Кошка в сапожках и маркиз Людоед

На втором этаже распахнулась дверь, и Марлен, заливаясь смехом, промчалась до лестницы, топоча, как маленькая лошадка. Но к её топоту присоединился топот и других детских ног.

Было слышно, как с шумом и писком дети сбежали по лестнице, пробежали по коридору и ворвались в комнату.

Впереди летела хохочущая Марлен, а за ней – дети Саджолены. Румяные, весёлые и смеющиеся мальчишки. Правда, увидев нас, Бланкиры присмирели и остановились, а вот Марлен бросилась прятаться за господина Лиленбрука, и показала мальчишкам язык.

– Ну что? Догнали? – спросила она, торжествуя.

Но ребята не ответили ей. Они смотрели на господина Лиленбрука, а тот смотрел на них – пристально, молча и не отрываясь. Огрест стремительно шагнул вперёд, но я остановила его, схватив за руку, и сжала его ладонь, давая понять, что вмешиваться не стоит.

– Вы с ума сошли! – зашипел он мне на ухо.

Его никто кроме меня не услышал, потому что в этот самый момент младший из ребят спросил у Лиленбрука:

– А вы – наш дедушка?

Теперь уже маркграф сжал мне руку, и я чуть не охнула от боли. Пришлось довольно сильно ущипнуть его за бок, чтобы пришёл в себя и не ломал мне пальцы.

– Надеюсь, господин Лиленбрук, - сказала я сладко-сладко, - у вас найдётся подарок не только для дочери друга, но и для внуков?

Марлен вытянула шею, переводя взгляд с Лиленбрука на мальчиков и обратно. Признаюсь, и я в первую секунду подумала, что поторопилась, решив столкнуть нос к носу деда и внуков. Но вот господин Лиленбрук отдал Марлен золотую монету, а потом достал из кармана ещё два золотых и протянул их мальчишкам.

– С Рождеством, - произнёс он глухо, будто горло ему сдавила неведомая сила.

Младший из Бланкиров первым схватил монету, а потом осмелел и старший.

– Спасибо, сэр, - сказал он, так и не назвав Лиленбрука дедушкой.

– Всего доброго, - буркнул господин Лиленбрук и вышел из гостиной.

Спустя пару секунд хлопнула дверь, и я, запоздало бросившись следом, успела только помахать старику Савё, который выскочил в метель, позабыв цилиндр.

– Подавать жаркое? – спросила Лоис, которая не видела, что произошло в гостиной.

– Подавайте, конечно, - ответила я, разочарованная до глубины души.

В моих мечтах должно было произойти счастливое воссоединение семьи – дедуля плачет от радости, обнимая внуков, потом они едят мой прекрасный примиряющий бисквит, а потом все вместе идут в школу, чтобы обрадовать Саджолену и зажить, наконец, как и подобает семье – в радости, веселье и счастье.

Но всё пошло не по сценарию, и когда я вернулась в гостиную, где Лоис уже накрывала на стол, Огрест смотрел на меня с таким бешенством, что казалось, готов был съесть вместо жаркого и пудинга.

Несмотря на взгляды господина маркграфа, обед прошёл приятно – Марлен болтала без умолку, немного жеманясь и кокетничая, и явно наслаждаясь тем, что мальчишки Бланкиры смотрели на неё, как на фею.

Когда было подано сладкое, от моего бисквита остались только крошки, а от огромного кувшина какао - только воспоминания. Вернее, кувшин остался, но пустой.

– Теперь идите поиграйте, дети, - сказал Огрест с натянутой улыбкой, и Марлен увела своих верных рыцарей в детскую, а Лоис подала нам кофе.

Когда кухарка ушла, я невозмутимо разлила кофе по чашкам и пододвинула одну маркграфу.

– Вы всё просчитали, - сказал он, даже не притронувшись к напитку. – Жозефина взяла выходной, детки припрятаны наверху, и даже Савё приглашён от моего имени…

– Пейте кофе, - коротко сказала я, делая глоток.

– Но вы просчитались, мадемуазель, - повысил Огрест голос. – У вас, вообще, есть хоть какие-то границы? Савё примет это, как оскорбление, и будет прав.

– Ох, кто бы обижался, - фыркнула я.

– Я должен пойти и извиниться перед ним, - маркграф положил руки на стол и посмотрел на чашку кофе почти с отвращением. – Немедленно извинится.

– За что будете извиняться? – мне надоел этот ребячий лепет. – За то, что он в кои-то веки раскошелился на два золотых для собственных внуков?

– Вы не понимаете, что нельзя вмешиваться в чужую жизнь?!

– Если что – напомните месье Лиленбруку его же собственные слова, что иногда надо помогать людям против их воли.

– Что за бред, он не мог такого сказать! – Огрест от души хлопнул ладонью по столу.

Блюдце с чашкой подпрыгнули, и кофе опасно плеснулось.

– Но сказал, - я хотела точно так же хлопнуть ладонью, но вовремя удержалась. Лоис не понравится, если праздничная кружевная скатерть будет испорчена разлитым кофе.
– Так что успокойте свою совесть, месье. Дедуле прилетело той же монетой.

– А что за ужас вы устроили в гостиной? – возмутился маркграф, указывая на наряженную метлу, а я тайком выдохнула, понимая, что разговор о Лиленбруке закончен.

– Вы же сэкономили на ёлке, - напомнила я. – Пришлось нарядить то что…

– Что под руку попало! Я помню! – дал он волю гневу.

– Да что с вами? – я сделала ещё один глоток и добавила в чашку сливок и сахара, хотя кофе был в меру сладкий. – По-вашему, кого мне нужно было поставить вместо метлы? Вас? Вы бы не поместились в горшок. Хотя в серебряной канители смотрелись бы неплохо…

– Вы… вы… - он резко поднялся из-за стола, не находя слов от возмущения, а потом выдохнул: – Господи, как я вас ещё терплю?!

И милорд Огрест выскочил из гостиной прежде, чем я успела сказать ещё хоть что-то.

В этот вечер я легла спать рано, но долго не могла уснуть и ворочалась в постели почти до полуночи.

Впервые в Рождество у меня было такое отвратительное настроение, да и совесть тихо царапала когтистыми лапками, как я ни убеждала её и себя, что поступила правильно, и что стыдно должно быть дедушке, который преспокойно смотрел на нищету своих внуков.

Наконец, я задремала, но и сны мне снились неспокойные. Я брела по каким-то подвальным коридорам, натыкалась на ржавые решётки, и искала Марлен. Не понятно, почему она должна была оказаться в этих застенках, но я была уверена, что Марлен здесь. И звала её по имени, слыша, как эхо откликается мне, перекатываясь волной от стены к стене: Марле-ен, Марле-ен…