Король и Дева
Шрифт:
***
Меньше всего Ингрид ожидала увидеть Барда на пороге собственного дома, и от удивления не смогла сдержать резкого вздоха. Вместе с ним в легкие, к сердцу прорвались воспоминания и тягостные мысли, от которых, казалось, она сумела избавиться за прошедшие месяцы.
Ингрид долго гнала от себя унизительное чувство «подруги на одну ночь», как и всеобщее мнение, что она должна радоваться вниманию помощника бургомистра, пусть даже мимолетному. А что именно мимолетному, сомневаться не приходилось — ей все уши прожужжали про его новых прелестных приятельниц. Эсгаротских сплетниц, видимо, воодушевляло то расстройство, с которым она отвечала, отворачиваясь: «Меня это совершенно не интересует». Но не умела скрыть его от их пронзительных взглядов…
Дождь второй день
Ее любимые. И как узнал?
Как часто бывает, на смену радости приходит правда. Ингрид, не зная намерений гостя, не смогла быстро понять, что же ей делать — впустить ли того, кто приходит, когда захочет, и уходит, когда пожелает? Открыть ли двери своего дома для того, кто пробудет в нем, возможно, всего лишь одну ночь? Для того, кто выглядит так, как ей мнилось в каждый день этих бесконечных месяцев — в старой рубашке, которую она когда-то зашила, похудевший и побледневший, с отросшими спутанными волосами — расчесать бы… и шрам так и не зажил… Но сам живой, вроде бы здоровый или же это обман? Она прежде не видела Барда так близко и при дневном свете, который в своей солнечной игре мог создать ощущение жизни даже у мертвеца. Она даже протянула руку — коснуться гостя… и тут же отдернула ее.
Нет. Мертвецы с цветами на порог не приходят, они вообще не шевелятся, а Бард каждый раз, когда она видела его — всегда издалека и мельком — двигался: отшатывался поспешно и резко. То в глубине коридоров ратуши, когда он, заметив ее на другом конце, отворачивался и быстро шагал прочь, то при случайной встрече на рынке вздрагивал и уходил, сворачивая неудачливые прилавки. То как тогда, на крыше ратуши… Опять возник в ее жизни и опять против ее желания. Она порядком измучилась, пытаясь забыть его, а когда думала, что получалось, он появлялся снова, будто нарочно напоминая о себе и все явственнее давая понять, что сердца-то ее он не покидал никогда, а все ее попытки, прошлые и будущие, бессмысленны.
Бард поднял охапку роз выше. Бутоны цвета неба спрятали лицо, оставив на виду лишь карие глаза. Непроницаемые взгляд встретился с Ингрид, остолбеневшей в дверном проеме. Поняв, что стоять на пороге молча и неподвижно уже просто неприлично, девушка посторонилась, пропуская его внутрь. Но за мнимым спокойствием Барда скрывалось волнение — неровное, частое дыхание выдавало его, и Ингрид сама взволновалась еще больше.
Хозяйка как умела обхаживала гостя, которого сочла дорогим и уважаемым — даром, что всегда доверяла мнению кумушек Эсгарота, а те Барда-лучника своей любовью не жаловали. Она же чуть не цыпочках возле него скакала, предлагая чай, выпечку и обещая тут же познакомить со своей дочерью. Она так торопилась и суетилась, что у Барда и Ингрид возникло чувство, будто она скормит помощнику бургомистра свою дочь вместе с печеньем, едва он только примет любезное приглашение и сядет за стол. Ингрид смотрела на приветливую улыбку, которую хозяйка напялила на лицо, и вспоминала, что именно эта женщина год назад отписала бургомистру кляузу, чуть не стоившую Барду жизни, а Ингрид — чести.* Это было не доказано, но поводов сомневаться в хозяйке не находилось.
— …уверена, что вы с ней поладите, как только познакомитесь поближе.
— Простите, сударыня, никак не могу. Ни познакомиться, ни поладить, — ухмыльнулся Бард, перехватив грандиозный букет поудобнее. — Не в том я жизненном положении, чтобы нравиться незамужним девушкам, оставшись без работы. И еще я женат!
Бард остановился, словно у него перехватило горло. Хозяйка так и замерла на цыпочках, а потом улыбка медленно сползла с ее лица.
