Колодезная пыль

Лет шесть уже Зинада Исааковна каждую весну насыпала на холмики свежую землю и высаживала всякую зелень, но ничего не приживалось, расползалось по всему двору, а на могилах крысоподобных умных собачек почему-то не росло. Зина сокрушалась, соседям плакалась о потраченных даром деньгах на рассаду и подкормку, но каждую весну всё равно исправно подсыпала, подкармливала и высаживала.

– Они ей были как дочери, - сказала однажды Ключику Ядвига Адамовна в ответ на дежурную шутку про Зину.
– Тебе этого не понять, Валя. Зиночка всегда искала алтарь, на который могла бы положить живот, но ей не везло с алтарями.

Тридцатилетнему Валентину Юрьевичу и это показалось смешным, он ответил сердобольной Ядвиге очередной пошлостью в стиле разнузданных комиков двадцать первого века. Что-то такое о крысах задвинул и жертвах на алтарь ГэБэрии.

– Зря ты так, Валя, - Ядвига Адамовна тронула голову китайского болванчика.
– Времена не выбирают. Неизвестно, кем бы ты стал, если б родился лет на пятьдесят раньше. Неизвестно, смог бы не испачкаться, и сохранить хоть каплю любви, но, думаю, над Зиночкой не стал бы смеяться. В ней любви столько было, что хватило и на её му... но, что это я.

Ядвига Адамовна остановила голову болванчика и отвернулась к завешенному опрятной гардиной окну. Продолжила:

– Всё это сплетни. Не её вина, что остаток любви достался двум собачкам, а теперь, когда их нет, всем нам.

Любовь Резиновой Зины к жильцам десятого дома приняла после гибели Айнки и смерти Зюськи очень странные формы. Зина вдребезги разругалась на политической почве с Ядвигой. Павлика Зайца во всеуслышание обозвала святошей и ханжой, а Катеньку попыталась вернуть в лоно атеизма: доказывала, что бога нет, потому что вот ведь Гагарин в космос летал и бога не видел. И многие после него летали. Ключика стала путать с покойным отцом, мелочно опекала и старалась внушить, что Ленка Викторовна дурная женщина и ему не пара. В семейном сериале Вельможных взяла на себя роль резонёра, при всех поворотах любовной интриги выскакивала к рампе, чтобы сообщить о неких мелочах, ускользнувших от внимания почтенной публики. В общем, оставшейся в Зиночке искры любви хватило на то, чтобы разжечь в доме могучее пламя распри. А когда вселился после токаря Петрова в пристройку Вельзевул...

Отблески пламени плясали на стене Вельзевуловой пристройки, отражались в тёмных стёклах подслеповатого окошка со свёрнутой на сторону форточкой. Валентин снова взялся за лопату. Сдвинутый в сторону костёр дожигал последние обломки досок, надо было закончить, пока не прогорит дотла. Ледяная корка, подтаяв, оказалась не толстой, под нею лёгкая земля, супесь. "Глубоко не нужно. На два штыка и хватит" - подумал Ключик, выгреб в последний раз землю, воткнул лопату и повернулся к захолодевшему тельцу в белой с бурыми пятнами тряпке. Через четверть часа с погребением было покончено. От костра остались тлеющие уголья. Ключик оглядел едва видные в багровом сумраке холмики. Айнка погибла, сбита машиной, Зюська умерла от голода дней через десять, отказалась есть. Рядом кот Василий, джентльмен, застреленный в миг высочайшего душевного подъёма. "Ну, хватит о мёртвых, надо о живых позаботиться", - подумал Ключик, рукавом отёр мокрое лицо, остатки углей закидал размякшей жижей - землёй пополам со снегом, а затем повернулся к пристройке. "Как её звать? Имени не знаю. Может, у неё и нет имени. Чёрная, как ночь.

– Ночка!
– позвал Валентин, вглядываясь в темень.
– Ночь! Пойдём со мной. Ночка!

Но овдовевшая кошечка на зов не вышла. Куда подевалась, непонятно. Когда Валентин возился с костром, сидела под оконцем пристройки, потом исчезла. Ключик для приличия позвал ещё раз, собрал инструменты и потащился к дому, но вместо своей двери отпер дермантиновую стёганку с цифрой пять на медяшке.

– Что мне здесь было нужно? А, ну да, протопить я хотел.

Главное - найти предлог. Терзаемый раскаянием Ключик домой не спешил. Вернёшься, полезет в голову всякое разное, ни чай не спасёт, ни Джером; тем более, читать бросил как раз на том месте, где рассуждения о превратностях кошачьей судьбы.

