Ковчег

 - Тоже мне Европа!
– Сокрушался он.
– Холода как в Сибири...

 Во враждебной солдату неразлучной паре, безраздельно главенствовал обнаглевший от безнаказанности мороз.

 Леденящий нахал быстро и обстоятельно пробрался через непрочную защиту куцей, не по росту шинельки, и задубевших до ломкого хруста кирзовых сапог. Зрительно проявился на курносом, широкоскулом лице невольного носителя синим, с родственными оттенками, невесёлым цветом.

 - Эх, говорила мне мать-учись сынок!
– от отчаянья и злости он подал ногой приличный кусок льда, вольготно валявшийся на обледенелой дороге.
– Был бы сейчас студентом, сидел бы в тёплой аудитории... Дурак!

 Стоял Сотников на перекрёстке маленького немецкого поселения уже несколько мучительных часов. Находился он здесь, естественно, не просто так, выполнял приказ командования. Задание имел громкое, но не понятное, постовой – регулировщик.

 - "Старики" не захотели мёрзнуть.
– Рядовой чётко усвоил солдатскую субординацию.

 Батальон, где он служил уже более полгода, выдвигался на очередные учения. Его и нескольких "полуфабрикатных" бойцов, машина идущая впереди основной колоны, побросала на перекрёстках маленьких городков.

 - Стану старослужащим, тоже хрен буду стоять.
– Мечтал о будущем Сашка.

 Задача регулировщика заключалась в том, чтобы в момент прохода основной колонны светящимся жезлом показать нужное направление. Обычно процесс занимал не более часа, но сегодня явно что-то случилось.

 - Точно, Аскеров, чёрт нерусский сломался. – Подумал заиндевевшим мозгом Сотников.
– Колонна ждёт пока машину отремонтируют, боятся потерять горячего "абрека"...

 Рафик Аскеров, механик–водитель первого отделения, второго взвода их батальона, азербайджанец по национальности, отличался редкостным разгильдяйством.

 - Как "бэтээр" готовить к учениям, так он спит, а как выезжать на учения ломается. – Обоснованно злился "Голова", свою он уже почти не чувствовал.
– Когда попаду в часть, тепло поговорю с ним по душам!

 Образы предстоящих разборок с нерадивым "молодым" проявились в морозильной камере черепной коробки мстителя, почему-то в чёрно–белом цвете и рассыпались при наложении друг на друга миллионами звенящих льдинок...

 - И уйти никуда нельзя, колонна может появиться в любой момент.
– С горечью констатировал он.

 Противный дедушка Мороз вероломно сковал не только ноги, руки, но и мысли Саньки. Да их в общем-то и не было. Какие могут быть мысли у солдата Группы Советских Войск в Германии, второго периода службы, по казарменном, «помазка»? Как бы поесть и поспать. Иногда в обратном порядке... Вот и все мечты, а тут ещё этот страшный колотун.

 - Холодно ли тебе добрый молодец?
– Сашке чудилось, будто его ехидно спрашивал нудный дед Мороз, почему-то с лицом Валентины Леонтьевой, ведущей любимой передачи детства "В гостях у сказки".

 - Холодно, - мысленно отвечал Сашка воображаемому деду из издевательской сказки "Морозко".
– Поэтому не надо мне твоих подарков!

 Зима с восемьдесят шестого на восемьдесят седьмой год в Германии случилась на редкость суровой. Снега нападало столько, и шёл он так часто, что для уборки мёрзлых осадков «молодых» солдат дневальные будили ещё затемно. Задолго до положенного по Уставу подъёма в шесть ноль ноль, а как иначе справиться со стихией?

 - Подъём!
– кричал ротный дневальный и Сашке каждый раз хотелось его убить.

 На все жалкие попытки людей хоть как-то расчистить плац перед утренним построением части, зима смотрела с лёгким пренебрежением. На месте собранного снега тут же появлялся богатый урожай вновь выпавшего...

 Мороз ухал такой, что в казарме, рассчитанной на европейскую погоду, на политзанятиях замерзали чернила в дешёвых шариковых ручках.

 - Пишите карандашами, мать вашу.
– Замполит капитан Чернецов, матерясь от бессилия, не мог проверить усвоенного солдатами материала по напряженной международной обстановке. А как же служить Родине без этого?

 - Упал - отжался!
– подобная команда лиц второго года службы молодым бойцам, уже не вызывала как прежде классовой ненависти.
– Вспышка с тыла!

 "Духи" падали как подкошенные и энергично отжимались от негостеприимного пола! Какой ни есть, а всё же сугрев...

 Даже небожителям-«дембелям», вместо картин родного дома, всё чаще вспоминалось немецкое слово «капут», то есть конец. Оно же писец, шибздец и остальные слова с подобным окончанием.

 Потому примороженные офицеры в процессе боевой подготовки всё чаще употребляли слова и обороты родной речи, не переводимые на иностранные языки...

 - Как мне налоела эта железяка!
– Санька негнущимися пальцами, рукавицы он по дурости оставил в ротной каптёрке, поправил ремень автомата АКС–74, который упорно сползал куда-то с покрытого инеем чёрного погона на плече.

 - Где ж вы лазите, паразиты, - он пытался не думать о потерявших чувствительность пальцах ног.
– Терпения моего больше нет...

 Силой воли Сашка попытался вызвать в воображении тёплое море, на котором побывал однажды в детстве. Получалось плохо, в памяти море трансформировалось в замёрзшую неприглядную лужу. Металл надоевшего автомата жёг, как раскалённый даже через шинель. Под носом предательски незаметно рос сталактит...

 - Как есть хочется!
– внезапно голод одержал временную победу над своим братом вечных желаний солдата. Рядовой вспомнил летние учения, когда их часть на необъятном Магдебургском полигоне, отрабатывала походные условия жизни и тактику ведения боя времён Первой мировой войны.

 Он случайно нашёл за офицерскими палатками, в кустах, буханку ржаного хлеба, вероятно из неиспользованного командирского сухпайка. Сразу стало предельно ясно, почему буханки называют иногда "кирпичами".

 - Аж звенит.
– Добыча Сотникова имела твёрдость легендарного строительного материала. Если бы её вмонтировать в кладку стен, далёкие потомки страшно удивились бы умению предков строить на века. Но у него на буханку–кирпич были другие планы. При беглом осмотре трофея Ванька Пьяных, родившийся на Урале, с сомнением спросил:

 - Как же мы её разрежем?

 - Лёгко.

 - Она ж каменная!

 - Не боись, - Санька не собирался сдаваться.
– Счас сделаем!

 Буханка была немедленно отмочена в тёплой воде и без потерь разрезана на восемь частей. А ещё через пару минут безвозвратно пропала в бездонных глотках избранных пацанов его призыва. После этого случая ему торжественно присвоили уважительное прозвище "Голова".

 Как ему, стоящему на перекрёстке времени и пространства, недоставало сейчас гранитного вкуса и мимолётной сытости той буханки хлеба!