Колодезная пыль

– Не ругайся, да? Закуси! Потом ляжешь, отдохнёшь.

– Вась, иди сюда, ко мне.

– Василий Степанович, вам бы прилечь.

– Но! Хонеста морс турпи вита потиор!
– выкрикнул Василий, расталкивая утешителей.
– Цезар! Моритури те салутант!

И с этими словами он прыгнул в окно, как в воду с вышки. Всё смешалось в доме Вельможных: визги двух женщин, мяв придавленного кота Василия, проклятия его хозяина, причитания Заури. Ключик за всей этой суетой наблюдал отстранённо. Опасности больше не было, первый этаж. Ушибы, царапины - мелочь. Но ведь прыгал-то он всерьёз. Вот какие от любви приключаются драмы. А всё Оленька. Сериалов насмотрелась, пробует воплотить. Скучно ей без остренького. И Ленка Викторовна...

***

Ленка Викторовна? Совсем гнусно стало Ключику, когда в пустоте замусоренной комнаты сгустились призраки. Женщина без лица на диване и с ней Заури. Стол, мятые обёртки - серебряная и золотая. Два пустых фужера. Початая бутылка шампанского. Почему шампанское? Красное было на столе, "саперави". Я прочёл на бутылке. Нет. Фужеры - значит шампанское. Немного шампанского за знакомство. Спрыснули договор. Ты, значит, подписала? Ленка Викторовна. Заури молча тискал ту, на диване. Её лицо... Ленка? Прихлынула память. Лица людей, события, имена. Толчками крови в виски стучало: "Валь!.. Грязь!.. Перхоть!.. Пыль!.." Ключик не мог дышать, так подступило к горлу. Окно. Воздух, небо. Открыть.

Он кинулся к окну, задёргал задвижку, толкнул оконницы. "Дзан!" Стекло лопнуло и посыпалось, как тогда. В ноздри ударила вонь. Дрожжевая фабрика. Зелень в глазах. Ключик упал на подоконник животом. Тьма, бездна, и в ней огоньки. От тёмного бурления и дрожжевого запаха мутило нестерпимо. Живот свело спазмом, горлом и носом хлынула горечь. Обрыв, пропасть. Только бы не упасть. Оа-ар-ркха-кха! Наизнанку. Оа-а! выворачивает. Гнусь, горечь. Ох! Оа-ар-р! А-кха! Кха! Гадости сколько накопилось. Оа-а! Ах-х... Не могу, одна желчь. Оа-ар! Кха-а! Блевота. О-ух. Вдохнуть. Воздух оттуда тёплый, вонючий. А на веранде - холодный. Но туда не дойти, с ног валит. Встану, голова опять закружится, свалюсь в пропасть. Как с вышки в воду. Был первый этаж, а теперь дна не видно. Тьма, огоньки. Котлован? Откуда? Яма была на месте восьмого номера, а теперь? Улица где? Ключик попробовал поднять голову - глянуть туда, где громада девятого дома, многооконная серая сталинка, но в глазах снова всё поплыло, и снова прихлынула горечь. Дряни нажрался, блюй теперь. Оа-а! Кха-ха! Легко сказать. А если нечем уже? Если лезет наружу с желчью душа? На руке красное. Кровь? Оа-а! Ох-х! Всё изблюй. Желчь, кровь, душу. Всю погань. В ушах звон, но чуть легче. Кровь - это из носу. Кровопускание. О-ух. Блевал, значит было чем. Жрал, значит, недавно. Где взял, если тут пропасть? Пиццу Коля привёз и банки с энергетиком. Целую кучу. Коля? Огра так зовут. Значит, это был не сон. Он страшное сказал что-то. Вид у тебя, сказал, как у покойника. Нет, не то. Это не самое страшное, я и есть покойник. Он вот что ещё сказал: еле к тебе сюда заехал, всё вокруг перекрыто. В последний раз, сказал, больше сюда не поеду. Реконструкция. То есть как? А как же я? А он мне: дурак, выбирайся отсюда, пока вместе с домом не зарыли. Но нет. Не это самое страшное. Вот после чего меня накрыло: улицы твоей Девичьей, сказал он, нет больше на карте, и адреса твоего в городской базе тоже нет. Система заказ на доставку не примет, доставлять-то некуда. Где эта улица, где этот дом?.. Крутится-вертится слон голубо... Как это так нет адреса? А я где? Вот тут-то он и сказал самое страшное. А ты нигде, говорит. Я, говорит, потому тебе сегодня пиццу привёз, что предзаказ был, и я тебя, Ключко Вэ Ю, запомнил. Будь не моя смена, хрен бы тебе что доставили, вернули бы на счёт бабки за вычетом штрафа за неверно указанный адрес. Ты нигде теперь, никто и звать тебя никак. Выбирайся отсюда, пока заживо не зарыли, поехали. Но я ему: не могу, заказ ещё не сдал. А он: ну тогда прощай. Мне с тобой на пару подыхать неохота, меня жена ждёт. И уехал. Фу-у... Кажется, полегчало. Можно поднять голову.

