Колодезная пыль

Как обещал, так и сделал, оставил немалую щель, но о кошке тут же забыл, потому что загорелся идеей сварить себе борщ. Сколько можно, в самом деле, давиться всякой дрянью? Борщ не борщ, но сварганил в два счёта. Что за борщ без поджарки на сале? Примерно как чердачный водоотвод - из подручных средств. Но то, что изготовлено с удовольствием, приятно есть. И Ключик стал прихлёбывать варево; цеплял ложкой мясные волоконца, обжигался, дул. Ел, почитывая выбранный наугад номер "Губернского вестника". Проглядел для начала раздел объявлений, потом заинтересовался статьёй о тяжбе владельцев фотографических салонов - почтенного купца второй гильдии Засекина и прусского подданного по фамилии Шильдт. Каковой Шильдт вывеской своею, пошлой и неискусной, совершенно испортил вид с Соборной горки, отчего заказанное городскою управою фото улицы Екатерининской не удалось. И паче того, принуждён был Засекин из продажи открытку с оным фото изъять до последнего экземпляра, в рассуждении, что попавшая на фото вывеска служит рекламою противной стороне - низкому аферисту и выскочке Шильдту. Журналиста по фамилии Вронский весьма позабавил сей казус, и в особенности тот факт, что почтенный Засекин предложил предприимчивому Шильдту не только возместить издержки, но и оплатить рекламную кампанию. Чем закончилась тяжба, Ключик не прочёл, заскучал. Отставив недоеденным борщ, заварил чай и стал просматривать раздел происшествий, где сообщалось о безобразной сцене на Немецкой улице, подле новой пивной. Указывалось в заметке, что некие незрелые господа под влиянием выпитого пришли в возбуждение и гуляющую по Немецкой улице публику смущали выкриками и непристойными жестами. Юные наглецы осмелились даже приставать с предложениями к дамам. До того дошло дело, что добрые граждане вынуждены были обратиться к властям в лице околоточного надзирателя, и двое особо рьяных молодчиков были доставлены в околоток. Имена и фамилии дебоширов не указывались, но специальный корреспондент "Ведомостей", негодуя о развращении нравов, прозрачно намекал, что Технологическому институту не мешало бы ввести для студентов специальный курс поведения в общественных местах. Ибо если студенты будут вести себя подобно мартовским котам...

– Мр-ряу!
– послышалось Ключику. Он поднял голову от газеты.

В дверях кухни застыл, осторожно пробуя носом воздух, крупный кот, чёрный, с элегантным белым галстуком на груди.

– Ну, чего на пороге стоишь? Заходи, - пригласил Ключик.

Кот сделал два скользящих шага, на третий не отважился - застыл с поднятой лапой. Насторожив уши, посматривал то на человека, то на стол.

– Хочешь есть?

– Мр-ра, - сказал кот. Кончик его хвоста подрагивал, лапу он опустил так, будто пробовал на прочность ледяную корку на луже.

– Чем же тебя кормить? Я как-то даже не знаю... Не борщом же. Или попробуешь?

Кот проследил, как спустилась со стола тарелка, и: "Мграу!" - подобрался поближе, трижды аккуратно примерился и быстро-быстро стал лакать остатки жирной жижи.

– Рад, что тебе понравилось.

Кот не ответил, был занят. Валентин налил себе чаю, вернулся к газете, но читать не смог, всё время сворачивали в сторону мысли. "Василий вернулся. Кто-то говорил мне, коты привыкают к месту, а не к людям. Ерунда, скорее всего. Может, его забыли, и он всё это время... Измождённым вроде не выглядит, шерсть блестит, но что я понимаю в измождённых котах? Неужели его Оленька выставила? Или сам от неё ушёл".

– Вася, тебя что же, Ольга Александровна выгнала?
– спросил, не сдержавшись, Ключик.
– Вась!

