Колодезная пыль

– Даже если бы я не раскокал его собственноручно об ступеньки, всё равно толку от него шиш, - задумчиво сказал в пространство Ключик, - потому что без питания он не работает тоже. Дурацкое положение.

"И даже более чем дурацкое. Все сети отключены, связи нет, наружу не выберешься. Окончательно меня решили из дому выжить. Как будто нарочно... Постой, Ключик! А и вправду, не Бабичев ли это устроил в отместку? Сидят где-нибудь поблизости его люди, ждут, когда я наружу полезу. Как тут не полезешь? Был бы телефон, только не радиотрубка, а... О! Телефон!" Ключик прихватил в кабинете старый блокнот с выпадающими листками - жёлтый, исписанный вдоль и поперёк, - сунул его вместе с огрызком карандаша в карман и отправился на первый этаж, к Зине. Эбонитовое чёрное чудище в её прихожей обходилось без питания. Ключик снял с рычага трубку, послушал гнусавый гудок, отыскал в блокноте телефон диспетчерской электроснабжения, прокрутил пальцем, сунутым в дырку телефонного диска, первую цифру, послушал щелчки в трубке, но вторую цифру набирать не стал. После серии щелчков - гудок.

– Дурак я, - сказал он в эбонитовую решётку микрофона.
– Сто лет уже телефонная станция не понимает пульсового набора.

Сто не сто, но двадцать лет как минимум Резиновая Зина не могла никому звонить. Возможно, она даже не заметила этого, ведь с восемьдесят второго (или восемьдесят третьего?) звонить ей было некому. Бедная Зинаида Исааковна!

– И вдвое не такая бедная, как ты, - сказал себе Ключик, вешая со стуком трубку.

Глава шестнадцатая

На войне как на войне, говорила Ядвига Адамовна Вишневская, когда в доме на Девичьей улице отключали воду. Ключик верил ей, все знали - когда во время войны немцы взяли город, она с матерью осталась. Не по своей воле, конечно. Эвакуировали в первую очередь нужных, во вторую - родных, а уж в третью... До третьей очереди не дошло дело, паровозов не хватило, вагонов и ещё чего-то, быть может, времени. За нехваткой времени или ещё чего-то сбившимся в густую толпу на вокзале гражданам никто не сказал, что решено взрывом обвалить на пути вокзальный мост. Нет, кому-то, должно быть, сказали, иначе откуда бы взялись в очумелой толпе слухи? "Вокзал минирован, его взорвут сегодня в два", - "Что вы такое говорите? Как можно? Ведь люди!" - "Не сегодня, а завтра в два", - "Кто сказал в два? Почему в два? Ведь далеко ещё немцы!" - "Будет врать-то! Не вокзал, только мост. Я сам слышал по радио", - "Когда?" - а чёрт его знает, когда. Стали спрашивать непроспатого какого-то путейца, тот только отмахнулся молотком и пошёл обстукивать колёса литерного состава. Двери опечатаны, оцепление на платформу не пускает, паровоз под парами. "Видал? Не будут взрывать. Этот ходит, стучит. Как они выпустят литерный, если сегодня в два? Пять минут осталось" - "Неразбериха. Видите, что творится?" Сложно было не увидеть. Не нужные и не родные, сбитые в толпу граждане волновались, как море в шторм, а когда дрогнула от взрыва земля и в зале посыпались стёкла, всею толпой хлынули в двери. Началась дикая давка. Машеньке Вишневской с дочерью Ядвигой повезло - их не задавили и друг от друга не оторвали - Маша в дочку вцепилась мёртвою хваткой. Когда вместе с ревущим обезумевшим стадом их выдушило на платформу, стало ясно - никто больше никуда не едет. Хода нету и литерному, и обыкновенному.

Октябрьским промозглым днём мать притащила Ядвигу в разбомбленный дом на Девичьей, потому что поняла - лучше не дожидаться третьей очереди родным репрессированного фармацевта: их задавят в толпе или расстреляют под горячую руку. Хоть и стоял дом без крыши, комнатка в первом этаже, где ютилось после уплотнения семейство Вишневских, была вполне пригодной к жизни. С потолка не текло, стены уцелели, одно плохо - уж очень холодно. Вот если поставить печку... Поставили. "Буржуйку, - рассказывала Ключику Ядвига.
– Не знаю, где мама её раздобыла, сменяла на что-то. Топили мы всякими обломками, стульями. Разбивали мебель. До малинового цвета раскалялась труба, из колена, шипя, капала чёрная жижа. Прямо на измазанном сажей круглом пятаке кипятили в кастрюле талую воду. Дай бог, Валя, чтоб не пришлось тебе никогда есть суп из картофельных очисток, сваренный на талой воде. И всё-таки наша печка была чудом, мне до сих пор снится чёрная дверца с задвижкой, жар..."

