Королевы и монстры. Яд
Шрифт:
Это гладкая черная раскладушка, в сложенном виде размером с визитку. Когда я раскрываю ее, зажигается экран.
– Какой пароль?
– День рождения твоей мамы.
Я на секунду замолкаю.
– Откуда ты знаешь дату рождения моей мамы?
– Я всё о тебе знаю.
– Это невозможно.
Не растерявшись ни на секунду, он начинает перечислять:
– Твой любимый цвет – синий индиго. Твоя любимая песня – «Где-то за радугой». Твоя любимая еда – запеченный цыпленок твоей мамы. Ты Рыбы, ешь слишком мало овощей и жертвуешь слишком много из своей скудной учительской заплаты в приюты для животных. Твоя
Откуда он взял всю эту информацию? Соцсети? Личное дело в отделе кадров? ФБР?
Поскольку я продолжаю выразительно молчать, он мягко продолжает:
– Я же говорил, что потерял из-за тебя голову? Помешался? Ты же не думала, что я просто исписываю твоим именем блокнотик и рисую там сердечки?
– Притормози, пожалуйста. Меня уже мутит.
Он игнорирует мою просьбу.
– Я сейчас перезвоню на другой телефон. Его нельзя отследить. Теперь используй его, а свой уничтожь – разбей молотком и раскидай кусочки по мусорным контейнерам в разных частях города.
Я все еще пытаюсь восстановить шаткое внутреннее равновесие, но умудряюсь спросить:
– Это правда необходимо?
– Иначе я бы не просил.
Он без предупреждения вешает трубку. Через секунду звонит второй телефон.
Я отвечаю:
– Пожалуйста, не говори, что мне надо уехать из страны. Мне тут нравится.
– Не драматизируй. Никуда тебе не надо.
– Не драматизируй?! Извини, но я – соучастница преступления!
Кейдж хмыкает.
– Ты паникуешь. Не надо, всё под контролем.
– Под чьим контролем?
– Под моим, конечно.
Он кажется таким уверенным, таким невозмутимым, таким спокойным. Слишком спокойным. Сколько народу он убивает в среднем за неделю?
– Кейдж?
– Да?
– Мне как-то сложно все это переваривать.
Его голос становится мягче:
– Знаю, детка. Но поверь, я позабочусь о тебе. Я позабочусь обо всем. Все будет в порядке.
– Но тебя ищет полиция!
– В ресторане не было камер, а свидетели, которые предоставили мое описание полиции, на самом деле ничего не видели. Я вышел из помещения, а потом они услышали выстрелы. Кухонные двери были закрыты. Меня не могут идентифицировать как стрелка.
– Откуда ты все это знаешь?
В его молчании я слышу самодовольство.
– Я знаю все.
Начинает казаться, что это на самом деле так.
– Слоан…
– В Риме. Я знаю. – Он внезапно понижает голос: – Ты так мирно спишь. Как маленький ангел. Такая милая. Так и хочется съесть. Черт, мне нравится твой вкус. И то, как ты сильно кончаешь подо мной. Я уже подсел.
Я снова усаживаюсь за кухонный стол, опускаю на него голову и несколько раз бьюсь об него лбом.
– Что это за звук?
– Это мой нервный срыв.
– Ты сильнее, чем думаешь. Все с тобой будет в порядке.
– Уверен? Потому что сейчас я бы не отказалась от профилактической госпитализации. Чтобы какой-нибудь очень внимательный доктор из палаты интенсивной терапии отслеживал мое состояние.
– Это просто адреналин. Привыкнешь.
У
меня от ужаса глаза на лоб лезут.– Привыкну?! Такое что, будет происходить регулярно? Люди вокруг меня будут дохнуть как мухи?
Его голос становится тверже.
– Натали. Красавица. Сделай глубокий вдох.
Не отрывая головы от гладкой деревянной столешницы, я открываю глаза и делаю, как он говорит.
– Хорошо. Теперь еще раз.
– Раскомандовался, – ворчу я, но подчиняюсь.
После недолгой паузы Кейдж сообщает:
– Меня вызвали по работе этим утром. Я не знаю точно, когда вернусь. Пока что можешь связываться со мной по этому телефону в любое время дня и ночи. Если тебе что-нибудь понадобится, просто дай знать. Не обсуждай случившееся ни с кем, кроме Слоан. И избавься от старого телефона как можно скорее. Сегодня. Ты поняла?
Он не прерывает моего молчания. Позволяет мне все обдумать, прежде чем я буду готова заговорить.
Только когда я тяжело вздыхаю, он требует ответа:
– Говори.
– Я подписалась на это. Я сказала да…
– Ты жалеешь?
– Заткнись и дай мне сказать, пожалуйста.
С другой стороны раздается низкое, глухое ворчание, свидетельствующее о его недовольстве, но он уступает.
– Как я и говорила, я сказала тебе да. Всему, что между нами происходит. Тому, что ты будешь держать меня в неведении по поводу многих вещей, и тому, что мы по большому счету будем жить параллельными жизнями, видя друг друга только… ну, если уж говорить прямо, только когда тебе это подходит.
– Ради твоей безопасности. Ради тебя.
И тут я закипаю. Взорвавшись от злости, я вскакиваю со стула.
– Сейчас говорю я! Твоя очередь – потом! Где твои манеры, громила?
Я слышу какой-то короткий звук. Сдавленный смех, полагаю. А потом Кейдж снова возвращается к разговору, изображая искреннее раскаяние. А еще, видимо, изо всех сил пытаясь не разразиться гомерическим хохотом.
– Извини. Пожалуйста, продолжай.
Стой он сейчас передо мной, я бы ему такого пинка дала, что его самодовольная задница улетела бы на Луну.
– Если мы действительно хотим, чтобы все получилось, ты должен пообещать мне кое-что здесь и сейчас. Пообещать и выполнить.
– Все что угодно.
– Никогда не ври мне.
Он кажется оскорбленным:
– Я уже говорил, что не стану.
– Скажи еще раз. Потому что для меня вранье отменяет все договоренности.
Кейдж медленно и тяжело выдыхает. Я почти чувствую, как он закатывает глаза.
– Я не имею права рассказывать тебе все, даже если бы захотел. Это поставило бы под угрозу жизни других людей. Но если я могу ответить на вопрос – я отвечу. Я не буду сознательно утаивать информацию без причины… Но темных пятен будет больше, чем тебе хотелось бы.
– И это честно. Это оправданно. Просто никогда не лги мне, Кейдж. Если хочешь, чтобы я доверяла тебе, говори мне ровно столько правды, сколько можешь.
Он мягко отвечает:
– Понял.
– Значит, мы договорились?
– Да.
Я разминаю шею и делаю глубокий вдох.
– Ладно. Пора нам закругляться.
– Почему?
– Я опаздываю на работу.
– Можешь больше не ходить туда, если не хочешь.
Я смеюсь.
– Ой, правда? Я в лотерею выиграла или что?