Колодезная пыль

Глава двенадцатая

Последний месяц того памятного года выдался снежным. По обеим сторонам прочищенных дворниками пешеходных тропок выросли сугробы в пояс взрослому человеку, а Валентину Юрьевичу до плеч. Резкий ветер срывал с них снежную пыль, сёк лицо. Домой после такого попасть - счастье. На нижней веранде холодина, дышишь паром на руку, другою рукою ища ключи, оббиваешь на коврике снег с ботинок. Тронешь после этого пятачок английского замка - обжигает, липнет к подушечкам пальцев. Но за дверью уже теплее. По лестнице поднимаешься - шаг за шагом теплее, теплее, а за верхней дверью - О! Африка. Мандаринами пахнет, ванилью и кофе, но вместо пальмовых листьев - хвоя. Повсюду она в коридоре после того, как втащат в гостиную своевольную гостью. Кажется, всё вымел, но нет-нет да и хрустнет под ногою сдвоенная колючка.

– Пройдись-ка ты ещё раз веником, Валя, - мама говорит из кухни.
– И по углам под мебелью, не только лысину.

Мести - скучное дело, гораздо интереснее с отцом на крест поднимать смолистое чудовище под потолок ростом. Коридор длинный, пусть другой конец тётя Катя метёт. Валентин Юрьевич смёл к стене жиденькую горку пушистой домашней пыли с колючками пополам, прикрыл прислонённым к стене веником и в гостиную шмыгнул.

– Па!

– А, Валя!
– слегка задыхаясь, отозвался из-под нижней ветки отец.
– Подай клин.

– Этот?

Отец не ответил, стал вбивать занозистую деревяшку между стволом и чашей крестовой подставки. Оранжевый ствол вздрагивал, раскачивались обвисшие ветви.

– Юра!
– позвал кто-то, приоткрыв дверь.
– Юр, ты не видел...

"Тётка Катька, - сообразил Валентин Юрьевич и спрятался за кресло.
– Веник заметила?"

– Что?
– с неудовольствием спросил папа.

– Не что, а кого. Верочка моя не у тебя?

"Только её тут и не хватало", - подумал Валентин Юрьевич. Испытал немалое облегчение. Раз Катя ищет свою несносную доченьку, вряд ли заглянет под веник.

– Нет, я её не пустил, - ответил папа и снова взялся за молоток.

"И правильно", - мысленно похвалил Валентин Юрьевич. Вредная девчонка вечно норовила залезть в гостиную, и если ей это удавалось, тут же начинала как попало лупить по белым и чёрным. На фортепианный концерт сбегался весь дом, Верочку, наградив аплодисментом, от инструмента отлучали, а дверь запирали на ключ. Обиженная таким обращением исполнительница садилась под дверью на пол и начинала ругаться. Никто не мог её понять - слова смачные, гортанные, но не русские. Ядвига Адамовна, заставши однажды Верочку за этим занятием, припомнила, что нечто подобное слышала во времена оккупации.

– Просто от рук отбились дети, - пожаловалась папе тётя Катя.
– Валя тоже куда-то пропал, в коридоре бросил мусор и веник.

– Валентин, что я слышу?
– весьма строго спросил папа. Он выбрался из-под ветвей и стал озираться, уперев руки в бока.

"Чёртова тётка!" - обозлился Валентин Юрьевич, выскочил из-за спинки кресла и кинулся прочь. В дверях обернувшись, соседку обозвал толстой предательницей, но не слишком громко. Пути к отступлению были отрезаны: на кухне мама, Катя на хвосте, куда бежать? Одно спасение - лес.

Лес в коммунальной квартире образовался два дня назад. Екатерине Антоновне подруга из института лесного хозяйства предложила купить по дешёвке ёлку или сосну на выбор. С ёлками и соснами под новый год было почему-то в городе туго, продавали обыкновенным гражданам преимущественно палки, но руководство института лесного хозяйства для сотрудников расстаралось, завезло ввиду дефицита с избытком. Катя хотела взять сосну, но выбрать никак не могла - одна другой краше. Тогда она решила сделать соседям приятное и - благо недорого, - загрузила в институтскую бортовую машину: для Ядвиги Адамовны, для Зинаиды Исааковны, для семейства Ключко, для токаря Петрова и жены его, да и для себя тоже - по сосенке. Хвойный бор вывалили во дворе, и тут выяснилось: Ядвига Адамовна ярый противник бездумной вырубки, Зинаида Исааковна не выносит сосновый дух и поэтому обзавелась облезлой ёлочкой, токарь Петров увёз жену на конференцию по партийной линии в Крым, а Юра уже давно купил новогоднее древо и держал его до времени в сарае - подальше от Валентина Юрьевича. Институтская машина уехала, вернуть лесное хозяйство институту не представлялось возможным. Катя сказала: "Ладно".

