Коронованный наемник

====== Глава 52. Грешник ======

Губы Камрин дрогнули, искажаясь в полуулыбке-полугримасе.

– То есть, как «убьет»?.. Зачем?.. – беспомощно пролепетала она, заливаясь фарфоровой бледностью.

Трандуил нахмурился и машинально потер кончиками пальцев лоб. На белой коже остался след смолы.

– Я не помню ничего подобного в свитке… Впрочем, я не читал его до конца. Гвадал, не тяни. Что там задумал Сарн?

Сармагат бросил в огонь полено и сел напротив Трандуила:

– Утешься, друг мой. Решение Сарна все меняет. Это не пустые посулы, я почти уверен, что завтра вся эта ужасная история останется для вас с сыном в прошлом.

– Утешься? – почти выплюнул Трандуил, – Гвадал, Эру меня помилуй, я на все готов ради сына, но Сарн… Этот парень для меня не просто один из кавалеристов. Леголас любит его, как родного брата. Объясни наконец, что ему грозит?

Орк вздохнул и покусал губы, борясь с желанием поежиться под больным взглядом Камрин.

– Обряд исцеления вам обоим известен. Он всегда один и тот же, только последствия бывают разные. Но есть и еще один его вариант. Намного более надежный. Насколько я знаю, он всегда заканчивается одинаково. Хотя… об этом способе в летописях совсем мало упоминаний. Способ этот хорош тем, что обращаемый исцеляется наверняка. Всем прочим же он плох… Его применяют тогда, когда целитель совершенно уверен, что готов спасти проклятого любой, абсолютно любой ценой. И тогда обряд становится не боем сущностей, а сделкой. Орк, живущий в Леголасе, очень силен. Одолеть его шансы невелики. Но Сарн, эльф молодой, сильный, отважный, то есть, равный самому принцу, может предложить орку себя вместо Леголаса. Выкупить принца ценой своей бессмертной феа. Эта сделка не имеет отказа. Орк соглашается. Всегда.

Камрин облизнула губы.

– То есть, при этом обряде гарантированно происходит то, опасность чего и так существует? Сарн может стать Рабом Слез?

Сармагат болезненно поморщился:

– Не все так просто, Тугхаш. Во время обычного обряда, если орк в исцеляемом побеждает, он может потянуть за собою душу целителя, и тот тоже станет жертвой проклятия. Это ты знаешь. Но тогда сущность целителя оказывается побежденной в бою, в своем роде завоеванной. Целитель тоже пройдет мучительный процесс обращения и просто станет таким, как я, Леголас и все прочие нам подобные. Участь незавидная, но терпимая. Но сделка – совсем иное. Целитель добровольно отдает свою сущность Мелькору, продает ее за спасение проклятого. Отказаться же от чистой эльфийской души, променяв ее на изначальную тьму – это то, что люди называют «великий грех». Это грех перед Эру Илуватаром, осознанное поругание основ природы. И это не знает прощения. Для Мелькора такие эльфы бесценны. Их орочье воплощение – не более, чем временное пристанище. Назначение же у них иное. Они – будущие демоны, основа его армии, его добровольные вассалы. Потому, если целитель предлагает такой откуп, то отказа не будет. Проклятый не имеет для Мелькора никакой цены по сравнению с таким целителем. Я не знаю, много ли было таких попыток. Я вообще знаю об этом намного меньше, чем это необходимо. Знаю лишь то, что для предотвращения последствий такого обряда с собой всегда берут надежного свидетеля. Его долг – застрелить целителя сразу после обряда. Чем короче будет жизнь целителя после обращения – тем меньше он успеет посвятить себя злу и тем менее ценен будет для Мелькора. Об этом узнали не сразу, но уже много веков неукоснительно соблюдают этот закон… Все это звучит, как страшная история эпохи Перворожденных. Но это не легенды. Был один случай… Некий эльф пытался откупить свою жену. Он совершенно изнемог от горя, но очень боялся навредить ей. А потому пошел на крайнюю меру. На берегу озера, где происходило исцеление, с луком в руках стоял его брат, ожидая окончания ритуала. Обряд был произведен, а стрелок смалодушничал…

Сармагат запнулся, сцепляя пальцы и ссутуливаясь.

– Что было дальше? – глухо и мрачно спросил Трандуил. Орк поднял на него взгляд:

– Дальше… Свидетель не выполнил своего долга. И Арда получила Азога Разрушителя. Полагаю, ты помнишь, кто это такой. О нем потом сложили много дурацких небылиц, но… у нас в клане некоторые даже знают его прежнее имя. Вот, что собирается сделать Сарн. И вот для чего ему нужен сильный и решительный помощник.

Повисла тишина, прерываемая лишь прерывистым дыханием Камрин. Она съежилась в кресле, мелко дрожа, как в приступе лихорадки. Трандуил несколько секунд молчал, а потом вскочил и снова с размаху ударил в стену кулаком:

– Проклятие, проклятие!!! – зарычал он, – что за чудовищный, издевательский лабиринт!!! Еще полчаса назад я был уверен, что за спасение Леголаса не существует чрезмерной цены!!! Но Эру, что за ужасная насмешка!!! Сарн… Храбрый, предприимчивый, честный парень! Готовый стать чудовищем, умереть проклятым, а спасенный им даже не узнает о его жертве!!! Неужели это справедливо? Как, Элберет Всеблагая, я посмотрю в глаза Дагорму? Как буду лгать Исилиэль, что ее единственный сын погиб в бою? К балрогам… Гвадал, необходимо их остановить!!! Всему есть предел! Есть жертвы, которые никто не вправе принимать! Ни принц, ни король, ни сам Вала!!!

Резко обернувшись, король прижался к стене спиной, словно неосознанно пытался удержать рушащийся мир.

