Комедия положений

– Знаю...

Я удивлена точностью созданного сыном образа и вспоминаю свое детство, этих без повода орущих на меня уборщиц или продавцов в магазинах.

– А ты не можешь, ну ненадолго стать такой женщиной?

Я докрасила губы, закрыла помаду, поглядела на себя в зеркало.

– Зачем? Мне этого не надо, я твоего директора и так достану, не бойся. Собирайся, идем.

Сережа пошел на занятия, а я нашла директора в довольно просторном кабинете, прошла, представилась и села на предложенный стул. Он чего-то там дописал, потом объяснил, что мол, ваш сын разбил стекло, надо вставлять, плохо себя вел, баловался.

– Хорошо, вставлять, так вставлять, только мой сын сказал, что из вас следователя не выйдет, вам нельзя поручать расследовать сложные дела (что-то похожее Сергей произнес, объясняя мне, что не он виноват).

– ? Эта шмакодявка еще и рассуждает?

Директор прямо таки подскочил в кресле от обиды.

И мы пошли в класс разбираться.

В ходе расследования, вернее, дорасследования, выяснилось, что дети играли в коняшки, Сережка был всадником, другая пара с ними сражалась, чужой всадник толкнул Сергея, тот не удержался в седле и спиной выбил стекло.

Разногласий у нас с директором не было, играли все четверо, все четверо и виноваты. Валентина Васильевна помогла опрашивать детей, но мнения своего не высказала.

На другой день приехал из командировки Алешка, сходил в школу, вымерял окно, на близлежащей стройке приобрел стекло за четыре рубля, принес и вставил, а потом обошел родителей других участников конной битвы и собрал с них по рублю.

Пожалуй, это был единственный случай за все годы учебы Сергея, когда нас вызвали в школу.

В конце седьмого класса Катя сдала экзамены и поступила в художественную школу на Окружной. Кажется, узнала про эту школу я, а нашли её Алешка с Катей, и я за полтора года учебы Кати в этой школе так там и не была, хотя интерес к Катиной учебе проявляла, в основном, я, научилась от нее новой технике рисунка, уголь с сангиной, позировала для набросков, в общем, была очень рада, что дочка увлекалась изобразительным искусством.

До этого, в пятом и шестом классах Катя много ходила на занятия живописи в доме пионеров и тогда же, в пятом, а не в третьем классе началась её дружба с Натальей Малюшиной, они вместе занимались.

– В пятом классе я в первый раз пригласила Наташку к нам, ты, мама, всё путаешь, - сказала мне дочь, прочитав предыдущие главы.

В пятом, так в пятом, но вот мне вспомнилось иначе, и хотя я не сомневаюсь в правоте дочери, но для наглядности процесса воспоминаний, оставлю всё так, как написала.

В седьмом классе Катя бегала по многим кружкам, "умелые руки", "театральный" при "Маяке", одном из домов культуры в нашем городе, а в конце года сдала экзамены в заочную физтеховскую физмат школу, объявления о приеме в которую вывесили в коридоре её школы.

Так что с сентября 84-ого года Катя училась сразу в трех школах параллельно.

Вечерами она возвращалась поздно, и Алешка ходил её встречать на Водники, мы беспокоились, как она одна в потемках будет ходить мимо кустов.

Правда, сейчас было спокойно, не так, как в 82-ом году, когда в Долгопрудном орудовал какой-то маньяк, воровавший и убивавший маленьких детей семи-восьми лет.

Заманивал их в подъезды, когда они возвращались из школы. И на родительском собрании в седьмой школе нас попросили встречать детей после второй смены, и я ходила, и свекровь тоже, встречали Сергушонка полседьмого вечера зимой 82-83 годов.

А однажды я вернулась домой, маленький Сережка был один, то ли их отпустили раньше, то ли он болел и не ходил в школу, только он подпер входную дверь стулом и долго разбирал баррикаду, когда я пришла.

– Сережка Акингинов столкнулся с маньяком в нашем лифте, - рассказал мне сын, - но тому не удалось Сережку захватить, он дал ему ножом в бок, а потом мы смотрели, как он выбежал из нашего подъезда.

– Сережка? Справился с взрослым человеком?

Акингинов был ростом с меня и сильный мальчик. Когда они гуляли вместе с моим заморышем, интересно было на них смотреть: мой всё время без умолку говорил, а Акингинов шел рядом и молчал, а потом брал товарища одной рукой, нес его некоторое время на боку, и через несколько шагов бросал обратно на землю. При этом мой сын не замолкал ни на минуту.

Но всё же справится с взрослым человеком??....

– Ну ладно, Акингинов еще не то выдумает, забыл, как он тебе рассказывал, что в Африке побывал, десантом выбрасывался?

Сергей задумался.

А к весне 83-его года прошел слух, что маньяка поймали, выследила его милиция, и Сережка стал возвращаться домой один.

Но вернемся в 1984 год.

Я сижу в коридоре на калошнице и плачу, тихими крупными слезами орошаю немытый пол прихожей. Время полдевятого вечера. Я только что вернулась домой с Калужской, жутко устала, хочу есть, ну просто умираю, так кушать хочется, а в доме хоть шаром покати, разве что хлеб есть, но как раз если я поем хлеб, то он во мне застрянет. А всё, что я приготовила, домочадцы съели.

– Мне всего и еды-то надо пару вареных картофелин, - всхлипываю я, - ты, Алешка, с семи часов дома, поел, ну мог бы подумать о жене и сварить и ей что-нибудь. Ты когда-нибудь приходил с работы домой, чтобы я хоть чего-нибудь да не приготовила, всегда, все годы, а когда я позже прихожу, обо мне, значит, заботиться не надо? Я не человек?

Алексей в спешке чистит картошку.

– Сейчас, Зоинька, подожди минутку, всё быстро сварится.

Я замолкаю, но плакать еще некоторое время продолжаю. Мне обидно, что я отношусь к свои домашним лучше, чем они ко мне.

Я не всегда езжу на работу в те три дня, когда я откомандирована. Иногда я сижу в институте на Калужской до восьми часов вечера и успеваю не только прощелкать на ускорителе свои растворы, но и прорисовать пленки, и тогда мне не надо ехать туда на другой день.

В один из таких затяжных рабочих дней, в потемках, я выхожу из института. Как всегда, когда я устану или просто задумаюсь, я иду, опустив голову, дохожу до выходных дверей и пытаюсь открыть одну створку. Дверь не поддается. Я дергаю её всё сильней и сильней, мне становится страшно, я смотрю на ручку и пытаюсь понять, что случилось, не заперта ли дверь, и где мне теперь искать вахтеров, чтобы они мне открыли, так как будка вахтера пуста, я расписалась и просто положила ключи на журнал.

Всматриваясь, я вижу, что между дверью и косяком сияет пустая щель, значит дверь не заперта, я дергаю её уже изо всех сил и поднимаю глаза.

Прямо на уровне моего лица огромными буквами не менее 10 см высотой красуется надпись: "От себя".

И я воровато оглядываюсь. Никто не присутствовал, не наблюдал, как я крушу дверь, несмотря на надпись, которую лишь слепой не заметит.

Но никого нет. Я толкаю дверь и выхожу на улицу. Ну, ничего, наверное, раз надпись сделали такими буквами, не одна я стукнутая, успокаиваю я себя, и вспоминаю похожую ситуацию из кинофильма "Кавказская пленница", когда Шурик в сумасшедшем доме пытается открыть дверь в кабинет врача.