Комедия положений

Бабушка, так же как и я, грозы боялась, уснуть не могла и просидела всю ночь в кресле.

Утром она встала из кресла, потолок завертелся над её головой, бабушка попыталась поймать спинку кресла, позвать дочь на помощь, и ... ноги отказали, не сделав ни шага. Мама рассказывала, как это произошло:

"Я услышала громкий стук, как будто тюк упал, испугалась, стала звать:

– Мама, мама, - но ответа не было.

Я быстро прошла к ней в комнату, всё еще надеясь, что ничего плохого не произошло. Мама лежала на полу без сознания, и нога была странно вывернута. Ну, всё, подумала я, сломала шейку бедра."

Так и оказалось, сломала шейку бедра, отбила почки, и даже сотрясение мозга было, или она потеряла сознание от болевого шока. В бабушкином возрасте гипс не накладывали, считалось, что безнадежно, всё равно не срастется.

После падения и болевого шока сознание у нее не было вполне ясным, мысли путались. Увидев над собой склоненное мамино лицо, бабушка спросила её:

– Ноночка, что с тобой случилось? Почему ты такая худая, сморщенная?

– Я мама тяжело болею, вот и не могу никак тебя к себе забрать.

Но бабушка уже отключилась.

Условия содержания бабушки в больнице заставляли маму взять её к себе, не помогали никакие подачки нянечкам, бабуля была недвижима, а в палате много человек, памперсов не было, запахи тяжелые.

Вот мама и написала мне письмо в надежде, что я смогу приехать и помочь. А я была после операции. Растила, растила меня бабушка, но вот когда ей понадобился уход, я оказалась далеко, и не в состоянии приехать. 15 лет, еще со времен беременности Катей мучила меня трещина в прямо кишке, и вот, наконец, мне сделали операцию, я похудела, была слабая, как муха, не могла поднимать никаких тяжестей, и именно в этот момент случилось с бабушкой несчастье.

Пришла беда, отворяй ворота.

Еще летом, когда мы прощались, невеселая, я стояла на лестнице с детьми и ждала, когда бабуля подойдет к нам. Я знала, что бабушка обижена на меня за то, что я не оставила её у себя, но она молчала по этому поводу, молчала и я.

Она бодро вышла, мы обнялись, я сказала:

– Ну, всё, до будущего года.

– Пока, пока, идите, а то еще опоздаете, - заторопила нас бабушка.

И пошла обратно, худенькая, скособоченная, спешащая махнуть нам с балкона.

Что-то толкнуло меня в сердце. Совсем чуть-чуть. И толчок этот так и не оформился в слова в суете прощания, а на поверхность сознания вылезло совсем другое, противоположное первоначальному:

"Ну, да ничего, бабуля законсервировалась, последнее время не стареет, и не видно, что сдает", - подумала я словами.

Но мы виделись в последний раз. И сейчас, спустя полгода, получив письмо от мамы, я вспомню и пойму это чувство тревоги при расставании: "А будет ли этот будущий год?"

Мама написала мне подробное письмо. Врачи дали прогноз, что бабушка может прожить до шести месяцев. Я ответила маме, что сейчас проку от меня никакого, лучше я приеду попозже, к Новому году, тогда будет от меня не только моральная, но и физическая помощь. Но не пришлось.

В субботу, спустя три недели после несчастного случая, когда мама договорилась забирать бабушку, рано утром пришли мамины соседи снизу, Сона и её дочь Марина. Им позвонили из больницы, у мамы телефона не было.

– Как только они вошли, я сразу по их лицам поняла, что всё, - рассказывала мне мама, когда мы приехали на похороны.

Седьмого числа, оставив детей на свекровь, мы с Алешкой прилетели в Батуми.

Помню приземление самолета, запах мокрой травы, зеленые деревья, сырость и чувство тревоги.

Забот с похоронами было много.

С утра Алешка, я и Витя, муж Наташи, свояк Резо, мы втроем пошли в морг. Службы помощи тогда не было, и надо было самим найти машину, доставить тело в дом, где его обряжали для прощания вечером, а на другой день похороны.

Людей для обряжания тоже надо было искать самим, самим же нужно было указать в морге, какое тело вывозить.

Я бывала на похоронах, но видела покойников только в гробу, принаряженных, благообразных. А тут на столе что-то лежало, рабочая морга (нянечка? медсестра?) подошла и сдернула простыню.

И я увидела бабушку, непристойно голую, худую, и ноги выглядели, как дрова.

Дальше я очнулась, когда Алешка приподнимал меня с пола. Я не упала, а просто села, у меня подкосились ноги.

Почувствовав руки мужа, поднимающие меня, я зарыдала. Мне не было плохо, как мне бывало при виде и запахе крови, нет, мне было плохо, потому что стало невыносимо жалко свою бабушку, которую я уже никогда в жизни не увижу и не заговорю, и ничего не исправлю.

– И чего покойников бояться, - проворчала нянечка, но всё же прикрыла тело.
– Бояться надо живых.

Мы вышли, а Виктор остался, о чем-то договаривался с женщиной. Кажется, тело бабушки обрядили прямо там, в морге и привезли домой уже в гробу.

Я стояла на мокром асфальте возле морга, дышала сыростью, меня била нервная дрожь. Я знала, что рано или поздно мне придется столкнуться со смертью, так как следовало предполагать, что бабушка умрет раньше меня. Но одно дело предполагать, и совсем другое - пережить...

Теперь только, сию минуту, со смертью бабушки, мое детство уходило от меня навсегда. И невозвратимость жизни, необратимость течения времени понималась мною сейчас во всей своей неотвратимости.

Похороны были 9 декабря на новом кладбище в горах возле деревни Эрге. С утра шел мокрый снег, и было неясно, смогут ли грузовик и автобус подняться на высокую гору по скользкой дороге, или придется хоронить у подножья. Но медленно-медленно грузовик и автобус поднялись, вползли вверх. Грузовик с гробом шел первым, и глядеть из автобуса на буксующие, разбрасывающие мокрый снег колеса грузовика было страшно: если эта махина заскользит по мокрой дороге вниз, то и автобус сомнет. Но всё обошлось, бабуля ушла одна, мы ей там были не нужны. Мама долго, по-старушечьи причитала над гробом, тетя Агнесса обняла её и увела. А я с какой-то сосущей тоской увидела большое внешнее сходство мамы и бабушки, которое они всю свою жизнь отрицали: ушла под землю сморщенная, морщинистая старушка и оставила на земле такую же сгорбленную худую и морщинистую, свою дочь, своё подобие.

На похоронах и поминках было многолюдно: прилетел из Москвы дядя Боря, пришли мамины сослуживцы, родня со стороны жены Резо, тетя Тамара, мои одноклассницы.

Нелли Варданашвили, теперь по мужу Жордания, пришла прямо с работы. Она работала рядом, в банке на углу улиц Сталина и Ленина, и именно сегодня у них была проверка их работы.

Когда встали из-за стола, Нелли, отвлекая меня, рассказывала, что происходило сегодня в банке:

– Инспектора понаехали, все бумаги перевернуты, столы открыты, у всех головная боль, нервы. А я целый день бегала вот с чем.