Кошмар на улице Зелёных драконов

Не знаю, я играла какую—то определенную пьесу или ото всех понемножку. Только я и божественное звучание музыки… только я и гуцинь… боги, до чего же хорошо! Душа моя поет, растворившись и танцуя между этими струнами!

Я. глаза прикрыв. словно снова видела горы. Какие на картинах художников. До того, как отец их продал. Словно вовсе и не продавал. Будто я стою на вершине. и легкий ветерок треплет полы моих одежд и мои распущенные волосы. Боги, до чего же хорошо! Я могу все забыть… журчание чистого, прохладного ручья… ручей я видела у друга отца, маленькою, покуда нас еще приглашали иногда в гости… горы я видела только на картинах… но они представлялись мне. большие, вечные… спокойные… душу наполнял, расширял и растопил небывалый покой… нежные переливы музыки, нежные переливы песни, которые рождали струны… о музыка! Ах, музыка! Как же я могла тебя забыть?.. Я никогда не смогу тебя забыть! Покуда ты существуешь, покуда существуют мои руки и мои уши, покуда в мире существуют хотя бы две струны, я никогда не смогу тебя забыть! Покуда я жива. я никогда не смогу забыть музыку… шум ветра в осенних листьях… листья тихо опадают… утром. когда мир покрывается инеем, когда земля покрывается инеем, листья падают, громко шурша… я однажды утром услышала и удивилась. что листья в инее так громко падают! Так опускаются… они будут также опадать и опускаться на деревьях в горах… свежесть и шум водопада будут бить мне в лицо… нежно касаясь… волосы мои будет развевать и ласкать ветер… меня никогда не ласкали руки мужчины, но я помню то ощущение. когда в детстве ласкал мои волосы ветер… ветер в горах… я его когда—нибудь увижу? Почувствую?..

Когда я открыла глаза, то невольно отпрянула. Беловолосый юноша сидел прямо передо мной! Прямо за столиком!

— Т—ты что?

— Слушаю, — безмятежно улыбнулся он, божественно умиротворенный и красивый.

Тьфу! Мне же вроде нравился господин Вэй Юан? Но дух меча тоже весьма красив. Тот — сильный воин, а у этого хрупкая красота, юношеская. Миловиднее лицо.

— Просто, музыка — эта одно из малочисленных доступных мне удовольствий, — он уныло провел какой—то узор по столу. Но, даже если б там не осталась пыль, я бы ничего не увидела. — Я могу только прикасаться к этому мечу и его ножнам. Ненадолго. Но когда—то давно… — грустно улыбнулся, глаза поднял грустные—грустные. — Когда—то я был живой и тоже очень любил музыку. Надо мной даже шутили, что я слепой и не вижу даже богинь. И, что я вообще не вижу ничего, стоит мне увидеть перед собою гуцинь. — вздохнул. — Но прежний мой… мой хозяин не любил музыку. У меня были самые сладкие воспоминания, связанные с ней. А у него — какие—то печальные. Так я томился. Испугался, что он меня кому—то вздумал подарить. Так трясся, думая, что ты будешь обычным! — улыбнулся. — Но сегодня я даже рад, что мы встретились именно с тобой: ты так же не можешь пройти мимо, увидев инструмент!

Он вдруг сжал мои руки. Я ничего не почувствовала. Нет, словно ветер прохладный меня коснулся.

— Умоляю, сыграй еще!

— Ну… — смущенно потеребила прядь, выбившуюся во время уборки. — А какие песни и мелодии ты любишь? Прости, петь я боюсь: а то вдруг хозяин услышит и придет. Но сыграть смогу.

— Ты, скорее, не знаешь моих любимых, — он нахмурился, потом вдруг взгляд его просветлел. — Или… я покажу тебе?

— Но ты же не можешь…

Вздрогнула. Когда он исчез. А потом вдруг ветром дунуло за мной.

И из—под моих рук проскользнули полупрозрачные руки в белых одеждах, легли длинные, изящные, тонкие пальцы на струны. Кажется, он за мною на коленях сидел. Как будто меня обняв. Непривычно. Но не холодно. Терпимый ветерок. Осенний… интересно, какой ветер в горах?..

— Можно… — голос его дрогнул, стал неожиданно робким. — Можно я тебе так покажу? Все равно я ничего не чувствую, когда касаюсь тебя. Да и ты вряд ли что—то чувствуешь, — вздохнул. — Разве что холод.

— Ты не холодный! — робко сказала я.

— Тогда… можно?..

