Комедия положений

Наутро женщины, товарки по палате, пытались развлечь меня разговорами, но я смотрела в потолок и молчала.

Около двенадцати мне сделали укол транквилизатора или еще чего-то, дрожь страха прекратилась, и я, как автомат, послушно делала то, что мне говорили. Голоса мед сестер доносились как сквозь вату, и слова осознавались не сразу, а через несколько секунд после их звучания.

Операция длилась минут 15. Слышно было, как хирург щелкал ножницами. К концу операции мне стало нехорошо, я заметалась, мне пощупали пульс, и как сквозь вату я слышала, что всё в порядке, нужно потерпеть.

Потом попросили встать и перейти на каталку.

"И как я встану, когда я сплю?" думала я, но послушно шевелила ногами, переваливалась со стола на каталку, потом на кровать, на которой до конца дня в полудреме металась, было не столько больно, сколько как-то страшно от того, что меня резали, и хотя всё закончилось, страх не проходил. Каждые три часа кололи обезболивающее, и снотворное, но меня эти уколы плохо брали, я не спала и не бодрствовала, а пребывала в промежуточном состоянии просыпания. Смутные тени мелькали возле кровати, на губах я чувствовала влагу. Я осознавала, что мне дают пососать ложечку с мокрой марлей, приготовленную заранее и стоящую на столе.

Пить было нельзя, питье могло вызвать рвоту.

Вечером я очнулась настолько, что смогла разговаривать, и опытные женщины сказали мне, что уколы меня плохо брали, большинство людей спокойно спят, а я нет, всё время билась.

На другое утро была болезненная первая перевязка, а потом, всё, с той поры таких болей, какие я терпела почти пятнадцать лет, не стало.

Потом у меня начался цистит, потом обострился гастрит от таблеток, которые я принимала от цистита, в общем, конец света.

Меня навещали, было лето, теплый сентябрь, приезжали Иринка, Алешка, дети, коллеги Ольга и Рая, работавшие со мной в одной лаборатории. Все тащили мне еду в виде вареных овощей, а здешнюю еду я не могла есть.

Несмотря на все перечисленные напасти, раны на мне заживали хорошо, и Анатолий Иванович, наш врач, решил меня выписать в срок, как положено, чтобы я дома ела, что привыкла.

Хирурги больницы были умелые, кругом всё мыли и стерилизовали, но такую пропасть тараканов, как там, я не видела никогда в жизни. Всюду лезли эти тараканы, бегали, шуршали по тумбочке ночью. Однажды я отвернула край матраса и там, по внутренней стороне бегали толпы тараканов, просто кишели. Я лежала и старалась, как могла, не думать об этих насекомых, делящих со мной ложе.

Воду горячую отключили, а у нас после операции два раза в день происходило промывание ран марганцовкой, и воду грели в титане. А кормили плохо, еще манку можно было есть, а недоваренная пшенная каша была для меня просто смертельной.

В общем, я голодала и худела.

В палате храпели, не просто одна женщина храпела, нет, храпели с разной силой все, просто какой-то хор имени Пятницкого, и я, когда мне стало получше, но нервы устали от недоедания, совсем не могла спать в палате и, забрав белье, почивала в коридоре на мягком диване.

Но дни я проводила в палате, сдружались с товарищами по несчастью, и мы много и дружно смеялись, рассказывали анекдоты и смешные случаи из жизни.

Немолодая немногословная женщина, стоя между койками, рассказывала нам эту историю, серьезно, неулыбчиво живописала, а мы корчились на своих койках от смеха.

"Все началось у меня с рожистого воспаления правой голени. Пришлось лечь в больницу, а там у меня случился приступ парапроктита (нечто вроде фурункула в прямой кишке).

Две недели меня лечили от рожистого, потом от парапроктита, и уже время пребывания требовало показаться на ВКК. Я пришла на комиссию, хирург мне говорит:

– Прошу вас, пройдите в соседнюю комнату и приготовьтесь.

Я пришла, сняла колготки, трусы, оперлась руками о кушетку, повернулась к двери задом и стала ждать, когда придет доктор.

Услышав его шаги и скрип двери, я, чтобы врач не потерял ни минуты, накинула подол на голову и, посильнее нагнувшись, приготовилась к осмотру.

Но никто ко мне не подошел. Я обернулась и увидела, как хирург быстро скрывается за дверью. Я немного удивилась, опустила подол, чтобы снова его задрать, когда придет врач.

Минуты через три в дверях показался хирург, смеющийся во всё горло.

Оказывается, он посмотрел только начальный диагноз, рожистое воспаление правой голени и, входя, ожидал увидеть обнаженную ногу, а увидел женщину в полной боевой готовности с задранным подолом и позорно ретировался с поля боя.

– Некогда им даже диагноз посмотреть, - сердилась женщина-рассказчица под наш дружный гогот.

У нас была легкая операция, мы могли начинать есть на другой же день и через три дня ходить в туалет. А были больные после более тяжелых операций, которые должны были сидеть на строгой диете, только бульон и яйца, чтобы у них не было стула шесть дней. Напротив меня положили женщину, которой сделали эту сложную операцию, и она могла съедать только чашку бульона и два яйца в день. Женщина была молодая, не больше сорока лет и очень полная, вся покрытая округлыми складками жира. Говорила она мягким тянучим контральто.

В отличие от нас, эти оперированные могли сидеть, и она садилась на кровати и мягко, напевно, с великой любовью говорила о еде. Ни до, ни после, никогда больше не приходилось мне слышать, чтобы так говорили о самых прозаических пищевых продуктах, о кефирчике, который так сладостно выпить весь, прямо из бутылки, можно добавить сахарочку, о творожке, блинчиках, котлетках, голубцах, маринованных помидорчиках, свежих огурчиках, гречневой кашке со свежими сливочками.

Эти воспоминания успокаивали её, и после чашки бульона, выговорившись, она, убаюканная, укладывалась спать, а я лежала и думала, что если бы я так любила покушать, то не была бы такой тощей, несмотря на все болезни. Еду надо любить!

Вспоминается еще смешной эпизод. Мужчинам, когда их оперировали, подвязывали их богатство, чтобы не мешалось, и давали конец бинта в руки. Полуспящий оперируемый держал конец бинта во время операции. Молодой мальчишка сидел в холле, ждал, когда его положат на стол, а немолодой, с проседью, мужчина ему рассказывал, что да как будет.

– Да, ты смотри, не зазевайся, не выпускай бинт из рук, а то один тут выпустил, и врач ему нечаянно и отстриг яйца-то, так что терпи, держи крепко.

Женщина из нашей палаты, которая подсмотрела эту сценку, смеясь, пересказывала её нам.

– Видели бы вы, какие испуганные глаза были у мальчишки, он всему верил!

Катино письмо маме.

Привет, ба!

Извини, что долго не писала: всё время было некогда. Ты просила писать на бумаге в линейку, так я поступила еще лучше и пишу на гладком листке.

Маму уже прооперировали и она чувствует себя лучше. Наверное, числа десятого выпишут. Лежит она не в Долгопре: ввиду того, что у нее не простые шишки, а трещина, её направили в межрайонный проктологический центр на ст. Львовская по Курской дороге, не доезжая Серпухова. Доктор очень хороший - это мама поняла с первого осмотра. В общем, с ней уже всё в порядке.