Комедия положений

Работа моя подвигается вперед, но очень медленно. Половину диссертации отдала печатать, а вторую половину всё смотрят мои шефы и никак с ней не расстанутся.

Кроме этого приходится оформлять еще кучу бумаг (10 шт всяких разных документов, просто лавина, под которой я гибну). Так что, когда что будет пока не известно. А надоело всё очень сильно, да и устала я порядком.

Катя учится в двух школах, помощи от нее никакой.

Вечерами часто занимается до 11 часов вечера. Приходит после художки и учится, а мы спим.

У меня снова стали повторятся приступы - нарушила диету на праздник, вот результат. Очень тяжело после приступа идти на работу. Льгот у меня теперь нет, не погуляешь.

Вот и все наши скудные новости. Погода у нас сейчас ничего, стало потеплее, всё таки весна на носу. Такого снега, как в этом году, я не помню с 1965 года ни разу. Скамьи на платформе вровень со снегом, сесть нельзя. Представляю, какая грязь будет весной. Затопит всё, будем вплавь до работы добираться.

Ждем письма и звонка. Целую. Зоя.

Мама всё время твердила мне про даты в письмах, а потом вдруг сама перестала их ставить.

Здравствуй, дорогая Зоя!(?)

Получила, наконец, твое письмо, а то не знала, что и думать. А Сережа будет болеть, пока не удалишь миндалины, ты вспомни себя. За это время столько всего было, что не знаю, писать ли. Главное, я ждала в твоем письме на счет бифидумбактерина. Я его не пила уже 2 года, а это сказалось: уже не могу есть курицу: слабит. Здесь дали кое-как одну коробку вместо 4-х еще летом, стою на очереди, просвета не видно. Я посылала рецепт с Алексеем, чтобы Борис достал, а если не сможет, то пусть перешлет рецепт (лучше передаст) Резо. И Резо я написала письмо, но ответа нет

Может, потеряли рецепты? Мне сказали, надо пить 2 месяца и 6 месяцев отдыхать и так всё время, на всю оставшуюся жизнь. Жрать нечего неразборчиво. Пошли гречку сахар в пачке или так, панкреатин (2-3) (если 3, то дольше не приеду)

В дожди углы в комнате до самого телевизора мокрые, никто не идет, хотя дом считается на ремонте, будут делать новую балконную дверь, делают с июня месяца. Устала писать. Кто пойдет в такую мокресть. Да я сама-то рассыплюсь. Поздно уже.

Позвони Борису, выясни, куда Алексей дел рецепт, он заверен 2-мя даже подписями. Ну помоги найти концы, а главное, лекарство. Был криз 180/80. Я пила лекарства и стало 115/75, я падала с ног, появилась одышка, серцебиение, пока догадалась снова измерить. Лена измерила и дала кардиамин, хотела скорую вызвать, но я была против. И к участковой не пошла. Тамара уехала, перехожу к Соне, но у нее радикулит, еле ходит, а тут дожди часто. Жду твою посылочку, если послала, жаль, что полкило сахара не положила для яблок, и карамели не ядовитой. Снилась мне впотьмах маленькая Катя, я ее вела за ручку, а потом она вдруг исчезла, а найдясь, сказала: ну ее к чету. Господи, неужто сон в руку? Для меня они вечно маленькие, милые славные внучатки.

Приписка на полях

Я плохо стала видеть, искры желтые из глаз бывают

Если пойду за хлебом, то брошу письмо. Целую мА

Здравствуй дорогая мама!

Очень огорчило меня твое последнее письмо про капель в комнате, и то, что не решаешься к нам ехать. В вагонах, мама, топят еще во всю. Самое холодное время пережила бы у нас, а летом домой на молодую картошку и петрушку. Лучше два дня помучиться, зато потом отъешься хоть немного.

У нас всё по-прежнему. Сережка еще раз переболел ОРВИ, как сейчас пишут в больничных, и начался бронхит. Опять давала антибиотики. Сейчас ходит в школу, но сильно кашляет всё еще. У Кати тоже болит горло. Алексей собирается в командировку числа 27 марта, так что мы будем одни до 2 апреля. Я печатаю диссертацию, вернее жду, когда её напечатает машинистка) возможно в конце марта-начале апреля будет предзащита. Зад у меня опять болит. Вновь стало больно ходить в туалет, как в декабре, после поездки в Батуми. Ем одни овощи каши (кроме рисовой и манной) и кефир. В общем-то голодно, но жить можно. У нас появились свежие огурцы по 2.50 за кг. Приехать собираемся в июне вдвоем с Сережей, хотя Катя тоже хочет приехать, но я чувствую, что накладно в этом году. У вас, наверное, и летом будет всё страшно дорого после такой тяжелой зимы.