Девятого номера больше не было. За котлованом, над островком битого кирпича и неузнаваемого хлама дрожал воздух. Сквозь плотный желтоватый туман, в сотне метров можно было ещё различить очертания каких-то цистерн, но дальше ничего видно не было, кроме шевелящейся мути. Там глухо погрохатывало и взрыкивало, как будто монстр, топча городской квартал, неторопливо насыщался обломками и отрыгивался между глотками.

Никто, нигде и звать никак.

– Я Ключко Валентин Юрьевич! Я живу здесь!
– в гневе заорал Ключик. Жёлтая мгла пожрала крик без остатка, потому что не от чего было отразиться звуку.

Глава восьмая

Кричать можно всё что угодно, от крика не рухнут стены и не поднимутся новые. От одного слова "живу" живее не станешь. Сбросив пар, Ключик ощутил новый приступ апатии: идти никуда не хотелось, даже окно закрыть и то не хватало сил. Сидеть бы вот так вот на подоконнике, вдыхать тёплую дрожжевую вонь вечно. А лучше лечь на пол. Он пошаркал ногой, зацепил белую, в жирных пятнах коробку от пиццы. "Я что же, прямо тут её и сожрал? Нет, о чём угодно, только не о еде, а то стошнит, а нечем. Пусто внутри. Странно, что денег хватило. Когда делал первый заказ, на счету оставалась какая-то мелочь. Почему? Там за день до того приличная сумма была, мы копили на доплату за квартиру. А теперь там опять куча. Откуда? Ну, гриб заплатил, ну, проценты первого числа пришли старые, а остальная прорва откуда? Надо бы выяснить". Он нехотя поднялся, через силу закрыл окно - стекло всё-таки раскокал, чёрт!
– и потащился прочь из квартиры Вельможных. На продутой ветром веранде его взяла за животики дрожь. Выдыхая пар, он совал ключ в замочную скважину и не мог попасть, тряслись руки. "На черта закрывать? В квартире пусто, а даже если бы и осталось барахло, кому оно нужно?" Он махнул рукой и совсем было собрался подняться к себе, но то ли холодный воздух так подействовал, то ли мелькнувшая мысль: "Всё равно никто теперь сюда влезть не сможет", - стало ему любопытно: "Так-таки никто не сможет залезть?" Ежась от холода, стал осторожно, приставным шагом спускаться во двор, но чуть не упал на предпоследней ступеньке. Заметил разбитый телефон, переступить хотел - нога поехала. Рассматривая телефонные останки, забыл мёрзнуть. Белая искорёженная тушка вывалила разноцветные кишочки на щербатый бетон, выглядела неважно. Видимо, шёл дождь, трупик телефона поливало всякой дрянью с крыши. Весь в грязи. Починить - думать нечего. А жаль, хороший был, хоть и старый. Склонившись над обломками и дыша на них паром, Ключик с удивлением отметил, что о телефоне вот жалеет, а о том, что ушла Ленка, - нисколько. Смешно себя вёл и глупо, выбросил телефон, потом в шлем полез, чтоб забыться. Мальчишка. А мог ведь и подохнуть, лежал бы там, наверху, кишочками наружу. Сдох бы и обошёлся без похорон, потому что хоронить некому. Ключик распрямил спину и сунул в карманы руки. К себе самому тоже не испытывал жалости - с чего бы? Ну, остался без телефона, и что? Кому звонить и зачем? И терминал работает и шлем.

– Нет, в шлем нельзя. Там тот тип из безопасности, - сказал Валентин, шаркая ногами по ясеневым листьям, усыпавшим дорожку.
– В мэрию звонить голосом не хочу. Лучше в письменном виде.

Он подошёл вплотную к глухой стене, закрывшей полмира, задрал голову. Быстро справились, молодцы. Шероховатая поверхность, похожая на вулканический туф, только с поправкой на цвет. Не розовая, жёлтоватая. Метров двадцать сплошной гладкой стены, выше какие то уступы вроде треугольных пилястр ещё метров на шестьдесят. И ни одного окна на всю стену. Обелиск. Как они там будут жить в таком склепе? Заломило шею, Ключик опустил голову. У цоколя, всей стены, решётка наподобие ливневого стока. А если бросить туда камень? Камешек, подброшенный на ладони, упал, подскочил на одном из серых зубьев и провалился в щель. Из тёмного оскала вынесло усиленный эхом всплеск.