Кот оторвался от еды, на человека глянул укоризненно. С кошачьего уса свисала красная капля. Потянув ради приличия паузу, он снова стал лакать.

– Я понял. Джентльмен не станет обсуждать с посторонним свои личные дела. Я не требую отчёта, просто хотел узнать, долго ли пришлось мыкаться на чердаке. Вась!

– Ыр-р, - сказал, шевельнув ухом, кот. Борщевая жижа закончилась. Валентин допил чай, собрался забрать с пола тарелку, но Василий выразил протест: "Р-рау!"

– Ну хорошо, я оставлю, но как ты собираешься есть овощи? Вилку и нож, сам понимаешь, я предложить тебе не могу.

Кот наклонил голову и глянул на человека иронически, примерился и когтистой лапой ткнул в красную гущу. Потом, вытянув шею, стал элегантно обирать с когтей капусту с волоконцами мяса.

– Ну ты, братец, артист!
– восхитился Ключик. Кот даже ухом не повёл, очевидно считал, что фамильярность человека объясняется плохим воспитанием, а в этом случае джентльмену лучше сделать вид, что не заметил оскорбления, и не горячиться в гостях. Хозяин решил не смущать гостя и оставил его наедине с тарелкой. Когда вернулся, гущи было на донышке, а Василий, свернувшись клубком в углу на термолиноле, спал.

– Решил показать, что сыт и доволен?
– спросил Ключик, принимая тарелку с объедками.
– Откуда же ты всё-таки взялся? Вась!

Кот не поднял головы, только ухом дёрнул. Воспитанный человек не станет задавать вопросы, если видит, что джентльмен затрудняется ответить.

Глава одиннадцатая

Шёл четвёртый от пришествия кота день, Ключик возился на крыше: пытался подсунуть поверх расколотого листа шифера целый. Дело подвигалось туго, вернее вовсе не двигалось, мешала стена. Попробуйте подсунуть в крайний ряд лист, если свес упирается в монолитный шершавый бок рифа. Валентин Юрьевич решил сделать перерыв. Болели оттянутые руки, ладони саднили, а главное - никакого прогресса, проклятый лист, зажатый между скатом и стеной, мёртво застрял. И некому сказать: "Нет, ну ты видишь, экая пакость, а?" - потому что Василий на крышу лезть категорически отказался. К хорошему привыкаешь быстро, четырёх суток не прошло, а гляди-ка - без кота жизнь пуста.

– Но помощи от него не дождёшься, - буркнул Ключик, карабкаясь ближе к покрытому ржавой жестью коньку.
– Одна болтовня. Ни лист подать-подержать, ни слазить за плоскогубцами. В этом ты, Василий, похож на Ленку Викторовну, но хотя бы не говоришь глупостей, что пойдёт тебе в плюс.

Долезши до конька, Ключик взял плоскогубцы и сунул в карман, но спускаться обратно не стал, надо было перевести дух. Он оседлал конёк, прижался спиною к тёплому оголовку трубы и глянул в небо. Над квадратным жерлом колодца с бешеной скоростью неслись рваные облака, рифлёный краешек западной стены солнечно вспыхивал и тут же гас. Увидеть со дна колодца нельзя, но можно представить, как сквозит в прорехах облачного покрывала низкое зимнее светило. "Солнце отсюда летом в полдень не увидишь, - думал Валентин.
– Слишком высоко стены. На востоке, юге и западе. А на севере..." Он оглянулся. Бактобетонная громада на севере перестала расти, вытянувшись над шиферным полем всего-то метров на пятнадцать. Получилась она, как и на западе, глухая, ни проёма, ни единой отдушины, пилястр в ней не было, отчего эта стена больше прочих трёх напоминала ограду тюремного дворика. Для полного сходства не хватало по углам сторожевых скворечников, где шатались бы, изнывая от холода и караульной тоски, остроголовые, похожие на диковинных птиц вертухаи.