Сейчас у нас слякоть, +3 на градуснике и идет снег. Воды будет много, так как снегу в этом году как никогда. Снег и морозы всю зиму, даже первую неделю марта. Постараюсь тебе в следующую субботу послать небольшую посылку. Ничего нет, даже овсянки, не говоря уже о гречке, или сгущенке.

А здесь я варю на натуральном молоке каши, глядишь, ты и поправилась бы. Зря всё-таки не едешь. 17.03.85 г.

Одно из немногих моих писем с датой. Снега в тот год было столько, что, садясь в электричку, приходилось осторожно скатываться с бугра вниз, скользя ногами по льду, а на дороге от переезда были такие глубокие намерзшие колеи, что машины садились брюхом.

Неизвестно, когда бы собралась мама к нам приехать, но вот встретила своего одноклассника и стала ему выговаривать, что она больная, и никто её даже и не навестит.

– А я думал ты давно у Зои.

– Да как я поеду, там же скоро весна, снега много, разлив ждут.

– А на каком она этаже живет?

– На седьмом.

– И чего тебе разлив на седьмом этаже. Думаешь, дом уплывет?

И в апреле мама приехала, и воды было много, но сошла она быстро, наш дом не уплыл.

Была необычная для мая жара, уже дня три жарило. Столбик по утрам в тени показывал 23 градуса, а днем поднимался до 30.

Накануне моей защиты Пикаев еще раз заставил меня доложиться в лаборатории и остался недовольным:

– Вы рассказываете свой текст, а нужно, говорить наизусть, как стихи, чтобы отскакивало от зубов.

И вчера я зубрила свой доклад.

Очень беспокоил меня мой внешний вид, моя нарядная белая афганская блузка была какого сомнительного цыганского фасона, и, чтобы выглядеть и нарядно и прилично, я заняла у Светланы Апеновой её розовую синтетическую блузку. Новая юбочка в складку у меня была.

В электричке я сидела на краешке сидения, представляя, как я обернусь спиной к аудитории, чтобы показать что-нибудь на своих плакатах, и все увидят мой смятый подол.

Только подъезжая к Савеловскому вокзалу, я стала задумываться, перебирать вслух, какие вопросы мне могут задать, но Алешка резко оборвал меня:

– Думай лучше о своей юбке.

Защита моя была второй, а у женщины, которая защищалась первой, была большая по объему и спорная работа: она делала её в Ленинграде, приехала защищаться на наш совет, а тут делали такую же работу и результаты не совпадали. Естественно, к аспирантке придирались, старались уличить её в некорректном эксперименте, предлагали другие интерпретации данных, и её защита затянулась до 2-х часов дня, я что-то пожевала, выйдя в коридор, а члены совета были голодные.

Перерыв на обед решили не делать, боялись, что после перерыва кворума не будет.

И я с помощью Алешки развесила плакаты, схватила микрофон и начала тараторить, как приказал мне шеф - чтобы от зубов отскакивало.

На моих замшевых босоножках с высокими каблуками был странный супинатор, не то чтобы совсем сломанный, но на правой ноге каблук уплывал вбок.

Я шагала по сцене большого зала с микрофоном в правой руке, волочила за собой длиннючий шнур, тыкала указкой, зажатой в левой руке в свои плакаты, покачивалась на каблуках и думала:

– Если я сейчас грохнусь посреди сцены, вот будет потеха старичкам из Ученого совета, они меня год вспоминать будут.

Потом окажется, что то же самое думала и Люда, наблюдая за мной из зала.

На мою защиту приехал и Дюмаев, мой второй шеф, и когда я, выпалив весь текст, перевела дух, Дюмаев посмотрел на часы и сказал Пикаеву:

– Какой ужас, она говорила только 12 минут!

А требовалось двадцать. Но если слова от зубов отскакивают, то и время доклада сокращается.

Задали мне три коротеньких вопроса, на выступления оппонентов ушло не больше 10 минут.