Это была странная просьба. Мужчина, сидевший так вплотную ко мне! Хотя и мертвый уже мужчина. Мне стало холодно на миг от этой мысли. Он отстранился и уже в следующее мгновение стоял передо мной, глухо сказал:

— Прости! — и в миг следующий стоял уже возле дверей. Грустный— грустный.

— Вернись! — внезапно попросила я. — И… — он робко взглянул на меня. — И научи меня играть твою самую любимую песню!

— Любимую? — он мечтательно улыбнулся, смотря как будто сквозь меня. — Может… «Небесный лекарь»? Там юноша бродит высоко в горах, нежно дует осенний ветер, и опадают, шурша, яркие листья…

— Ты читаешь мои мысли?! — потрясенно вскричала я.

— Ты же… — смутился он. — Ты — хозяин меча. Мой хозяин.

Жаль его стало, смотревшего так устало.

— Давай, просто мой друг?

Внезапно предложила. Сама смутилась. Но от его счастливой и широкой улыбки у меня что—то затрепетало. Он был прекрасен как бог в этот миг, как бог, безумно счастливый!

И в следующий миг снова осторожно присел сзади меня. Проскользнули под моими изящные. полупрозрачные руки, длинные, красивые пальцы легли на струны. Пальцы музыканта.

Он робко тронул струны. Пальцы прошли сквозь них, застряли в глубине инструмента. Он горько вздохнул. Но робко извлек руки, стараясь держать пальцы почти у струн. Осторожно рукою сдвинул. Я положила мою руку поверх его, вздрогнула от прикосновения — будто весною рука опустилась в теплый ручей и нежные воды ее обвили — и не сразу смогла коснуться струны.

— Мягче, — глухо сказал он мне в ухо.

И я робко повторила.

Мелодия… странная мелодия… неземная… и его мягкий голос, красивый… когда он осторожно шептал мне в уши. Когда мне казалось, будто его длинные волосы упали мне на плечо, мягкие, пушистые, невесомые… когда его любая музыка, до того гармоничная и изящная, будто неземная, обхватила ночную тишину и обняла нас… о, эти дивные мгновения! Первый раз я смогла разделить с кем—то прекрасную музыку! Он знал поэму, куда лучшую, чем мать моя выучила во дворце! И он куда тоньше чувствовал музыку. А когда он запел…

В небесных горах идет музыкант.

Спой лекарь, излечи мою душу!

С тех пор, как встречаю тебя,

Покой моего сердца нарушил!

Спой мне, любимый. красивую песню!

Меня ждет сам Император Небес,

Но только с тобою сердце воскресло!

Я только с тобою теряю покой.

Стал мне не мил дворец прекрасный:

Мечта хрустальная фей и дерзких людей.

Меня не манит уж более блеск ожерелий:

Они не так, как блеск твоих глаз. прекрасны.

Яд твоих слов и твоих струн застрял в груди…

Яд твоих поцелуев в моих снах так прекрасен!

Молю тебя: не молчи!

Не разбивай Мою растерянную душу, о музыкант!

О, зачем, я так мечтала тогда

Войти в холодный и вечный дворец?

Зачем мне убор жены Императора?

Золотой феникс — это жалкий птенец.

Меня уносят на роскошных крыльях

Переливы твоих мелодий.

Крадучась, я тенью иду за тобой.

Боясь спугнуть твой робкий покой.

Спой мне, любимый! Забыться дай!

Если занято сердце твое,

Ты просто меня убей!

Не отдай меня ему! Не отдай!

Когда нас кто—то увидит —

Даже на небе ничего не бывает вечно

— Все боги меня осудят.

В Бездонном тогда

Ущелье душа моя смерть увидит.

В небесных горах идет музыкант.

Спой лекарь, излечи мою душу!

С тех пор, как встречаю тебя,

Покой моего сердца нарушил!

И вроде еще не отзвучала музыка… или я повторила прекрасный мотив по кругу… я не сразу подняла глаза и увидела как дух сидит за столом и… плачет?!

— Прости, я могу только примерно…

— Так хорошо! — всхлипнул он. — Так очень хорошо! Ты можешь… сыграть мне еще хоть раз?

Я прислушалась. Ночь еще не закончилась. Хотя вроде небо за распахнутою дверью сверху чуть просветлело. Начиналась заря. И тихо было в городе. Хозяева нас еще не заметили. Или решили позволить мне играть в ночной тишине. Или решили, что это звучит гуцинь у соседей. а потому не пытались мне помешать.

— Хорошо, — улыбнулась, — я сыграю тебе еще. Если запутаюсь — ты меня поправишь. Ой, прости, я на «ты».„