– Не та ли это буржуйка, что валяется у меня на чердаке?
– спросил Ключик, осматривая опрятную квартирку Ядвиги Адамовны. Вне всяких сомнений, кухня Ядвиги - та самая комнатушка, где они с матерью провели первую голодную зиму. Непонятно только, куда печную трубу выставили, разве что был в потолке пролом.

– На войне как на войне, - заявил Валентин Юрьевич, обращаясь к воображаемому противнику.
– Выжить меня отсюда не выйдет. А я выживу. Устроюсь прекрасно. Притащу с чердака печку и раздобуду где-нибудь дров. Куда трубу выставить, я придумаю, будьте покойны.

– С комфортом устроюсь, - говорил он, поднимаясь на чердак.
– Натоплю из снега воды и стану пить чай. Жратву из холодильника вытащу на веранду. Нет, вот это как раз ни к чему. Скоро в доме температура будет, как в холодильнике.

– Стану... сидеть... у печки...
– пыхтя, говорил он, таща ржавую тушу к чердачному люку.
– Дрова... подбрасывать... смотреть, как из колена капает... чёрная жижа...

У люка задержался, отирая рукавом лоб. Чтобы капала из колена жижа, нужно найти колено, а заодно и трубу. "Там валялись трубы и ещё что-то", - припомнил Валентин и вернулся туда, где обнаружил "буржуйку". Всё там было. Две длинные трубы, одна короткая, два рифлёных колена, да кроме них ещё какая-то непонятная рухлядь: закопченная железяка с круглой дырой, листы кровельной жести, - всё это Ключик по размышлении здравом прихватил. Но как спустить с чердака этакую тяжесть? "Верёвку бы... Канат... Канат?"

Он помянул добрым словом забывчивых строителей, отыскал возле печного "борова" тали и, подцепив на крюк печку за одну из трёх скобяных ног, мигом спустил её в люк. С мелочами управился без затруднений.

– Ну что же, чудо-печка, теперь надо искать, чем тебя кормить, - сказал спустя час Валентин Юрьевич. Плоды его трудов не вызывали сомнений - буржуйка стала на место. Под скобяные ноги легли кровельные листы, чтоб не летели на пол угли. Для железяки с дыркой тоже нашлось применение - сквозь неё высунула в форточку чёрную шею жестяная труба, похожая на коленчатого удава. С колосниками пришлось помучиться и с погнутой дверцей, но Ключик справился. Критически осмотрев отопительный агрегат, не смог удержаться, похвалил себя: "Я молодец". Оставалось раздобыть для буржуйки корм.

Валентин вернулся к себе, разыскал топор и ножовку, бодро спустился на нижнюю веранду, но перед лестницей остановился, во двор не пошёл. Что разбить на дрова? Свою мебель портить не хотелось бы, да и какие дрова из современной мебели? Не дерево, одна видимость. Разобрать на доски пол у Резиновой Зины? Тоже как-то нехорошо. Он помахивал топором, стоя перед лестницей, во двор сойти не спешил. "Что такое, Ключик?

– спросил себя удивлённо.
– Да ты, я вижу, боишься!" Некстати припомнился сон, в котором вооружённый охотничьим ружьём Бабичев выстрелами гонял гражданина Ключко по двору. "Зарою!" - кричал и палил поочерёдно из двух стволов. "Так дела не будет", - понял Ключик и принялся разжигать в себе злобу. Это ему удалось. Бормоча сквозь зубы ругательства, спустился во двор. Вверх не смотрел. Ничего не выйдет, если поминутно, выворачивая шею, озираться - не заглядывает ли в колодец поверх ружейного ствола стрелок. Чем по сторонам глядеть, лучше под ноги. Он стал смотреть вниз и сразу увидел на свежем пушистом снегу следы. От логова Вельзевула тянулась цепочка, начиналась у подслеповатого оконца со свёрнутой на сторону форточкой. Вела к свежей могиле. Кошка. Возле могилы Василия была проталинка, от неё следы вели обратно.

– Ночка!
– негромко позвал Ключик. Гриб с ружьём вылетел из головы, страх соскочил, и главное - стало понятно, где взять дрова.

Замок, врезанный в дверь пристройки, не заслуживал доброго слова, ломать его не пришлось. Топор в щель, лёгкий нажим - и готово дело. Дверь крякнула, подалась.

– Ночка!
– ещё раз позвал Валентин Юрьевич, стоя на пороге вельзевулова логова.

