Кореец

— Готово! — наконец тихо говорит она.

Специальной шумовкой, осторожно, чтобы не помять драгоценные икринки, она извлекает икру из тузлука и выкладывает на кусок чистой белой материи, расстеленной на столе. Затем материю аккуратно заворачивают и начинают отжимать, как творог. Из свертка сочится лишняя влага. Творог этот, икорный, получается горячим, от него идет легкий парок. Его тут же перекладывают в ящик, набитый колотым пищевым льдом — быстро охладить.

— Минут двадцать полежит, остынет — и можно паковать, — поясняет тетя Паша, вытирая руки о фартук.

Тут же, на стеллажах у стены, уже ждут своего часа ровные ряды синих жестяных баночек с надписью «Caviar» и экспортными этикетками. Рядом — специальные машинки для закатки крышек. Еще несколько ловких движений — и черное золото Каспия упаковано, готово к долгому путешествию. Может быть, в валютный магазин «Березка», а может, и дальше — за границу, на стол какому-нибудь иностранному буржую, чтоб он лопнул.

Мы с Колькой молча наблюдали за этим процессом, чувствуя себя чужаками на этом празднике жизни (и смерти для осетров). Здесь, на этом забытом Богом острове, в условиях, далеких от стерильности, создавался продукт, за который на черном рынке платили бешеные деньги. Контрасты советской действительности продолжали удивлять.

Итак, операция «Черный жемчуг» вступила в свою решающую фазу. Наш драгоценный товар — четыреста пятьдесят банок отборной икры — был аккуратно упакован в два здоровенных брезентовых баула, пересыпан остатками колотого льда и готов к транспортировке.

И тут начался второй акт каспийского балета. Хозяева острова — Руслан, его молчаливые «архаровцы» и даже капитан Михалыч — вдруг приняли вид отстраненных наблюдателей. Мол, дело сделано, товар готов, а дальше — ваши проблемы, дорогие москвичи. Как хотите, так и доставляйте свою контрабанду. Хотите — обратно в Красноводск на нашем ржавом корыте, но учтите: ни за что не отвечаем. Там на каждом углу могут поджидать «друзья» — и рыбоохрана бдительная, и менты голодные, и таможня неподкупная (ха-ха), и просто местные басмачи, которым ваш деликатес дороже родной матери. Риск — дело благородное, но исключительно ваше.

Ясно, что вариант с Красноводском отпадал сразу. Мне нужно было в Махачкалу, и как можно скорее, чтоб на каспийской жаре не испортить товар. Я робко намекнул Руслану на «индивидуальный трансфер». Тот пожал плечами с видом человека, которому глубоко фиолетово, утонем мы в Каспии или нас съедят акулы.

— Спрошу ребят, — лениво буркнул он. — Может, кто и согласится за хороший куш вас до Дагестана добросить.

«Извозчик» нашелся моментально. Буквально из-под земли вырос некий Абдулла — жилистый, смуглый тип с бегающими глазками и хитрой ухмылкой. Он тут же заявил, что готов арендовать у Руслана одну из тех самых лодок-монстров с четырьмя моторами и домчать нас до Махачкалы «с ветерком», быстрее любого пограничного катера. Цена вопроса? Всего-то шестьсот рублей! Сумма по тем временам совершенно дикая, явно взятая с потолка в расчете на столичных лохов.

Тут во мне проснулся старый Марк Северин, тертый калач, съевший собаку на переговорах с ушлыми музыкантами и жадными чиновниками.

— Двести! — твердо сказал я, глядя Абдулле прямо в его бегающие глазки. — И ни копейкой больше!

Дальше разыгралась сцена, достойная пера Гоголя или базарной площади в Самарканде. Абдулла начал биться в истерике, рвать на себе рубаху (вернее, грязную майку-алкоголичку), кричать, что его еще никто так не оскорблял, что он потомок гордых воинов и за такие деньги даже веслом не пошевелит. В итоге, снизойдя до нашей нищеты, он согласился на пятьсот.

