом грунте растит… Угощала меня по осени. Сладкие – никакого арбуза не надо! И сметана от коров с соседней фермы.

Повисло молчание. Мария Семёновна тяжело поднялась, достала из холодильника банку сметаны, вздохнула и убрала обратно.

– Лучше вовсе без нее, – пробормотала она, вернувшись к пирогу.

Позже Наташа решила, что эта злосчастная отвергнутая сметана окончательно все испортила. До нее Дмитрий мог бы сдержаться. Сидел бы, багровел, желваками играл, но молчал.

После того как закрылась дверца холодильника, вариантов уже не осталось.

– А не подскажешь, благодаря кому Игорек купил дачу? – неприятно улыбнувшись, начал Дмитрий.

– Загородный дом, – поправила мать. – Что значит – благодаря кому? Себе.

– Точно, загородный! – Дмитрий как будто еще больше обрадовался. – У меня вот не то что загородного, у меня никакого дома нет. И кому я должен за это спасибо сказать?

Мария Семёновна вытаращила на него глаза.

– Дим, ты чего? – с укоризной сказала Таня.

– Нет, ты подожди! Давай разберемся! – Дмитрий навалился на стол. – Когда мы с Надеждой разводились, у меня была квартира. Своя собственная! До последнего уголочка вылизанная! Каждая розеточка на своем месте. Что ты мне сказала тогда, мам? «Оставь квартиру Наде».