– Ливнёвка и есть, - сказал Ключик. Заглянул за угол дома, в ущелье между стенами - старой и новой. Протиснуться можно при желании, но что дальше? Надо посмотреть.

Тискаться не пришлось, узкая на первый взгляд щель оказалась достаточно широкой, чтобы свободно прошёл один человек среднего телосложения. Ключик продвигался, осторожно ступая, мимо обрубленного крыльца Зайцев, мимо опрятно занавешенного окошка Ядвиги Адамовны, вдоль штукатуренной бог знает когда стены, под свесом крыши. Бактобетонный монстр, когда рос, зацепил и обломал кое-где края шиферных листов. "Как пить дать потёчёт у Зайцев крыша", - подумал Валентин. Остановился там, где закончилась под ногами решётка. Монолитный прогон, подпорная стена, за нею обрыв. "Заглянуть? На колени стать страшно, разве вот на живот лечь". Так он и сделал. К обрыву подполз ужом, высунул голову. Нет, при желании можно было бы выбраться. Кое-где сантиметров тридцать от цоколя, а местами и все пятьдесят осталось вдоль стены.

– Фу... ундамент мне зацепили, сволочи, - брякнул Валентин Юрьевич, чтобы хоть что-то сказать. Ругался зря. Понятно ведь: когда вылезет из котлована бактобетонный риф, подопрёт фундамент десятого дома прочно.

Выразив недовольство, Валентин попятился, потому что понял: не будь даже наглухо заткнут зев дорожной развязки, всё равно не хватило бы духу пройти над обрывом пятьдесят метров. Просядет грунт, поползёт. Кракнет под ногами асфальт, полетят с шорохом в котлован комья земли пополам со щебнем, шкарябнут пару-тройку раз по штукатурке скрюченные пальцы... А-а! Чавк. И всё.

– Нет, жить мне ещё не надоело, - шепнул Ключик. Пятясь, поднялся сначала на колени, затем встал и на полусогнутых кинулся обратно во двор. Отдышался. Осмотрев ограждённую со всех сторон территорию, сказал:

– Что твой колодец.

На западе бактобетонная махина. На юге стена паркинга со слепыми окошками, над которой зеркальная небоскрёбина чуть не до самых туч. На востоке казематного вида мур дорожной развязки, метров двадцати высотой. Без альпинистского снаряжения не выбраться. С южной стороны в углах ни щели, мышь не пролезет. Вот разве что если поднять в юго-западном углу решётку ливнёвки... Ключик уронил туда камень, стал считать секунды, но на десятой остановил счёт. Колодец в преисподнюю.

– В гости ко мне теперь только на вертолёте. Или на верёвке м-можно, с крыш-ши, - стуча зубами, сказал Ключик. Его трясло.

– Ну х-хватит, - заявил он и вернулся домой. Останки телефонной трубки поднимать не стал: ну их, не хоронить же с почестями, да и мусор всё равно выбрасывать некуда. Первым делом камин.

Камин - утроба дома, а труба каминная - кирпичное горло его. Был дом когда-то многотрубным, для обогрева употреблял дрова и уголь, но грянули после войны перемены - пришлые люди всадили в изразцовые бока печей газовые рожки, и началось: стали одна за другой пропадать трубы. Тут котёл газовый поставят, там электрический, станет холодно в кирпичной утробе, а обожжённое бездымное горло зарастёт паутиной. Но остались всё-таки в доме три трубы, потому что Ключик свои печки ломать не дал. Как ни подъезжала жена - ни в какую. Хочешь термолинол на пол, изволь, но печи не трожь, потому что к термолинолу ладонями прижаться можно только раком ставши, а чтоб щекой, так вовсе надо лечь. И в декабре не воет в термолиноле ветер, не ревёт драконов огонь. Отстоял, уберёг, и, как оказалось, не зря. Жёны приходят и уходят, а камин - нет.

– Не отрезали бы только газ, - буркнул Ключик, сбрасывая в прихожей обувь. "Заодно воду и свет. Ага, электричество есть, пол тёплый. Да что пол! Сеть есть, а она по тому же проводу. И шлем работает. Вода..."

Он заскочил по дороге в ванную, открыл кран. Есть. Стараясь не смотреть в зеркало, наскоро умылся. Думал при этом: "Так и должно быть, потому что когда строили зеркальный дом на Подгорной, подключили оттуда. Ох, вода горячая! Здорово. И газ, и свет, и воду и каналью туда же вывели. Прекрасно. В коридоре у меня бардак, и ладно, пусть. Что нам ещё нужно для полноты счастья?"