Тут уже моя очередь была изображать праведный гнев. Я стучал кулаком по столу (вернее, по ящику из-под рыбы), кричал, что это грабеж средь бела дня, что мы люди небогатые, приехали за экзотикой, а не за бриллиантами.

— Четыреста! — рявкнул я, картинно развернулся и пошел прочь, всем своим видом показывая, что торг неуместен. Хотя в кармане у меня, после всех расчетов, оставалось от силы рублей двести пятьдесят. Блеф чистой воды.

Мы разошлись, демонстративно недовольные друг другом, бормоча проклятия и обещая «подумать». Думать тут было нечего. Либо пан, либо пропал.

— Колька, — обратился я к своему молчаливому спутнику, который за всем этим цирком наблюдал с олимпийским спокойствием. — Ты же у нас мастер нестандартных решений. Обещал что-то придумать, если что. Время пришло.

Вид у моего таежного друга был на удивление беззаботным. Он хлопнул меня по плечу, усмехнулся и… направился прямиком к Руслану, главному пахану этого острова. Они отошли в сторонку, к воде, и долго о чем-то терли, жестикулируя и понижая голоса. Я нервно курил, наблюдая за ними издалека. Минут через десять Колька вернулся. Довольный, как кот, наевшийся сметаны.

— Ты чего светишься, как голый зад при луне? — с тревогой спросил я. — Чего удумал?

— Нормально все, Миха! — лыбился Колька во весь рот. — Договорились! Руслан дает нам своего лучшего человека и самую быструю лодку. За двести грамм золотишка.

— Чего-о-о?! Золота?! — я чуть не сел на песок. — Ты им показал золото?! Ты в своем уме?!

— А чего такого? — искренне удивился Колька. — Товар лежать не должен. Золотишко должно работать! Нормальный бартер. Я, кстати, еще и балыков у них заказал пару штук самых лучших. Чтоб два раза не бегать. Толкнем в Москве за приличные башли.

— Бля-я-я! — я мысленно схватился за голову. — Колька, ты понимаешь, что ты наделал?! Они же нас теперь… как пить дать… прирежут по дороге, и все заберут! Наши шансы доплыть до Махачкалы только что сравнялись с шансами выиграть в Спортлото машину!

— Да не ссы ты, Миха! — Колька снова хлопнул меня по плечу с обескураживающей беззаботностью. — Главное — в лодку сесть с товаром. А там… там разберемся. У меня все под контролем.

«Под контролем»… Эти слова прозвучали зловеще. Но спорить было поздно. Оставалось довериться Колькиным таежным инстинктам и его загадочным планам.

В лодку мы сели уже в глубоких сумерках. Руслан лично проводил нас, пожал Кольке руку (мне — нет) и кивнул нашему новому перевозчику. Это был не Абдулла, а другой тип — тощий, молчаливый, с непроницаемым лицом и шрамом через всю щеку. Звали его, кажется, Магомед (тут каждого второго так зовут). Он без лишних слов принял у нас баулы с икрой, аккуратно разместил их на корме лодки, накрыл брезентом. Балыки, завернутые в рогожу, положил отдельно. Мы устроились на скамье посередине. Магомед занял место у штурвала.

Отчалили на веслах, тихо, без шума. Обогнули скалистый мыс, скрывавший островную базу от посторонних глаз. И только там, в открытом море, Магомед поочередно, с оглушительным ревом, врубил два из четыре японских «Сузуки».

Лодка рванула вперед так, что меня вдавило в скамью. Море под нами превратилось в кипящий котел. Поднялись с воды потревоженные лысухи — местные утки, неуклюже разбегаясь по воде, как гидропланы, оставляя за собой пенные взлетные полосы.

Ночь упала мгновенно — бархатная, южная, полная соленых брызг, свиста ветра и рева моторов. Магомед вел лодку уверенно, держась в стороне от судоходных путей, ориентируясь по компасу, которым пользуются здешние рыбаки, — ориентированную по странам света плавающую, как домашний гриб в банке, большую черную шайбу. Мы неслись сквозь темноту, разрезая волны, отбрасывая назад клочья голубоватой фосфоресцирующей пены. Ощущение было ирреальное — будто летишь на ракете сквозь черную пустоту космоса.