Корпус Вотана (Недомаг-мажор)

Никита Смирнов был достаточно честолюбив. Он стремился к одной цели: стать офицером Космического флота и приносить пользу государству. А для этого следовало учиться не просто хорошо, а превосходно.

Он четырежды удостаивался переходящего знака “Лучший кадет курса”, уступая только товарищу и сопернику Руслану Бакуничеву. В середине первого курса стал младшим сержантом и командиром отделения — третьим человеком во взводе! В конце года получил кубок: “Кадет года” и удостоился благодарственного письма командира Корпуса родителям. Все это, не считая многочисленных грамот и медалей на соревнованиях.

После итоговых годовых экзаменов его вызвал заместитель командира Корпуса по воспитательной работе и вместе с лычками старшего сержанта огорошил назначением на почетную должность сержанта-воспитателя.

Кроме эфемерного почета, и огромной ответственности, она подразумевала двойную нагрузку (собственную учебу никто не отменял) и сокращение летнего отпуска до одного месяца. При этом предполагалась, что Смирнов останется в числе лучших учеников и спортсменов Корпуса.

Всех старших сержантов и сержантов-воспитателей отправляли на обучение в “школу молодых командиров” сроком на 6 месяцев. Школа находилась в “специальной временной зоне”, где время шло медленнее в 6 раз. Если для людей “за периметром” проходил месяц, то внутри — полгода. Полгода адской, невероятно интенсивной нагрузки.

Особенно “приятными” были уроки прикладной психологии и специальных воздействий. Все изучаемые приемы отрабатывались на обучаемых. Первые были предназначены для оказания морального давления на “объект”, которым мог быть и захваченный “язык” и слишком наглый подчиненный. Смирнов до сих пор не мог без содрогания вспомнить “легкий” допрос на первом уроке.

— Сержант, вы любите маму? — Да. — Вы хотите, чтобы у нее все было в порядке?

Крепкие мужественные парни на этих уроках рыдали, словно дети. Некоторых приходилось отчислять. Разумеется, с понижением в звании.

Уроки специального воздействия были легче. Там тоже плакали и кричали, но только от боли физической. Богатейший набор лучших пыток человечества демонстрировался здесь.

Курсанты должны были прочувствовать на себе и применить на других наследие Торквемады и других достойных мужей. Предпочтение отдавалось методам, не требующим специальных приспособлений. Оказывается, обыкновенный карандаш работает не хуже тисков для пальцев, а с помощью листа бумаги для принтера можно наносить порезы более эффективные, чем ножом. Некоторые приемы, которые могли серьезно покалечить, отрабатывались на “оступившихся”.

В Империи еще триста лет назад пришли к выводу о нецелесообразности содержания преступников в тюрьмах. Человек должен приносить пользу обществу, а не сидеть у него на шее.

Уголовный кодекс был упразнен, часть статей была переведена в административные правонарушения, проституция и частично употребление наркотиков — легализованы.

Мелкие и средние проступки наказывались поркой разной интенсивности, общественными работами и штрафом, который зависел от доходов виновного.

Убийства, разбои, изнасилования и даже государственная измена стали считаться психическими отклонениями, которые подлежали устранению в центрах коррекции.

Исходя из принципа “общественной пользы”, нарушителей не лечили, они выступали в качестве “добровольцев” для различных, чаще всего совсем не безобидных, экспериментов.

Такое решение резко продвинуло науку вперед. Во множестве появились новые эффективные лекарства от ранее неизлечимых болезней, более безопасная техника и смертоносное оружие.

После смерти подопытного, его служение обществу не заканчивалось. Медицина находила применение внутренним органам, особенно мозгу, который шел на изотовление ИСКИнов, а из пепла получались отличные удобрения для экспериментальных полей Института.

В результате реформ Государственный совет объявил о “впервые в истории человечества полной и беззаговорочной ликвидации преступности”.

Вот такие “подлежащие коррекции” люди и выступали в качестве учебных пособий.

Чтобы не упрощать задачу, курсантам не объясняли суть вины “пособия”.

Большинству курсантов пытки давались с трудом. Тех же, кто начинал получать от этого садистское удовольствие — исключали. На этом их военная карьера прекращалась. В лучшем случае они могли стать сотрудниками центров коррекции. В худшем — сами превращались в учебные пособия.

Смирнов подтвердил звание и должность и получил заветный месячный отпуск. По его окончании в отделе кадров сообщили, что отныне старший сержант Смирнов Никита Владимирович — сержант-воспитатель первого взвода первой учебной роты. Назначение сколь ответственное, столь и почетное. Ничуть не хуже Бакуничева, который стал заместителем командира в его собственном взводе.

Первое время было трудно. Но сержанту удалось сформировать коллектив, почти не прибегая к физическим воздействиям. И вот когда процесс был отлажен, появился Вотан.

То, что Ярослав Вотан станет той еще занозой в седалище, Никита Смирнов понимал с самого начала, достаточно было почитать выданное досье на этого упыреныша.

Взводный сразу дал понять, что решение о зачислении Вотана во взвод уже принято, и мнение сержанта-воспитателя никого не волнует.

Вотан не был глуп (об этом говорил его школьный аттестат), но при этом совершенно не приспособлен к армейской жизни. Хуже того, он и не собирался приспосабливаться. А еще был дерзок и нагл, хотя не без труда, но старался сдерживать натуру.

Первые дни Смирнов даже подозревал в Ярославе нежить и поделился своими соображениями со взводным. Но Суровый быстро выбил (в буквальном смысле) эту дурь из него.

Чтобы новичок не позорил взвод внешним видом, пришлось приставить к нему кадета Архипова и приказать следить за состоянием формы. Поручение унизительное. Подшивать чужие воротнички и стирать чужую форму — удел изгоев кадетского мира. Но Смирнов счел, что для сына рабов с рабской планеты разницы нет, да и пожаловаться ему некому.

Едва решился один вопрос, у Вотана начались проблемы с психикой. Пришлось вызывать самого Сухомлинова по учебникам которого учились в “школе молодых командиров”. Зная историю династии, было бы странно, если Ярослав оказался бы “нормальным”. Но ведь этот мерзавец умудрился прилюдно оскорбить старшекурсника. И, как назло, этим старшекурсником оказался Бакуничев!

И теперь Смирнов оказался “витязем на распутье”. С одной стороны — его долг защищать своих подопечных. С другой — он сам, формально, подчиненный Бакуничева. И поругание традиций на лицо. Получить презрение от своих подчиненных? Или стать врагом всех кадет начиная со второго курса? А еще “звездюлей” непосредственно от взводного в обеих случаях никто не отменял.