Колодец и бабочка
Шрифт:
– Пять салатов на столе, выбери что-нибудь другое, – не выдержала Татьяна.
– А человек хочет не другое, человек хочет оливье! – резко ответил Александр. – Это сложно понять?
– Дело не в моих желаниях, просто я такого вредительства не понимаю, – кипятился Дмитрий.
Мария Семёновна стукнула по столу:
– Ну я, я кинзы сыпанула! Спутала с петрушкой. Запах почувствовала, но решила, что мерещится. Кто же знал, что на рынке вместе с петрушкой подсунут кинзу! За кинзу я не платила!
– Да, подстава, – примирительно заметил Александр.
Дмитрий притих.
Наташа ела и молча наблюдала.
Напряжение не исчезло. Казалось,
– Наталья Леонидовна, попробуйте ножку…
– Маме идеально удается курица…
– Ну уж идеально! Но кое-что умею, скромничать не стану.
…Выпили шампанское, выпили вино, под конец разлили водку, которую называли только ласково – водочка.
Алина, вставая, задела угол стола. Вся скатерть-самобранка вздрогнула и пошатнулась.
Мария Семёновна вспыхнула:
– Сколько раз просила, Дима: почини ножку! Хоть газету в четыре раза сложи и приклей! Но ты разве время для матери найдешь! Рыбалка-то важнее!
– Да что ты меня каждый раз попрекаешь этой рыбалкой! Я что, в публичный дом собираюсь?
– Не знаю я, куда ты собираешься… Одна корова, другой безрукий, что за дети выросли…
– Мама, давай выпьем, – торопливо сказала Татьяна, подливая ей настойку.
Александр, откинувшись на спинку стула, с веселыми искрами в глазах наблюдал за происходящим. Время от времени Наташа ловила на себе его взгляд. Вскоре она заметила, что каждый раз, когда начинающуюся ссору вводят в берега, Александр мрачнеет. «Кровушки тебе хочется, – неприязненно подумала она. – Визга, битья посуды».
Может быть, у них принято так общаться? Итальянское семейство в миниатюре, почему нет. Обнялись – поклялись в вечной любви и дружбе – вцепились друг другу в волосы – все мирно уплетают спагетти. За каких-то два часа пережили драму, семейное насилие и хеппи-энд.
Нет, не похоже. Что-то сгущалось в воздухе.
Выпивка подействовала на всех: голоса стали громче, смех легче. Соседка перебралась в кресло и задремала. Дмитрий нашел гитару, и на два голоса с Алиной они принялись петь матери романсы. Мария Семёновна пустила слезу.
Один из них, думала Наташа, это сделал один из них. Татьяна проболталась, и один из них пытался меня удавить. Он ради этих денег и мать готов был свести в могилу… Что ему посторонняя тетка.
Она чувствовала себя очень спокойной. Как будто накануне бездумно израсходовала весь отпущенный природой запас ужаса. А страх бы не помешал в разумных пределах. Дождаться темноты, столкнуть человека с балкона, а потом объяснять, рыдая, что гостья перепила и слишком сильно перегнулась через перила, – вот тебе и идеальное убийство. Обойдемся без дворецких.
Между прочим, неплохое название. Написать детектив, назвать его «Обойдемся без дворецких».
Александр – вот кто ее тревожил. Он быстро напился и следил из угла за женой глазами, налитыми злобой, отзываясь на каждую ее фразу, как одуревший дворовый пес на звуки шагов за калиткой. «Мама, хочешь, посмотрим вместе фильм?» – спрашивала Татьяна. «Ты без инициативы не можешь, да, комсомолочка?» – ухмылялся Александр. «Мама, унести эту тарелку?» – «А ты бери не спрашивая, ты ж у нас всё знаешь лучше всех!»
Мария Семёновна косилась на зятя, но молчала. Дмитрий одобрительно ухмылялся. Алина хихикала, как школьница.
В конце концов Татьяна сбежала на балкон.
Тот самый, с которого, как допускала Наташа, ее сбросит убийца.Собственно, балконов в квартире было два: из одного сделали полноценную лоджию, а второй, кухонный, оставили как есть. Сейчас он утопал в зелени: Мария Семёновна вытащила на свежий воздух все домашние цветы. В красных и розовых шапках стояла герань, обвивала решетку перил традесканция. Наташа посидела немного из вежливости, слушая «Белой акации гроздья душистые», и осторожно вышла.
В кухне она достала из холодильника, не чинясь, бутылку вина, захватила два бокала.
Татьяна сидела на низенькой скамеечке, крутила в пальцах электронную сигарету. Увидев Наташу с бутылкой, она вопросительно вскинула брови и засмеялась.
– Надо было еще тарелку с сыром унести, – хрипловато сказала Наташа и опустилась в кресло-шезлонг. – Я постеснялась.
– Это чилийское, оно и без сыра хорошо идет.
В справедливости последнего утверждения обе женщины немедленно и убедились. Затем убедились еще раз, и еще…
Вертикальная складка на лбу Татьяны понемногу разгладилась. Она прислонилась к стене, вытянула босые ноги на нижнюю перекладину.
– Не устаете вы от них, Наталья Леонидовна?
Наташа отлично поняла, о ком идет речь.
– От некоторых бывает, – помолчав, сказала она. – Но это не из-за возраста. Они наверняка и двадцать лет назад были людьми неприятными. У меня сейчас такой только один, слава богу. Самое обидное, что с ним ничего не сделаешь. Это такой тип мужчин: ему нравится говорить женщинам гадости и упиваться вниманием.
Татьяна оживилась:
– Недавно мы с другими мамами ждали детей с кружка. Пришли в кафе неподалеку, заказали кофе, круассаны… Нас было восемь мам и один папа. Представьте: утро субботы. Солнечно. Кофе дивно пахнет. Мы сидим – сонные, расслабленные – и болтаем о том, что запланировали на лето. Одна из нас собирается на Алтай. Другая идет на байдарках по Карелии, двухнедельный сплав, третья категория сложности. Третья учится ездить верхом. Четвертая говорит: «А я, девочки, собираюсь освоить дайвинг. Всю жизнь мечтала, через неделю лечу в Египет». Смотрю я на них – всем около сорока, ну, плюс-минус, и все такие красивые, веселые, уверенные! Детей растят, работают, путешествуют, у всех глаза горят… Понятно, что и проблем куча, куда без этого… Но я не про это хотела. Тот единственный папа – он сидел молча. Ему за пятьдесят, лысый, с пузом… Сидит он, слушает… И вдруг с отвращением, я вам клянусь, Наталья Леонидовна, именно с отвращением, громко говорит: «Женщины! Вы же старые!» И по слогам еще так отчеканил, чтобы до каждой дошло: «Ста-ры-е».
Они помолчали.
– И я всё не могу перестать думать, – тихо продолжала Татьяна, – что за осколок зеркала тролля в глазах у такого человека? Сидят перед тобой взрослые девочки, нарядные, сияющие, из них жизнь бьет ключом, солнце в окна, кофе, утро летнее… И тут ты с гадостью. Словно мешок грязи вывалил на стол.
– Не люблю такие выходки объяснять завистью, – сказала Наташа. – Но это, по-моему, как раз она, родимая. Впрочем, и без всякой зависти в некоторых людей встроена мучительная черта: невыносимость чужого счастья. Видишь, как кому-то хорошо, жизнь у него кипит, он мечтает, любит, возделывает свой садик – и непременно надо все цветы в этом садике оборвать, а калитку пнуть сапогом. Счастье их оскорбляет. Они и сами не способны радоваться жизни, и всех остальных мечтают привести к одному знаменателю.