***

В пристройке ему довелось побывать до этого один лишь раз, в детстве. Токарь Петров, вернувшись с очередной партийной конференции, неожиданно пригласил Ключика-старшего поговорить. Чтобы не пришлось пить, Юрий Александрович взял с собою шестилетнего сына. Поэтому ли, или по иной причине, разговор не вышел. Чего хотел от отца функционер опальной партии, шестилетний Валя не понял, да и сам визит запомнил смутно: всё время потихоньку осматривался, ища в пристройке токарный станок. Всезнающая Зинаида Исааковна Гольц рассказывала соседям, что у токаря Петрова есть персональный станок с гравированной табличкой, и что никто, кроме самого Петрова, не смеет на этом станке работать. Мол, изредка, когда возвращается Петров с партийного съезда, подходит он к своему персональному рабочему месту и выполняет дневную норму. К великому сожалению Ключика-младшего, ничего похожего на токарный станок в пристройке не обнаружилось, шикарная мебель в те времена его не интересовала, хорошо запомнилась двуспальная кровать, и то потому только, что размерами поражала воображение. Не одного токаря могла вместить, по меньшей мере десяток. Не кровать - теннисный корт, удивительно, как прошла в двери. Как прошла, так и вышла. Петров съехал за город, в особняк, по утверждению Резиновой Зины. Долгое время пристройка стояла пустой, потом в неё вселился... Нет, не вселился, не въехал, а загадочным образом возник Вельзевул, которого Зина в глаза величала Гариком, а за глаза - не зло, уважительно - жуликом и жучком.

***

– Ну-с, что здесь у нас?
– спросил, чтобы подбодрить себя, Ключик. Приступил к осмотру.

Исчезнувший при загадочных обстоятельствах Гарик-Вельзевул ухитрился прихватить с собою мебель и вещи - две комнаты, кухонька, прихожая и прочие помещения были удручающе пусты. В прихожей, где у нормальных людей зеркало, косо висела обёрнутая бумагой пенопластовая доска с пришпиленными записками. Имена, телефоны, обрывки каких-то документов, похожих на ведомости или накладные. Кое-какие записи, очевидно самые ценные, сделаны были прямо на доске. Почерк Вельзевула напоминал колючую проволоку, рукописная цифирь страдала пляской святого Витта. Ничего из записей сходу не разобрав, Ключик направил стопы в комнатушку, где раньше стояла гигантская кровать. Именно в этом помещении было окно с покосившейся форточкой, а значит, овдовевшую кошку следовало искать там. Кошки Ключик не нашёл, зато понял, откуда она приходила и куда уходила. У дальней стены доска крашеного пола была отодрана, валялась под окном. Из подполья валил пар, на сырой стене висели безобразные жёлтые сосульки, с них капало во влажную черноту. Сыро было в комнате, как в бане, но не жарко, а промозгло. Валентин опустился на колени, положил топор и пилу рядом и заглянул под дощатый настил.

Кирпичная кладка разворочена, в проломе под нею серое жерло железобетонной трубы - аркой. Конечно, будь Валентин Юрьевич котом, он запросто смог бы спрыгнуть в тоннель, да и оттуда в покинутое Вельзевулом логово мог запрыгнуть очень даже просто.

– Эй!
– крикнул Ключик, тяня шею.

Труба ответила голодным гулом, понятно стало - там подземелье немалых размеров. Преисподняя. Метрового диаметра железобетонный тоннель уходил горизонтально прямо в стену и, стало быть, вывести должен был к нулевому ярусу дорожной развязки. Валентин осмотрел остатки старой кладки, прочёл оттиснутую на буром кирпиче надпись "1862", удивился (дом генеральши Поповой был построен значительно позже, лет через сорок), прикинул на глаз ширину раскрытия трещины в стене пристройки, - но всё это мимоходом. Не лезть же в кошачий лаз! Зачем? Решит Васильева вдова вернуться - вернётся. Выяснять, за каким чёртом строителям дорожной развязки понадобилось ломать снизу старый фундамент и закладывать трубу, тоже показалось бывшему артмастеру неинтересным. В конце концов, дверь вскрыл не из чистого любопытства и не за кошкой гнался.

– Пришёл сюда по дрова, так и занимайся дровами, - строго приказал себе Валентин Юрьевич. Вцепился в доску, желая отодрать, и тут услышал из железобетонной преисподней шум, как будто катили по трубе камни. "Хватит загадок", - проворчал он, понатужился, оторвал доску. Скрипнули ржавые гвозди, с треском отлетели щепы - гниловата доска и ничего в этом странного нет, если всё время несло из подземелья паром.

– Ничего странного нет в том, что Гарик с радостью продал эту халупу. Правильно её признали аварийной, жить здесь нельзя, адское место, - с отвращением оглядывая пущенные над просевшей землёю лаги, проговорил Ключик. Поддев топором, отодрал ещё одну доску - теперь не только кошка, средней комплекции человек легко смог бы спуститься в преисподнюю. Сложив три доски одну на другую, решил, что на первый раз дров хватит. Оставалось напилить и наколоть. Этим делом Ключик решил во дворе заняться: жутковато было ему рядом с дьявольской трубой, лишнюю минуту провести в квартире номер шесть не хотелось.