Космонавт

Он резко повернулся ко мне:

— Ты чего, Громов? Я не с тобой разговариваю!

— Но я разговариваю с вами, — мой голос звучал спокойно, но мажорчик непроизвольно сделал шаг назад. — Ты в курсе, что, если девушка сказала «нет», это значит — «нет»?

Виктор сузил глаза:

— Ты мне указы раздаёшь, выскочка? Мой отец…

— Твой отец, — я сделал шаг вперёд, — скорее всего, не знает, как ты используешь его положение. И мне кажется, ему не понравится, если он узнает об этом.

Рядом кто-то сдержанно засмеялся. Виктор огляделся — даже его друзья из второй группы смотрели сейчас в потолок или на окна. Куда угодно, только не на нас.

— Мы ещё поговорим, — пробормотал он, пряча свои билеты.

— Обязательно, — кивнул я.

Когда Виктор ушёл, Катя тихо сказала:

— Спасибо. Достал уже, сил нет.

Я вышел из здания аэроклуба после этого насыщенного дня и глубоко вдохнул прохладный октябрьский воздух. Улицы уже погружались в вечерние сумерки.

Я шёл не спеша, мысленно прокручивая события дня: первую лекцию Лисина, знакомство с группой, стычку в столовой… Всё это было ново, непривычно, но чертовски интересно.

Настроение слегка подпортил только эпизод с Виктором. Этот мажорчик явно не собирался отступать, и я понимал — рано или поздно конфликт разгорится снова. Семёнов вряд ли остановится на одних словах и подначках. Я понимал это и был готов.

Свернул в родной двор, где уже зажглись окна в квартирах, и вдруг остановился. У подъезда, на старой деревянной скамейке, сидел дядя Боря. В руках он держал две бутылки «Боржоми» и завёрнутый в газету беляш.

Увидев меня, он улыбнулся и хрипло проговорил:

— Ну что, космонавт, расскажешь, как первый день прошёл? — он протянул мне бутылку с водой, в которой хитро поблёскивали в свете фонаря пузырьки.

Я улыбнулся и присел рядом.

— Первый день прошёл замечательно, дядя Боря, — начал я, откидываясь на спинку скамейки, глядя в небо, где уже появились первые звёзды.

Глава 15

Я ковырял ложкой в тарелке с перловкой, разглядывая жирные круги на поверхности. За всё время с первого дня я уже успел привыкнуть к двум неизменным блюдам: гречка с тушёнкой по чётным дням, перловка с кусочками мяса — по нечётным.

Рядом Володя с аппетитом уплетал свою пайку, периодически запивая компотом.

— Ну что, команда, первая неделя пролетела, а? — хмыкнул он, вытирая рот рукавом. — Как будто вчера только пришёл, а уже и крылья отращиваю.

Я улыбнулся и откинулся на спинку стула. В голове сами собой всплывали моменты этих семи дней. И один из них был связан как раз с Володей, который быстро проявил себя главным хохмачом нашей группы.

В то утро полковник Лисин стоял у доски, скрестив руки. Его взгляд сурово скользил по нашим лицам, будто сканируя.

— Товарищи курсанты, сегодня проверим, кто из вас действительно чует аэродинамику, а кто просто дышит в этом направлении.

Он взял мел и споро нарисовал на доске кривую, в которой я без труда узнал профиль крыла.

— Это — основа, — сказал Лисин, тыча в кривую указательным пальцем. — Без него самолёт просто груда металла. Итак, первое задание.

Он взял стопку листов бумаги и зашагал вдоль рядов, раздавая по одному листу нам.

— Закройте глаза и нарисуйте профиль крыла. Без подглядываний.

Володя тут же зажмурился и с энтузиазмом начал водить карандашом по бумаге. Вскоре Лисин начал собирать работы.

— Авдеев! — рявкнул он, глядя на листок Володи. — Это что?

— Профиль крыла, товарищ полковник! — бодро отрапортовал Володя.

— Это, товарищ курсант, похоже на то, что остаётся от картошки после того, как её съест корова!

В классе раздался смех. Даже обычно невозмутимая Катя фыркнула в ладонь.

— Зато устойчивый! — не сдавался Володя. — Если самолёт такой сделать, он вообще никуда не свалится!

— В землю врежется — да, — сухо заметил Лисин. — На внеочередное мытьё кабинетов после занятий!

Володя тяжело вздохнул, кто-то сзади сдавленно хихикнул.

— Вы думаете, это смешно? — его голос стал почти шепотом. — Представьте: ночь, кабина трясётся как в лихорадке, приборы отказали, а вам нужно чувствовать машину. Не видеть, а именно чувствовать.

Он быстро подошёл к Володе, который всё ещё мял в пальцах свой «картофельный» рисунок.

— Авдеев! В небе у вас не будет времени доставать линейку и чертить! Вы должны знать профиль крыла так же хорошо, как свою ладонь.

Повернулся и оглядел нас всех, методично стуча пальцем по виску:

— Лётчик думает не только головой. Лётчик думает руками, спиной, вестибулярным аппаратом. Когда вы дергаете ручку на посадке, вы должны чувствовать, как воздух обтекает крыло. Без приборов, без видимости.

В классе повисла тишина. Даже вечно неугомонный Рыков перестал ёрзать.

Лисин медленно развернулся к доске:

— Поэтому завтра те, кто нарисовал хоть что-то похожее на крыло — пойдут на тренажёр. Остальные… — он бросил взгляд на Володин шедевр, — будут тренироваться до тех пор, пока их руки не запомнят эту кривую лучше, чем лицо собственной матери.

Повисла небольшая пауза. Потом он добавил уже спокойнее:

— Потому что когда-нибудь это спасёт вам жизнь. Когда в кабине будет темно, холодно, а земля — очень близко.

Затем он взял на проверку мой листок. Я, конечно, мог нарисовать идеальный профиль, но слегка «испортил» кривую, чтобы особо не выделяться.

— Громов… — Лисин прищурился. — Почти правильно. Но вот здесь… — он ткнул пальцем в место, где я намеренно сделал небольшой изгиб менее плавным. — Здесь нужно подправить.

— Товарищ полковник, я торопился, — слукавил я.

— В небе торопиться — себе дороже. Исправить к следующему занятию.

Затем он подошёл к доске и резко стёр рисунок.

— А теперь — внимание!

Он нарисовал крыло с резким изломом.

— Кто скажет, что здесь не так?

Я знал ответ — это был профиль для сверхзвуковых скоростей, которые только начинали изучать, поэтому поднял руку.

— Ну? — Лисин обвёл взглядом класс. — Опять только Громов знает?