Королевы и монстры. Яд

– Думаешь, у нее есть чувства к Ставросу?

По-хорошему, мой ответ нет. Мужчины для нее как золотые рыбки: очень симпатичные домашние питомцы, но совершенно неотличимые друг от друга и полностью взаимозаменяемые. К тому же стоят недорого.

Но, пожалуй, лучше не говорить это Кейджу, с учетом его пристрастия к отстрелу людей.

С некоторой опаской посматривая на него, я отвечаю:

– Не знаю. Почему ты спрашиваешь?

Он посмеивается.

– Не будь такой подозрительной. Просто интересно.

– Скажем так, она не особо романтична.

Кейдж берет мое лицо в ладони, смотрит на меня, и его губы складываются в ласковую улыбку.

– Я тоже не был. Просто она пока не встретила своего единственного.

У меня пересыхает во рту, сердце заходится. Он хочет сказать, что я его единственная? Но ведь одержимость и настоящая любовь – это совсем разные вещи.

Однако у меня не хватает смелости уточнить, поэтому я меняю тему:

– У тебя опять из плеча течет.

Он опускает взгляд и хмурится.

– Ты хорошо обращаешься с иглой?

Я чувствую, как у меня кровь отливает от лица, но беру себя в руки. Если мне нужно его зашить, придется это сделать.

Я глубоко вдыхаю и расправляю плечи.

– Уверена, я справлюсь.

Он улыбается, увидев мое ужасно серьезное выражение.

– Знаю, что справишься. Ты справишься с чем угодно.

Я сияю от звенящей в его голосе гордости. Представляю, как глупо сейчас выгляжу: смотрю на него и мечтательно моргаю, пока мой взгляд застилают падающие конфетти в форме сердечек.

Мы выбираемся из душа, и Кейдж вытирает нас, аккуратно обсушивает мои влажные волосы полотенцем и еще более аккуратно расчесывает их пальцами от корней до кончиков, чтобы не спутались и не сбились в колтуны. Даже когда я говорю, что в ящике есть расческа, он все равно хочет использовать руки.

– У тебя пунктик на моих волосах, да?

– У меня пунктик на тебе в целом. Твоя задница идет сразу после волос. Или, может быть, ноги? Нет – твои глаза.

Прикинувшись оскорбленной, я возмущаюсь:

– Извините, но я нечто большее, чем совокупность частей тела. У меня еще есть индивидуальность, если ты не заметил. И мозг. Вполне рабочий мозг, к твоему сведению.

С поправкой на математику. Но это не считается, потому что математика – какая-то ерунда.

Кейдж посмеивается, прижимает меня к груди и опускает голову, чтобы коснуться своими губами моих.

– Он даже вполовину не такой рабочий, как твой рот.

– Ой, очень смешно. Теперь ты у нас комик.

Он вновь нежно меня целует, а потом говорит:

– Скоро вернусь.

Еще один повод для сердечного приступа. За две секунды мой пульс разгоняется втрое.

– Что? Куда ты идешь?

– Домой.

– Ты уже возвращаешься в Нью-Йорк?

Моя паника по поводу его возможного отъезда явно забавляет Кейджа, и он поясняет:

– Мой дом по соседству. Там есть чистая одежда. Не хотелось бы надевать рубашку, в которой я вернулся, а собирать вещи некогда было.

Мое облегчение омрачает подозрение. Я с недоумением щурюсь.

– Ты приехал сюда сразу после перестрелки?

– Да.

– Это было запланировано?

– Нет.

Я щурюсь еще сильнее.

– То есть ты, раненый, истекающий кровью, без вещей, решил пролететь через полстраны, чтобы добраться сюда. И увидеть меня.

Он снова берет мое лицо в руки и пристально смотрит в него, чтобы я увидела все. Всю его тоску, всю его жажду… все темные желания.

– Люди возвращаются домой, чтобы почувствовать себя лучше, – говорит он.

– Но твой дом в Нью-Йорке.

– Дом может быть и человеком. И для меня это – ты.

У меня на глаза наворачиваются слезы. Я несколько раз прерывисто вздыхаю, прежде чем начать говорить, но даже после этого мой голос звучит сдавленно.

– Если узнаю, что ты это где-то вычитал, башку тебе отстрелю.

Его глаза весело блестят, и он целует меня.

После этого я медленно выдыхаю и утираю слезы.

– Но тебе не нужно идти в соседний дом. У меня есть для тебя одежда.

Кейдж вскидывает бровь.

– Хочешь поглядеть на меня в одном из своих платьев? А еще говоришь, что не извращенка.

– Нет! Просто у меня уже есть для тебя мужские вещи. Большого размера. Я купила все в 3XL. – Я с сомнением окидываю взглядом огромную ширь его плеч. – Хотя теперь не уверена, что они налезут.

Кейдж хмурится.

– Ты купила мне одежду?

Он выглядит таким пораженным, что я смущаюсь. Надеюсь, в его мачо-сознании я не переступила грань. Вдруг он решит, что я хочу стать его мамочкой или как-то его оскорбить? Если задуматься, то, может, это действительно была не лучшая идея.

Глядя себе под ноги, я бормочу:

– Ну да… Типа пару толстовок. И носков, и футболок. То, что можно надеть, не знаю, после душа. Или перед сном. Чтобы чувствовать себя комфортно. Чтобы у тебя были свои вещи, если вдруг решишь остаться на ночь…

Я растерянно замолкаю, потому что не знаю, что еще сказать: со стороны это звучит ужасно глупо.

Кейдж приподнимает мой подбородок костяшками пальцев. Когда наши взгляды встречаются, в его глазах я вижу практически экстаз.

– Ты купила мне одежду.

Он говорит это абсолютно восторженным тоном, с таким удивлением и благоговением, как просветленный бы сказал: «Бог есть, и я его видел!»

– Да.

– На свои собственные деньги.

– А на чьи, если не на свои?

– То есть они были не из траста. Ты пока ничего не снимала. Значит, это должны быть твои деньги. Которые ты заработала. Сама.

Я изучаю выражение его лица.

– Я так понимаю, тебе не очень часто вручали подарки.

– Никто ничего не покупал мне с тех пор, как умерли родители.