Ключик поставил в прихожей у стены лопату, уронил рядом топор. Оказавшись в нелепой кухоньке Резиновой Зины, разжёг пламя в хитрых кишочках газового монстра и стал бесцельно слоняться по квартирке товарища Гольц, бывшей стенографистки партийного бонзы. Снял и повесил на рычаг тяжёлую трубку телефонного аппарата; идя в комнатушку, по линялым обоям провёл пальцем; выглянул в окно, улыбнулся. Маленькое окошечко, но всё слышало, видело многое. Деспотической и ревнивой была любовь Резиновой Зины к жильцам дома номер десять по Девичьей улице.

Комнатка без мебели показалась Ключику крошечной: непонятно, как помещался в ней диван-мастодонт, непонятно, зачем держала Зина за шкафом складную кровать. Валентин Юрьевич осмотрел кроватную плоскую раму с надписями на немецком языке, прочёл вслух название фирмы и год: одна тысяча девятьсот тридцать четвёртый. Так это же...

***

В августе сорок пятого Александр Михайлович Ключко, стоя на нижней веранде родного дома, смотрел на верхнюю площадку лестницы, как на высоту, которую следует любой ценою взять. На плечах Александра Михайловича имелись мятые погоны старшего лейтенанта, в петлицах красовались золотые скрещённые пушечки. Фуражку старший лейтенант по случаю жары снял и держал в руке, другою рукою дёргал, безуспешно пытаясь открыть клапан офицерского планшета, - заколодило замок, как всегда не вовремя.

– Я здесь жил до войны!
– раздражённо кричал он вверх.
– Это мой дом, я здесь родился! Ключко моя фамилия!

Верхняя площадка хорошо охранялась - похожая на Ягу старушенция, уперев руки в бока, отвечала пронзительным голосом:

– Где родился, где крестился - это ты жене своей рассказывай, а мы здесь прописаны.

Из-за плеча костлявой ведьмы трёхголовым змеем выглядывали соседи, наперебой доказывая друг другу, что это немыслимо, и без того набит второй этаж до отказа, а если поналезут всякие довоенные товарищи, то и вовсе дело будет швах. При упоминании о погибшей в первые дни войны жене Александр Михайлович захотел прямо тут же пойти в атаку и всех, кто окажет сопротивление, с высоты сбросить, а точнее - спустить с лестницы. С пожилыми ведьмами старший лейтенант артиллерии, командир расчёта противотанкового орудия, не стал бы связываться, однако пару толстых мирных граждан мужского пола могли пострадать, если бы не случилось на нижней веранде явления. Скрипнула за спиною старшего лейтенанта дверь, на площадку вышла заморенная женщина ростом Александру Михайловичу по плечо, сухонькая. Её Ключко не узнал, отвернулся, безразлично скользнувши взглядом.

– Шурик?
– проговорила она голосом Маши Вишневской.

С оторопью не сразу получилось справиться. На себя не была похожа милашка Машенька, ничего от неё не осталось, кроме голоса.

– Мам, кто это?
– спросило тощее существо неопределённого пола, неприязненно наблюдавшее из-за дверного косяка, как долдон в офицерской полевой форме тискает мать.

– Ох, Шурочка...
– со слезами причитала Маша.
– Ядвига, доченька! Дядя Саша вернулся... Живой! Помнишь, я тебе...

– Вы там прекратите спектакль!
– подала голос ведьма, наблюдавшая за встречей сверху.
– Живой или не живой, всё равно не пропишется. А всяким вредителям вроде вишнёвой ногохвостки, вообще лучше не высовываться.

Когда в тридцать седьмом году расстреляли мужа Маши Вишневской, Адама, из готового к печати тома энциклопедического словаря срочно исключили статью о нём. Между Вишневецким Иеремией Михайловичем, - князем, украинским и польским магнатом, - и вишнёвыми пилильщиками, - насекомыми отряда перепончатокрылых, - образовалось, как после выдранного зуба, пустое место. От редакционной коллегии потребовалось невозможное - за час изобрести вставку. Тридцать седьмой год не ограничивал исполнителей одним лишь возможным, требовал невозможных свершений. Редакционная коллегия выкрутилась, сочинила не существовавшую прежде в природе вишнёвую ногохвостку, садового вредителя, вместо выдранного с мясом и кровью Вишневского Адама, фармацевта. Каким образом ведьме стало известно об этой истории - тайна, но мало ли мерзких тайн было тогда, есть сейчас, и будет, по-видимому, до тех пор, пока не иссякнет род человеческий?

– Лучше спрячься, вредительница!
– кричала с верхней площадки ведьма. Прочие соседи молчали, а некоторые спрятались, для того, должно быть, чтобы не оскоромиться.

– Ядвига, я просила тебя присмотреть за супом, - суховато напомнила Маша Вишневская. Когда закрылась за дочерью дверь, она негромко предложила Александру Михайловичу:

– Шура, ты бы мог пока остановиться у нас.

– Ну нет! - сдавленным голосом проговорил старший лейтенант.

Не заботясь об остальных вещах, сложенных во дворе, он взял прислонённую к стене веранды трофейную складную кровать и потащил её по лестнице вверх.