– Не я в тюрьме, а вы, - напомнил Ключик, обратившись почему-то на запад. Скользнул рассеянным взглядом сверху вниз по треугольным мощным пилястрам до того места, где похожая на стиральную доску поверхность становилась гладкой. "Там ведь тоже поломало шифер". Он поднялся. Неохота, но надо бы посмотреть. Он прошёл вдоль конька, ступая мягко, по-кошачьи; добрался до западного ската крыши, мельком глянул вниз, ища как спуститься, и замер. Нет, шифер, конечно же, местами обломан, не в этом дело. Желтоватая стена как раз над рваным шиферным листом треснула, и треснула странно. В прямоугольнике два на три метра трещинами обрисованы были стороны и диагонали, как будто кто-то вычертил на боку новостроя конверт. В треугольниках паутина трещин, но хуже всего стене пришлось там, где скрестились диагонали. "Ширина раскрытия трещин...
– думал, слезая по скату, бывший архитектор.
– Сантиметр? Нет, больше сантиметра, палец пройдёт, если сдуру сунуть туда палец. Нда-а, что-то не задалось у них с проектом. Чтобы так треснула несущая стена... Или она не несущая? Надо бы звякнуть кому-то, сказать. Но кому? Может, так и должно быть? Какой-нибудь технологический проём... Позже выбьют, сунут сюда решётку или теплообменник. Когда выбивать будут, окончательно покалечат мне крышу. Почему мне? Не мне, а Зайцам.

– Ладно, хватит болтать, делом займись, - приказал себе Валентин Юрьевич.

Он вернулся на северный свес, выдрал застрявший лист и отложил в сторону. Пока отдыхал, в голову пришла дельная мысль.

Он вытащил плоскогубцами какие нужно гвозди; упираясь ногами в бактобетон, без особых усилий сдвинул вверх предпоследний лист; поверх битого шифера уложил целый, и лист предпоследнего ряда вернул на место с нахлёстом.

– Вот так, - сказал он, отдуваясь.
– В самый раз. И даже гвозди вбивать не нужно, слышишь, Василий? Даже гво...

Тут он осёкся. Боковым зрением приметил возле оголовка печной трубы чёрную тень, но когда посмотрел прямо, ничего там не увидел.

– Глюки у тебя опять, дорогой артмастер, - сказал он с неудовольствием, сам же при этом подумал: "И это не странно. Если днями напролёт никого, кроме кота, не видеть, станут мерещиться всюду чёрные кошки. Но это ладно, не случилось бы чего похуже. Вспомнить хотя бы сны". Сны артмастеру виделись странные: то домом себя представлял, а то и целым городом; впрочем, после пришествия кота стало чуть легче. Василий с первого дня взял моду поутру приходить и устраиваться под боком. Прогнать кота у сонного Ключика не хватало воли, и очень хорошо, потому что кошмары после этого отступали, под утро снилось только приятное, человеческое что-то. Но что? Не получалось запомнить.

– От галлюцинаций лучше всего помогает плотный обед, - возвестил проголодавшийся Валентин Юрьевич. Он устал и был собою несказанно доволен. Штаны и куртку извозил в грязи и ржавчине, ободрал руки. Пальцы зазябли. Под ногами скрипела холодная жесть, в декабрьском небе над головою летели обрывки снеговых туч, но при этом почему-то хотелось заорать во всё горло от счастья. "Радости полные штаны - починил крышу", - подумал, сдерживая дурацкий порыв, Валентин Юрьевич. Без пользы отряхнул колени, взобрался к трубе и примерился осторожно спуститься южным скатом к люкарне, но решил ещё раз осмотреть странные трещины в стене новостройки. Интуиция? Да, пожалуй. Человек после пары недель полного одиночества становится необыкновенно чувствительным к мелочам. Должно быть, услышал слабый шум и бессознательно насторожился. Беглого взгляда на изуродованную трещинами стену оказалось достаточно, чтобы понять - встревожился не без причины.