Кореец

— Ле, земляк, не знаешь, что сказать, да? — снова обратился ко мне грузный философ, игнорируя потуги тамады.

— Не знаю, — честно ответил я, уплетая чуду.

— Бардак же кругом, кругом бардак, — скорбно покачал он головой, констатируя, видимо, перманентное состояние мира.

Из динамиков уже лился хорошо поставленный голос Мурада, явно человека бывалого:

— Сегодня соединяются сердца представителей двух народов, двух великих народов Дагестана, — вещал он с пафосом, — аварского и лакского. Мы очень рады, что наш Ислам, которого я еще помню во-от в таком возрасте, теперь такой джигит, орел, и что он женится на самой красивой девушке Камилле из знаменитого аула Цовкра. Весь мир знает канатоходцев из аула Цовкра, и я желаю Исламу, чтобы со своей женой ему было легче, чем канатоходцу на канате. Давайте выпьем за эту новую семью! Пожелаем, чтобы у Ислама и Камиллы родилось десять детей! И все радовали своих родителей.

Мурад, надо полагать, поднял тост, ибо все мужское население в радиусе слышимости встало. Пришлось встать и мне, пригубив для виду. Едва сели, грузный сосед, которого, кажется, звали Гимбат, снова взял меня в оборот:

— Вот лакцы — хорошие они, а даргинцы они шайтаны, купи-продай.

— Почему это? — спросил я, чтобы хоть что-то спросить.

— Как это, почему? Все знают это! Торговцы они, — с убежденностью эксперта по национальному вопросу заявил Гимбат. — Выпьем давай.

— Э, ты на даргинцев тоже много не капай, Гимбат, — встрял человек в шляпе, блюдя, видимо, межнациональный баланс за столом. — Наши тоже очень много дела делают. Вот, Ахмеда сын скажет.

Но Гимбат уже молча проглотил свою дозу и вновь обратился ко мне:

— Я вот этими руками всю жизнь что-то делаю, — пожаловался он, демонстрируя работящие длани, — и всё просто так уходит. Туда отдай, сюда отдай, в школе учителю отдай, в вузе за сессию отдай. Дом же есть, никак не построю, двадцать лет строю, теперь сына на работу устраивать надо, деньги собирать. Жене говорю, цепочку продавай. Жениться будет, как свадьбу ему сделаем? Красть придется.

— Что красть? — не понял я вектор мысли.

— Невесту, да! — с внезапным оживлением воскликнул Гимбат. — Тогда банкет собирать не надо, просто магьар сделаем и все.

— Нет, плохо жену красть, это чечены крадут, а мы не крадем, нет, — вмешался седой мужчина напротив. Только сейчас я заметил на его голове, вопреки всякой логике и термодинамике, каракулевую папаху.

— Миша, ты что здесь сидишь, танцевать идем, — из другого измерения возникла сияющая Инна, мой ангел-хранитель в этом бедламе.

— Конечно, идем, — с плохо скрываемым облегчением вскочил я.

— Стой, — Гимбат тоже поднялся, слегка покачиваясь. — Я твоего отца знал… я всех знал. — Он полез в карман и извлек оттуда мятую купюру, которую решительно всучил мне. — Вот это держи, — сказал он с достоинством мецената. — Мне Аллах много денег не дал, но я всем даю.

Я опешил от этого широкого жеста, попытался отказаться, но Инна уже влекла меня под локоть в сторону молодежной фракции.

— Сейчас жениха похищать будут, — хихикнула она.

Из-за столов на нас с любопытством пялились юные девы.

А тамада, вновь завладев микрофоном, уже плел свою словесную вязь:

— Эти, вот, кто там, короче, жениха нашего украли. Почему невеста одна сидит, а? Наша делегация уже поехала искать жениха, и мы этих друзей накажем его, которые это сделали. Да же, Амин? Сейчас даю слово нашему уважаемому Амину, который нашел время и пришел на свадьбу близкого родственника Малика, который женит сына на красивой цовкринке Камилле. И, короче, Амин нам скажет, передаст ту мудрость, которой владеет…

Праздник продолжался, набирая обороты и абсурдность, как поезд, сошедший с рельсов, но упорно следующий по одному ему известному маршруту.

* * *

Свадьба пела и плясала. Тосты произносились один за другим, а за ними следовали возлияния. С напутственным словом к молодоженам выходили родственники, друзья, уважаемые люди. Этот конвейер однотипных напутствий довольно быстро утомил мою тонкую столичную организацию. Захотелось сменить декорации, проветрить мозги от паров алкоголя и чужого веселья, и я предложил Кольке освежиться, благо море было недалеко. Распаренная от вина и навязчивых мужских ухаживаний, Инна, увязалась с нами.

— Надоели козлы похотливые, — объяснила она своё желание. — Если русская и разведенка, можно руки распускать, хватать за всякое.

Я окинул девушку сочувствующим взглядом и отметил, что «всякое» у неё очень даже ничего и её благорасположением обязательно надо воспользоваться.

Мы выбрались на то, что здесь гордо именовалось городским пляжем. Скинув сандалии, — ступили на плотный, исхоженный песок.

Пляж представлял собой густонаселенную территорию, где на расстеленных простынях и покрывалах возлежали тела отдыхающих, производя обычный для таких мест шумовой фон.

Я окинул взглядом эту панораму южного отдыха: волнистое, неопределенного мутно-серого цвета море; на горизонте — силуэт какого-то островного завода, своей формой до смешного напоминающий жирную утку; у берега — толпа купальщиков, самозабвенно плещущихся в мелкой, откровенно загаженной воде. Зрелище, прямо скажем, не для эстетов.

Картина дополнялась жанровыми сценками. Какие-то женщины всех возрастов самоотверженно лезли в воду прямо в длинных платьях, похожих на ночные рубашки, которые, намокнув, бесстыдно облепляли телеса. Рядом подростки с первобытным гиканьем кувыркались в мутных волнах.

Две девицы вполне славянской наружности, упакованные в минимум ткани, именуемый бикини, истошно визжали — видимо, кто-то из подводных аборигенов хватал их за ноги, реализуя нехитрый курортный пикап.

Детишки носились, вереща на не поддающихся идентификации горских наречиях, и выхватывали у своих монументальных матерей початки вареной кукурузы — местный пляжный фастфуд.

«Пирожки горячие! Пирожки!» — надрывалась тетка в съехавшей на затылок косынке, деловито перешагивая через распластанные на песке мокрые тела, словно по минному полю.

Мимо продефилировала стайка местных красавиц, демонстрируя весь спектр актуальных трендов: одна была упакована в мусульманскую тунику и платок-хиджаб, другая щеголяла в дешевой красной косынке а-ля колхозница и длинной юбке с вызывающими разрезами, остальные же были облачены в цветастые платья, чуть выше колен (апофеоз здешней сексуальности). За ними, как водится, волочилась ватага парней, отпускавших сальные шуточки и попутно набиравших полные пригоршни ракушек — видимо, для прицельного метания в спины или чуть пониже удаляющихся объектов желания. Своеобразный горский флирт.