– Раз такое дело, - сказала тётя Катя, - будет у меня лес. Помоги, Юра.

Павлик с Юрием Александровичем затащили сосны в гостиную Зайцев. Павлику Катя приказала установить самую большую сосну в центре и украсить, а Юрия Александровича попросила остальные деревья расставить вдоль свободной стены. Никто ей не возразил, не рискнули волновать - Катенька с животом была, на седьмом месяце. Так появился в коммунальной квартире лес.

Спасаясь от толстой тёти Кати, Валентин Юрьевич ворвался в полутёмную гостиную Зайцев, огляделся - лампа настольная включена, под ней книжный разворот, блёстки дрожат на ёлке, в кресле клетчатая гора - кто-то бросил плед. У стены строем сосны, там тень. Сразу не заметят, а дальше будет видно, что делать. Только тихо, как индеец. С ловкостью водяного питона скользнул он под хвойные лапы. Не хуже последнего из могикан, так ему показалось. На деле нашумел и натрусил на пол иголок. Затаив дыхание, услышал, как в коридоре шаркает домашними мокасинами Катя. Клетчатая гора в кресле зашевелилась и сказала: "Тер-ртоддо тр-рагадамхабен!" Ничуть почти не испугавшись, Валентин зашипел:

– Тиш-ше с-сопливая!

Спели дверные петли.

– Сама посмотри, - сказала кому-то тётя Катя.
– Я же не выходила отсюда, зубрила плюсквамперфект.

Валентину не было видно, кто вошёл в комнату следом за нею, мешала дверь, но это выяснилось тут же.

– Верунчик, - позвал мамин голос.
– Я знаю, где ты.

"Не знает, - подумал Валентин Юрьевич.
– Она всегда так. Только бы эта девчонка..."

Но события уже вышли из-под контроля. Екатерина Антоновна добралась до письменного стола и со стоном: "Ох, не могу!" - опустилась на стул, мама вдруг оказалась рядом с креслом и сдёрнула плед, а девчонка заорала: "Иххатамихнихтгезет!" - с хохотом выскочила из кресла и кинулась в лес.

– Ай!
– вскрикнула Катя.

– Верунчик, нельзя так пугать маму, - хладнокровно сказала мама.

– Брысь отсюда!
– грозно зашептал Валентин Юрьевич противной девчонке, но та лезла в лес напролом, как бешеная.

Тут мама включила свет.

– А, и ты здесь, - сказала она.
– А я ведь просила подмести в коридоре ещё раз. Ну-ка, вылезай. Ведёшь себя, как маленький.

Стерпеть такое невозможно. Валентин Юрьевич покинул убежище, как и подобает индейскому воину, невозмутимо. Гордый и мрачный, проследовал в коридор и, вынашивая планы страшной мести, стал мести проклятым веником проклятый мусор. Злился недолго, потому что в коридоре пахло мандаринами и свежей хвоей, исходил жаром печной бок, и слышно было, как в гостиной пытаются прийти к соглашению чёрные и белые - мама, сбиваясь и путаясь, припоминала какую-то мелодию и подбирала аккомпанемент.

***

Занимаясь неотложными делами, Ключик всё это вспомнил до мелочей. Без горечи, как ни странно, и даже без грусти. Видимо, от времени стёрлись острые углы, чёрные и белые клавиши пришли к согласию, и возникла маленькая музыка - Моцарт, а не Шопен. И то сказать, когда в середине декабря меняешь на крыше шиферный лист, грустить некогда. За работу Ключик взялся не сразу, сначала убедился, что разгильдяи-строители не наделали на крыше новой беды, поискал и нашёл на чердаке возле печного борова припрятанные тали, оттащил в сторону трап и сбросил с западного ската строительный мусор. Покончив с этим, занялся ремонтом. Два новых листа потратил. По-хорошему надо было заменить ещё один, с трещиной, но мал запас. В предвидении новых неприятностей Валентин Юрьевич решил сэкономить - поставил на место задравшийся лист, а трещину прикрыл крупным обломком.

– Так-то лучше, - удовлетворённо сказал он, положил поверх для верности трап и, наступив на него, подобрался ближе к новому пожарному выходу. Любопытно стало, закрыт ли он изнутри. Оказалось - нет.

Ключик без труда отвалил створку стальной двери и заглянул в коридор "соточки". Ничего особенного, вид унылый, стены в полимерной окраске, наливной пол, потолок по современной моде - светится весь, но тускло. В конце коридора дверь с кодовым замком, над нею надпись самосветящейся малиновой краской: "выхода нет".