Ингрид тоже смотрела на него в неверии, теперь уже ничего не понимая и думая лишь о том, что вот и конец их отношениям, что и отношениями-то назвать было нельзя. Но Бард был слишком напряжен и взволнован, чтобы просто прийти помучить ее. Он не был жесток и никогда не причинял ей боль
сознательно.— Вернее, очень надеюсь, что женат, — серьезно и тихо продолжил Бард, глядя только на нее. — Моя избранница — девушка гордая, а я сильно обидел ее. Но это не мешает мне верить, что я могу попросить ее согласия.
Схватив обомлевшую Ингрид в охапку, прижал ее к себе, к сердцу, к цветам, открыл соседнюю дверь ногой и тут же захлопнул, не обращая внимания на вскрик хозяйки, в котором прозвучала вся скорбь несостоявшейся тещи…
Бард наклонился к Ингрид.
— Ответь, — взволнованно прошептал он, глядя на нее темными, почти черными глазами.
Но у нее не было слов, как не было и возможности их произнести, у нее были только она сама и он. А Бард, заглянув ей в лицо, правильно понял непроизнесенное: «Да, я согласна!»
***
Голубые розы почему-то совсем не кололись… Они заполнили собой весь мир, они рассыпались по кровати и по полу, кружа голову свежестью и чистотой раннего утра, которого в этом городе почти не бывало, разве только сегодня — здесь и сейчас. Они сияли в глазах любимой, они бились синей жилкой на ее шее, заставляя в очередной раз поражаться — какой же он был слепец!
Чистое небо накрыло их теплой ладонью, отгородив от всего — такое чистое и такое голубое, каким его было видно лишь с самого верха ратуши. Той самой, куда приходили они оба, хоть и в разное время. Небо цвета их мечты, цвета этих волшебных лепестков. Вот только влюбленные не могли оценить окружающую их красоту — для них существовала лишь красота друг друга…
Бард, несмотря на весь свой опыт, волновался как в первый раз, боясь ошибиться или сделать что-то не так, хоть самую малость обидеть или огорчить Ингрид излишним напором и несдержанной силой. Как хорошо он помнил каждую линию ее тела! Изящные запястья, тонкие пальчики. Теплые, родные губы. А коленки… сжать ладонями, обогреть, обласкать, и отпустить их можно лишь для того, чтобы пробраться выше по прозрачной коже, изо всех сил пытаясь не сорваться…
Он ловил каждое ее движение, каждый выдох и стон, пока она не рассмеялась в ответ на очередной тревожный взгляд, прошептав «все чудесно!..», нежась под его поцелуями и раскрываясь навстречу ему.
Она всегда знала, что и когда сказать, и он погрузился в эту синеву то ли неба, то ли воды, окружившую их со всех сторон призрачным маревом, сразу утонув в море нахлынувших ощущений и эмоций. Никогда раньше не чувствовал себя с женщиной единым целым, он тихо касался ее души своей, прижимал к себе крепко, словно боясь потерять навсегда… Шептал слова любви, которые никогда никому не говорил в своей жизни, не желая врать там, где было возможно — не зная, что помнит их, и все еще сильно сомневаясь, имеет ли право говорить их кому-либо на этом свете.
Потом он перестал думать о себе и перестал думать о ней, и когда ничего не осталось — ни воздуха, ни жизни — он опять потерял Ингрид, а потом опять нашел, он задыхался от счастья и делил его с ней, но оно почему-то не уменьшалось, а лишь росло, и остались лишь рваные вдохи на двоих, и… небеса вспыхнули и погасли.
Но и после того, как их последним сумасшедшим шквалом выбросило в реальность, голубая бездна все еще продолжала пылать над ними.
Бард лежал на спине, стараясь не шевелиться, чтобы не спугнуть окружавшие их тишь и счастье. И Ингрид, пристроившуюся на его руке. Но по осторожному шевелению и сопению понял, что она не спит тоже.
— Ингрид. Ты плачешь.
— Нет… — всхлипнула та. — Все хорошо.
— Что с тобой, звездочка моя? Посмотри на меня.
Но Ингрид не хотела смотреть. Не хотела поворачиваться и разговаривать с ним. Лишь повозилась, прижавшись плотнее, опять заставив его задохнуться от желания.
Бард осторожно касался губами затылка и узких плеч. Но ее сон был тревожен — Ингрид просыпалась, озиралась испуганно, не веря себе и боясь, что он исчезнет. И снова задремывала под его шепот. Наконец повернулась к нему, закинув одну руку за его шею, а вторую положила ему на грудь, и только тогда успокоенно заснула. Приподнявшись немного, Бард подхватил ее золотистые волосы и аккуратно заплел их в толстую косу…