– Я не могу этого постичь, Гвадал, – вдруг меняя тон, проговорил он горячо и требовательно, – Сарн эльф… Как бы ни был он предан другу и сюзерену, он все равно остается эльфом. Как может он, даже ради столь важной цели, добровольно продаваться родоначальнику тьмы?

Сармагат задумчиво покачал головой:

– Я думаю, он просто не знает всей подоплеки этой сделки. Все сведения об обряде, которыми он обладает, он мог прочесть только в свитке. А там о ритуале выкупа сказано лишь то, что целитель примет проклятие на себя и обратится чудовищем столь немыслимым, что должен быть немедленно предан смерти во избежание великих бед и злодеяний. Этот свиток очень стар, но это лишь копия. В первоначальном варианте о необходимости убить целителя нет ни слова. Мелькор был вовсе не заинтересован в смертях целителей. С веками, после нескольких страшных поворотов истории, случившихся после подобных сделок, стало понятно, что целителей нельзя оставлять в живых. И во все найденные копии первоначального документа были внесены соответствующие указания. Но куда именно уходят эти проданные души… Об этом в свитках не писали. Я узнал эти подробности из несусветно ветхого манускрипта, который в Магхаре хранят пуще зеницы ока уже не ведаю, с каких времен.

Трандуил глухо и мучительно застонал:

– Нет, Гвадал. Этого допустить нельзя. Я никогда так ясно не осознавал, что сердце может разорваться, по-настоящему, без всяких метафор. Но я не могу позволить выкупить моего сына такой страшной ценой. Леголас никогда не согласился бы на это, и он не сможет с этим жить, если каким-то непредвиденным образом узнает о пути своего исцеления.

Орк поднял голову и пристально посмотрел лихолесцу в глаза:

– Подумай хорошо, Трандуил. Сейчас ты потрясен и смятен всем, что узнал, но уже через час твое самообладание восстановится, и ты можешь начать рассуждать иначе. Утром ты увидишь Леголаса прежним. Несколько дней он может пробыть без сознания, но потом очнется, и этот кошмар закончится. Сарн будет погребен с воинскими почестями, провозглашен героем ирин-таурской кампании, ты по традиции вручишь Дагорму меч сына с вправленным в эфес рубином в знак особого отличия… а дальше дело только за временем. Раны заживут, память померкнет, и все вернется на круги своя. Подумай, друг мой. Подумай сейчас. Едва ли тебе представится шанс изменить решение.

Трандуил ответил Сармагату таким же долгим и внимательным взглядом.

– «Подумай, друг мой…», – повторил он, – как часто ты говорил мне эту фразу! От скольких ошибок уберег, сколько предотвратил безумств… Но сейчас я знаю, что делаю. Пожалуй я редко бывал настолько убежден в правильности принятого решения. Полно, Гвадал, мы теряем время.

В глубине дымчато-синих зрачков что-то блеснуло. Орк кивнул и поднялся:

– Будь по-твоему. Попытаемся. Кликни Таргиса, он подаст твоего коня.

Ничто так не претит энергичной натуре, как бездействие. Тень страдания сбежала с лица короля, словно сдернутая невидимой рукой. Трандуил подхватил с пола сброшенный плащ, поклонился Камрин и спешно вышел, на ходу застегивая фибулу. Сармагат же обошел кресло и положил руки на плечи девушки.

– Милая… – вполголоса начал орк, но та вздрогнула и охватила его пальцы на своем плече холодной рукой.

– Ничего, – хрипловато проговорила она, – спешите, Сармагат. Я останусь, я буду ждать, не тревожься обо мне. Прошу тебя, сделай что-нибудь. Я уже не знаю, что правильно, что хорошо, что справедливо. Но ты знаешь… Ты всегда знаешь ответ на все вопросы. Умоляю, не дай случиться чему-то… что совсем нельзя поправить…

Вождь сжал ее плечи крепче, чувствуя их мелкую дрожь.

– Доверься мне, – прошептал он. Быстро и коротко поцеловал в темя и тоже двинулся к двери.

– Сармагат, – порхнул ему вслед отрывистый зов, и орк обернулся, замедляя шаги. Камрин смотрела на него, в покрасневших глазах теплилось несвойственное ей беззащитное выражение:

– Я люблю тебя… – почти одними губами проговорила она. Сармагат не ответил. Только сжал когтистые пальцы, словно ловя эти бесценные слова, чтоб не дать им шальными птицами ускользнуть в открытую дверь.

Уже длинные лиловые зимние сумерки затопляли лес, и снова пошел снег, когда два варга, тяжело поводящие боками, вырвались из чащи на поляну, по всему периметру окольцованную высокой насыпью хвороста, поблескивающей брызгами смолы. Там царил полумрак, еще сильнее сгущаемый деревьями, гнущимися под тяжестью белых наметов. Монотонно и задумчиво бормотали водяные струи, бившие в каменное ложе из надколотой скалы.

Сарн соскользнул наземь и ласково потрепал Стрижа между ушей. Тот для порядка предупреждающе приподнял верхнюю губу, но не огрызнулся и мирно лег на снег. Поездка далась эльфу нелегко. Хоть десятник и по праву слыл одним из лучших наездников отряда, но, приноравливаясь к аллюру непривычного скакуна, мчавшегося сквозь чащу огромными пружинистыми скачками, первые две лиги он вцеплялся в косматый загривок до ломоты в пальцах. Перед самым лицом порой мелькали низкие колючие сучья, от которых удавалось увернуться лишь чудом, с потревоженных ветвей сыпался комковатый снег, какие-то зловредные кустарники цеплялись за плащ. Но все эти неудобства показались Сарну лишь досадными мелочами, когда всего через три часа хищники вынесли седоков на уединенную поляну Плачущей Хельги.