"Король" с Арбата

Звякает за дверью щеколда. В дверях Женькина мама.

–  Здравствуйте,- говорю я,- добрый день.

–  Сейчас уже вечер,- улыбается его мать.

Мы переглядываемся. Да, конечно, сейчас уже вечер.

–  Проходите, ребята,- приглашает она.

Кое- как проходим, сбив половик, прячемся друг за друга.

–  Женя! К тебе!-говорит его мама.

–  Вообще-то мы к Жене,- поясняю я.- Но еще и к вам.

–  Что такое?

–  Видите ли, мама, мы спим на крышах.

–  Так,- соглашается она и, конечно, ничего не понимает.

–  Можно, Женя будет спать с нами?

–  Что? Я как-то не поняла. Какие крыши? Где спать? Кто-то пикнул сзади:

–  Ну, на сараях.

–  Какие сараи?

Я стараюсь объяснить, какие у нас во дворе есть сараи. На крышах очень хорошо разложить в ряд матрацы и спать.

Ну, конечно, не сразу спать. Сначала поговорить, потом смотреть в небо, а уж потом заснуть.

–  Господи, но ведь вы же свалитесь.

–  А куда сваливаться? С одного края сараев - помойка, а с другого - ларек.

–  А ларек даже выше сараев,- говорит Лева,- никуда не скатимся.

Она смотрит на нас по очереди, потом на Женьку и морщится:

–  Понятно… И это значит давать одеяла?

–  Атмосфера,- говорю я.- Никаких запахов бензина. Сии и дыши.

–  Да,- подтверждает Лева и солидно трогает очки. Она раздумывает. Сама себе говорит:

–  Пододеяльник? Это ведь тоже нужно.

–  Чего?- переглядываемся мы.

Женька сзади трогает мать за локоть, нам моргает:

–  Нет, мама. Ну надо просто одеяло, которое старое, подушку, и все.

…И вот мы на крышах наших сараев. Расстелились. Лежим. В небо смотрим. Крутимся. Хихикаем. Ларискино окно совсем рядом. Ну, просто очень хорошо.

Дергаем Женьку со всех сторон:

–  Ну, как тебе?

–  Хорошо на крыше?

–  Правда, лучше, чем дома?

Женька, довольный, хмыкает, тихо смеется.

–  Скоро будет самое интересное,- обещаю я Женьке.

–  Когда?

–  Как только луна за трубу спрячется.

–  Почему?- приподнимается Женька.

–  Потому, что будет половина одиннадцатого.

–  Ну и что же?

Я долго объясняю Женьке, почему мы спим на крышах и при чем здесь половина одиннадцатого. Дело в том, что сегодня на Плющихе в кинотеатре «Кадр» вывесили новую афишу «Красные дьяволята».

Плющиха отнеслась к рекламе равнодушно. Улица спешила по своим делам. И только мальчишки с разгона притормаживали пятками, говорили со вздохом «так-так» и, конечно, трогали афишу.

А что толку в фанерной афише? Близко подойти - мел с краской. Рукой тронуть - слоеная труха, а понюхаешь - клей.

А если отступить до самой трамвайной линии, то видны чудесные улыбки трех бойцов, трех буденновцев, и на зеленых шлемах пламенеют алые звезды.

Вот так вот: звезды пламенеют, а пальцы скользят по швам тоскующих карманов. Все-таки билет стоит пятьдесят копеек. А где их взять?

Тогда и приходит на помощь «половина одиннадцатого», а по-взрослому - «двадцать два тридцать», как написано в табличке над окошком кассы кинотеатра.

Двадцать два тридцать - это последний сеанс. А на последнем сеансе двери зрительного зала летом всегда настежь открыты во двор. Потому что очень душно.

Можно тихо, не шлепая пятками, пригнувшись, пробраться в зал прямо к экрану и сесть на пол. Только не шуметь. Даже если показывают что-нибудь очень смешное или очень страшное - все равно крепись, и ни гу-гу!

Однажды мы пробрались на какую-то картину про любовь. Сидим тихонько на полу впереди самого первого ряда, на экран смотрим. Видим два каких-то графа или князя друг друга на дуэль вызвали. Поднимают огромные пистолеты и целятся. Все в зале сидят, конечно, тихо, а Мишка Жаров вдруг как расхохочется.

Конечно, сразу зажгли свет и нас всех выгнали. Уже на улице Мишка, оправдываясь, пояснял, что его рассмешили пистолеты.

А в другой раз зажгли в зале свет из-за меня: уж очень рассмешил трамвайный вагон, который по рельсам везли лошади.

Как- то показывали картину «Пышка». Начался последний сеанс, мы, конечно, заняли «свои» места. Сидим, смотрим, пианистку слушаем.

Как только нам покажут что-нибудь про поцелуи или что-то в этом роде, мы сразу «ха-ха-ха!». Свет моментально зажигается, и мы по одному вылетаем.

А вот сегодня мы должны сидеть очень тихо, потому что «Красные дьяволята» - это ни какие-нибудь там вздохи и поцелуи.

Женька от восторга поеживается, то и дело посматривает на трубу и луну.

–  Скорее бы уж двигалась.

Наконец луна спряталась за трубой, и мы вприпрыжку несемся к кинотеатру «Кадр». Здесь нас уже ждут распахнутые двери, стрекот киноаппарата и звуки старенького рояля, на котором пианистка наяривает «Яблочко» или иногда изображает шум поезда и даже стрельбу.

В общем, в кино мы прошли. Посмотрели все до самого конца. И вот обратно мы уже не босиком вприпрыжку, а верхом на конях с саблями и карабинами неслись в атаку на Махно по темной Плющихе.

А потом - животы к небу и смотрим на луну. Наверное, на нее так же смотрели буденновцы у ночных костров, наверное, ее свет тихо гладил того, кто упал на траву под копыта коня, и сам Семен Михайлович Буденный говорил ей «спасибо», когда пряталась она в черную тучу и не мешала отряду ехать молча в ночной тишине по широкой украинской степи. Ехать тихо, ехать незримо,

–  А что, если собрать много-много катушек с нитками,- вслух мечтает Мишка Жаров,- связать вместе и запустить змей. Долетит до Луны? А?

Лева смеется:

–  Такой груз ни один змей не поднимет. Все равно, что к бабочке кирпич привязать.

Мишка тихо посапывает, говорит с надеждой:

–  Завтра с отцом потолкуем. Летчик больше тебя знает.

: Потихоньку стали засыпать. А я не сплю. Яркое окошко словно подпорка для моих век. Интересно, что сейчас делает Лариска?

Я скатал свой матрац, одеяло, на них подушку, встал на тюк ногами, но все равно ничего не видно: высоко.